— Ханна? — Я просто… — Мои зубы стучат. Опять. — Я не могу согреться. Он не колеблется. Или, может быть, колеблется, но всего лишь долю секунды. Он разжимает руки и притягивает меня к своей груди, и… Я помещаюсь в них так идеально, как будто там всегда было готово место для меня. Место пятилетней давности, знакомое и уютное. Вкусный, теплый уголок, пахнущий мылом и сном, веснушками и бледной, потной кожей. От этого мне снова хочется плакать. Или смеяться. Я не помню, когда в последний раз чувствовала себя такой хрупкой и растерянной. — Йен? — Хм? — Его голос грубый, грудной. Так он звучит, когда просыпается. Так бы он звучал на следующее утро, если бы я согласилась пойти с ним на ужин. — Как долго ты был на Шпицбергене? Он вздыхает, теплый пушок ложится на макушку моих волос. Должно быть, я застаю его врасплох, потому что на этот раз он отвечает на вопрос. — Шесть дней. Шесть дней. Это один день до моего приезда. — Почему? — Отпуск. — Он гладит мою голову подбородком. — Отпуск, — повторяю я. Его тепло мягкое под моими губами. — Да. У меня было, — он зевает, прижимаясь к моей коже, — много свободного времени. — И ты решил провести его в Норвегии? — Почему ты так недоверчиво говоришь? Норвегия — хорошее место. Там есть фьорды, лыжные курорты и музеи. Вот только он не там. Не на горнолыжном курорте, и уж точно не в музее. — Йен. — Это так интимно, произносить его имя так близко к нему. Вжиматься в его грудь, когда мои пальцы впиваются в его рубашку. — Как ты узнал? — Узнал что? — Что мой проект будет таким дерьмом. Что я… Что я не смогу закончить свой проект. — Я сейчас снова начну плакать. Возможно. Возможно. — Было ли это… было ли это так очевидно? Неужели я просто огромный некомпетентный мудак, который решил сделать все, что она хотела, несмотря на то, что все остальные говорили ей, что она собирается… — Нет, нет, шшш. — Его руки крепко обхватывают меня, и я понимаю, что на самом деле я плачу. — Ты не сволочь, Ханна. И ты совсем не некомпетентна. — Но ты наложил на меня вето, потому что я… — Из — за внутренней опасности такого проекта, как твой. В течение последних нескольких месяцев я пытался остановить этот проект десятью различными способами. Личные встречи, электронные письма, обращения — я испробовал все. И даже те люди, которые согласились со мной, что это слишком опасно, не вмешались, чтобы предотвратить это. Так что нет, это не ты мудак, Ханна. Это они. — Что? — Я приподнимаюсь на локте, чтобы выдержать его взгляд. Ночь синяя, как смола. — Почему? — Потому что это великий проект. Он абсолютно гениален, и у него есть потенциал для революции в будущих космических исследованиях. Высокий риск, высокая награда. — Его пальцы убирают прядь за мое ухо, затем проводят по моим волосам. — Слишком высокий риск. — Но Мерел сказал, что… — Мерел — гребаный идиот. Мои глаза расширяются. Тон Йена раздраженный и яростный, и это совсем не то, чего я ожидала от его обычно спокойного, отстраненного характера. — Ну, доктор Мерел имеет докторскую степень в Оксфорде и, как я полагаю, является членом MENSA, так что… — Он идиот. — Я не должна смеяться или прижиматься еще ближе к Йену, но я не могу удержаться. — Он тоже был в АМАСЕ, когда я был здесь. Во время моей второй экспедиции было две серьезные травмы, и обе произошли потому, что он подталкивал ученых к завершению полевых работ, когда условия не были оптимальными. — Подожди, серьезно? — Он отрывисто кивает. — Почему он до сих пор работает в НАСА? — Потому что его халатность было трудно доказать, и потому что члены АМАСЕ подписывают отказ от ответственности. Как и ты. — Он делает глубокий вдох, пытаясь успокоиться. — Почему ты была там одна? — Мне нужно было завезти оборудование. Буря не прогнозировалась. Но потом неподалеку сошла лавина, я испугалась, что мой мини — вездеход повредится, стала убегать, не глядя, и… — Нет, почему ты была одна, Ханна? С тобой должен