По моей спине пробежала дрожь. Все сходилось, детали головоломки наконец соединились друг с другом. Услышанное лишь подтвердило мои догадки, но, несмотря на готовность к такому открытию, обрушилось на меня, словно порыв холодного ветра. Однако было некогда предаваться чувствам, следовало идти дальше, чтобы доказать Хиллгарту: новички тоже способны проявить себя, выполняя порученное задание. — А ваш сотрудник СРС представил вам еще какую-нибудь информацию? — устремила я на него пристальный взгляд. — Нет, к сожалению, он не смог сообщить конкретных деталей, но… Я не дала ему закончить фразу. — Ваш агент не рассказал, где и как состоялись переговоры, не назвал вам имен и фамилий тех, кто при этом присутствовал? Не проинформировал вас об условиях сделки, объемах предполагаемой добычи вольфрама, цене за тонну, способах оплаты и уловках для уклонения от экспортных пошлин? Не сообщил, что они собираются резко прекратить поставки англичанам меньше чем через две недели? Не сказал, что да Силва не только сам вас предал, но и привлек на свою сторону владельцев крупнейших месторождений Бейры, чтобы в союзе с ними добиться выгодных контрактов с немцами. Взгляд военно-морского атташе из-под густых бровей сделался стальным, и голос прозвучал надтреснуто. — Как вам удалось все это узнать, Сиди? Я с гордостью посмотрела ему в глаза. Меня заставили идти по краю пропасти больше десяти дней, и я сумела достичь конца не сорвавшись; теперь пришло время предъявить результаты этого непростого пути. — Хорошая модистка всегда выполняет свою работу. Во время разговора я скромно держала альбом с выкройками на коленях. Его обложка была наполовину оторвана, некоторые страницы смяты и перепачканы грязью, ярко свидетельствуя о перипетиях, через которые он прошел, покинув шкаф моего номера в гостинице Эшторила. Наконец я положила альбом на стол, накрыв его ладонями. — Здесь подробно записаны все детали переговоров, состоявшихся в тот вечер. Об этом альбоме агент СРС вам не рассказывал? Человек, снова вихрем ворвавшийся в мою жизнь, являлся, несомненно, бывалым агентом секретной службы его величества, но в темном деле с вольфрамом мне удалось его превзойти. 67 Я покинула место тайной встречи, охваченная странным чувством. Это было что-то новое для меня, в чем я не могла еще разобраться. Я медленно шагала по улицам, пытаясь найти название для столь непривычного ощущения: у меня не было даже желания проверять, нет ли за мной слежки, и меня не волновало, что я в любой момент могла столкнуться с кем-то нежелательным. Никакие внешние признаки не отличали меня от той женщины, которая несколько часов назад прошла по этим улицам в другом направлении: на мне был тот же костюм, на ногах — те же туфли. Никто из видевших меня идущей туда и обратно не заметил бы во мне никаких изменений — за исключением лишь того, что со мной уже не было альбома. Но сама я понимала, что произошло. Так же как и Хиллгарт, конечно. Мы оба знали: этим майским вечером случилось нечто вызвавшее радикальные и необратимые изменения. Хотя капитан был сдержан в словах, его поведение дало мне понять, что доставленные мной сообщения содержат целый арсенал чрезвычайно ценной информации, которой предстояло незамедлительно отправиться в Лондон для тщательного анализа. Эти сведения должны были поднять тревогу, заставить пересмотреть некоторые связи и изменить направление множества операций. И вместе с этим я почувствовала, что отношение ко мне военно-морского атташе тоже кардинально изменилось: неопытная в делах шпионажа, но подающая надежды модистка, на которую он сделал рискованную ставку, в мгновение ока превратилась в человека, способного решать самые запутанные задачи с дерзостью и эффективностью профессионала. Возможно, мне не хватало навыков и специальных знаний и я принадлежала к другому миру по своему происхождению и языку, однако намного превзошла своей работой его ожидания, и это помогло мне вырасти в глазах Хиллгарта и завоевать новое место. Не радость переполняла меня, когда я возвращалась домой с последними лучами солнца. Не энтузиазм, не волнение. Наверное, мое чувство правильнее назвать гордостью. В первый раз за долгое время — возможно, впервые за всю мою жизнь — я гордилась собой. Своими возможностями и стойкостью, умением сделать гораздо больше, чем от меня ждали. Изменить к лучшему этот безумный мир. Я испытывала гордость за то, каким человеком стала. Конечно, Хиллгарт отчасти помог мне в этом, поставив в условия, вынудившие меня совершить, казалось бы, невозможное. И конечно, Маркус спас мне жизнь, заставив вовремя сойти с поезда: без его помощи мне скорее всего не привелось бы похвастаться результатами своей работы. Да, все это так. Но не последнюю роль сыграли и мои собственные смелость и упорство. Все мои страхи, бессонные ночи и риски оказались не напрасными: я не только раздобыла важную информацию, но и доказала себе самой и тем, кто меня окружал, на что способна. И тогда, осознав все это, я поняла, что больше не желаю двигаться вслепую, подчиняясь воле других людей. Хиллгарту пришло в голову отправить меня в Лиссабон, Мануэл да Силва хотел покончить со мной, а Маркус Логан решил прийти мне на помощь. Я переходила от одного к другому, как жалкая марионетка: с благими или злыми намерениями, все они манипулировали мной, словно пешкой на шахматной доске. Никто из них не был откровенен, не раскрывал свои карты: пришло время потребовать самостоятельности. Я сама могла управлять своей жизнью, выбирать дорогу и решать, как и с кем идти по ней. Впереди меня ждали препятствия и ошибки, осколки, камни и черные грязные лужи. Мое будущее не обещало быть безмятежным — в этом я нисколько не сомневалась. Однако не хотела двигаться вперед, не зная, что меня ждет и с какими рисками придется столкнуться, просыпаясь каждое утро. Я желала стать наконец хозяйкой своей жизни. Эти три человека — Маркус Логан, Мануэл да Силва и Алан Хиллгарт — каждый по-своему и, вероятно, даже не подозревая об этом, помогли мне вырасти всего за несколько дней. Или, возможно, я уже давно понемногу росла и до сего момента просто не осознавала этого. Скорее всего с да Силвой мне никогда больше не суждено встретиться; Хиллгарт и Маркус, напротив, должны были надолго задержаться в моей жизни, я в этом не сомневалась. И мне бы хотелось, чтобы один из них оставался таким же близким, каким был для меня этим утром, и между нами сохранилась та нежность, воспоминания о которой все еще вызывали во мне трепет. Однако сначала требовалось обозначить границы. Ясно. Отчетливо. Подобно тому как расставляют межевые знаки или проводят по земле черту. Вернувшись домой, я обнаружила на полу конверт, просунутый кем-то под дверь. На нем был штамп отеля «Палас», а внутри — карточка с написанными от руки строчками. «Я возвращаюсь в Лиссабон. Уезжаю послезавтра. Жди меня». Разумеется, я буду ждать. Чтобы организовать, где и как, мне потребовалась всего пара часов. В тот вечер я снова, без малейших угрызений совести, пренебрегла указаниями, полученными от своего руководства. Во время нашего разговора, продолжавшегося более трех часов, закончив подробный рассказ о встрече на вилле да Силвы, я спросила Хиллгарта насчет списков, о которых он поставил меня в известность после инцидента на ипподроме. — Пока все остается по-прежнему — на сегодняшний день, насколько нам известно, нет никаких изменений. Это означало, что мой отец числился среди приверженцев англичан, а я — на стороне немцев. Это было досадно, потому что настал момент, когда нашим путям предстояло пересечься. Я явилась к нему без предупреждения. Стоило мне войти в подъезд, и призраки прошлого неистово всколыхнулись, напомнив, как мы с мамой, охваченные волнением, поднимались по этой лестнице. К счастью, эти призраки быстро исчезли, а следом за ними улетучились и печальные воспоминания. Дверь мне открыла служанка, не имевшая ничего общего со старой Сервандой. — Мне нужно немедленно увидеть сеньора Альварадо. Это срочно. Он дома? Служанка кивнула, смущенная моим натиском. — В библиотеке? — Да, но… Прежде чем она успела закончить фразу, я была уже в квартире. — Докладывать нет необходимости, спасибо. Отец обрадовался моему появлению — намного больше, чем я могла себе представить. Перед отъездом в Португалию я отправила ему короткую записку, предупредив о поездке, но это не избавило его от волнения. Все, вероятно, показалось ему слишком поспешным, тем более после странного обморока на ипподроме. Поэтому мое возвращение его успокоило. Библиотека совсем не изменилась. Разве что стало больше книг и бумаг, сваленных в кучу газет, писем, журналов. Все остальное было таким же, как в день нашей встречи с отцом несколько лет назад: первый и последний раз, когда мы собрались все вместе, втроем. Той далекой осенью я пришла в этот дом взволнованная и неуверенная, словно ребенок, скованная и смущенная неизвестностью. Спустя почти шесть лет все было по-другому, и я чувствовала в себе решительность. Я завоевала ее на пути трудностей и ошибок, стремлений и испытаний, отныне она неразрывно была связана со мной, как шрам на коже, и ничто уже не могло ее поколебать. Какие бы ураганы ни пронеслись надо мной, каким бы тяжелым ни было будущее, я знала: у меня хватит сил, чтобы бороться и выстоять. — Я хочу попросить тебя об одной услуге, Гонсало. — Все, что угодно. — Ужин на пятерых человек. Небольшая вечеринка. Здесь, у тебя дома, во вторник вечером. Ты, я и еще трое гостей. Двух из них ты пригласишь сам, не ставя в известность, что я имею к этому отношение. Тебе не сложно будет это сделать, поскольку это твои знакомые. — А третий? — Третьим я займусь сама. Отец согласился без вопросов и возражений. Несмотря на мое странное поведение, неожиданные исчезновения и фальшивое имя, он, казалось, безоговорочно мне доверял. — В котором часу? — просто спросил он. — Я приду в середине дня, ближе к вечеру. А гость, с которым ты еще не знаком, явится в шесть; мне нужно поговорить с ним, прежде чем прибудут другие. Можно нам встретиться здесь, в библиотеке? — Она в полном твоем распоряжении. — Отлично. А двух остальных, пожалуйста, пригласи к восьми. И вот еще что: ты не против, если они узнают, что я твоя дочь? Это останется между нами пятерыми. Отец несколько секунд медлил с ответом, и мне почудился в его глазах какой-то новый блеск. — Сочту за честь — ты моя гордость. Мы поговорили еще некоторое время — о Лиссабоне, Мадриде, о том о сем, ни разу не выйдя за определенные рамки. Однако когда я уже собиралась уходить, его сдержанность на секунду дала слабину. — Я знаю, что не имею права вмешиваться в твою жизнь теперь, Сира, но… Я повернулась и обняла его. — Спасибо тебе. Во вторник ты все узнаешь. 68 Маркус явился в назначенный час. Я оставила для него сообщение в отеле. Ему было неизвестно, кому принадлежит дом, куда он получил приглашение: он знал только, что там его буду ждать я. И я действительно ждала его там, в ослепительном, до пят, платье из красного шелкового крепа. С безупречным макияжем, открытой высокой шеей и темными волосами, собранными в узел на затылке. Я, как никогда, тщательно подготовилась к встрече. Маркус явился в безукоризненном смокинге, с туго накрахмаленным пластроном сорочки — неотразимый и таинственный, закаленный своей рискованной жизнью, о которой до недавнего времени я и не подозревала. Я сама вышла открыть ему, как только он позвонил в дверь. Мы поздоровались, с трудом сдерживая чувства, охватившие нас, когда мы вновь оказались рядом после его стремительного исчезновения. — Хочу познакомить тебя с одним человеком. Взяв под руку, я провела Маркуса в гостиную. — Познакомься, Маркус, это Гонсало Альварадо. Я пригласила тебя в его дом, потому что ты должен узнать, кто он для меня. И я хочу, чтобы он тоже узнал, кто ты. Он имеет право знать о нас все. Они вежливо поприветствовали друг друга, Гонсало предложил нам выпить, и несколько минут мы вели ничего не значащую беседу, пока появившаяся в дверях служанка не позвала хозяина к телефону. Мы остались вдвоем, на первый взгляд — идеальная пара. Маркус наклонился ко мне и прошептал на ухо: — Мы можем поговорить где-нибудь наедине? — Конечно. Пойдем. Я провела его в библиотеку. На стене за письменным столом по-прежнему висел величественный портрет доньи Карлоты, с красовавшейся на голове бриллиантовой тиарой, когда-то доставшейся мне, а потом утраченной навсегда. — Кто этот человек, с которым ты нас познакомила, почему он должен знать обо мне? Зачем ты все это устроила, Сира? — хмуро спросил Маркус, когда мы оказались там, где нас никто не мог слышать. — Специально для тебя, — произнесла я, устраиваясь в одном из кресел. Я закинула ногу на ногу и положила правую руку на спинку, чувствуя себя абсолютной хозяйкой ситуации, словно всю жизнь устраивала подобные западни. — Хочу убедиться, стоит ли тебе оставаться в моей жизни или нам не нужно больше видеться. Мои слова пришлись ему не по душе. — Это какой-то абсурд; думаю, мне лучше уйти… — Так быстро сдаешься? Всего три дня назад ты, казалось, готов был за меня бороться. Уверял, будто теперь не остановишься ни перед каким препятствием, говорил, что однажды уже потерял меня и не допустишь этого вновь. Неужели твои чувства так быстро остыли? Или тогда ты мне просто лгал?