был быть кто — то еще. Так было сказано в предложении. — О. — Я сглотнула. — Мерел должен был прийти на подмогу. Но он неважно себя чувствовал. Я предложила подождать его, но он сказал, что мы потеряем ценные дни данных и что я должна ехать одна, а я… — Я сжимаю пальцами материал рубашки Йена. — Я пошла. А потом, когда я позвала на помощь, он сказал мне, что погода меняется, и… — Черт, — бормочет он. Его руки сжимаются вокруг меня, почти до боли. — Блядь. Я вздрогнула. — Я знаю, что ты злишься на меня. И у тебя есть полное право… — Я не злюсь на тебя, — говорит он, похоже, злясь на меня. — Я злюсь на чертового… — Я скептически изучаю его, когда он глубоко вдыхает. Выдыхает. Снова вдыхает. Он, кажется, проходит через несколько эмоций, которые я не уверена, что понимаю, и заканчивает: — Мне жаль. Я прошу прощения. Обычно я не… — Злишься? Он кивает. — Обычно я лучше… — Контролируешь себя? — Я заканчиваю за него, и он закрывает глаза и снова кивает. Хорошо. Это начинает обретать смысл. — АМАСЕ не посылал тебя, — говорю я. Это не вопрос. Йен не признается мне в этом, но в этой койке, рядом с ним, так очевидно, что произошло. Он приехал в Норвегию, чтобы уберечь меня. На каждом шагу он только и делал, что оберегал меня. — Как ты узнал, что ты мне понадобишься? — Я не знал, Ханна. — Его грудь поднимается и опускается в глубоком вздохе. Другой мужчина сейчас бы уже злорадствовал. Йен… Я думаю, что он просто хотел бы избавить меня от этого. — Я просто боялся, что с тобой может что — то случиться. И я не доверяю Мерелу. Не с тобой. — Он говорит это так, как будто я замечательная и важная вещь. Самая ценная точка данных; его любимый город; самый прекрасный, самый суровый марсианский пейзаж. Даже если я отталкивала его снова и снова, он все равно приплыл на раскачивающейся лодке посреди самого холодного океана на планете Земля, только чтобы согреть меня. Я пытаюсь поднять голову и посмотреть на него, но он мягко надавливает на нее и продолжает гладить мои волосы. — Тебе действительно нужно отдохнуть. Он прав. Нам обоим нужно. Поэтому я просовываю ногу между его ногами, и он позволяет мне. Как будто его тело — моя вещь. — Мне жаль. За то, что я сказала тебе тогда в Хьюстоне. — Шшш. — И что я подвергла тебя опасности… — Шшш, все в порядке. — Он целует мой висок. Он мокрый от моих слез. — Все в порядке. — Нет. Ты можешь работать со своей командой или спать в своей постели, но ты здесь из — за меня, и… — Ханна, мне больше негде быть. Я смеюсь, водянисто. — Даже… даже буквально нигде больше? Я слышу, как он хихикает, как раз перед тем, как я засыпаю. Глава 8 Прежде чем отправиться в Хьюстон, мы проводим одну ночь в отеле в Лонгиербюене, главном поселении Шпицбергена. Отель предлагает бесконечный завтрак 'шведский стол' и поддерживает в номерах температуру на десять градусов выше, чем требуется для комфортного проживания в помещении — поистине предмет мечтаний после крушения. Я не уверена, разделяет ли Йен мое блаженство, поскольку он исчезает, как только я устраиваюсь. Впрочем, это нормально, потому что у меня есть чем заняться. Главным образом, написать подробный отчет, информирующий НАСА о том, что произошло, в котором не упоминается Йен (по его просьбе), но который заканчивается официальной жалобой на Мерела. После этого я натыкаюсь на редкий момент благодати: Мне удается подключиться к мини — вездеходу в поле. Я издаю визг восторга, когда понимаю, что он собирает именно те данные, которые мне нужны. Я смотрю на входящие данные, вспоминаю слова Йена на корабле о том, насколько ценным будет мой проект для будущих миссий, и чуть не плачу. Я не знаю. Наверное, я все еще в шоке. Мы уезжаем на следующий день. Я сделала то, ради чего приехала в АМАСЕ (на удивление успешно), а Йену нужно быть в JPL через три дня. Первый перелет — со Шпицбергена в Осло, на одном из тех мизерных самолетов, которые вылетают из мизерных аэропортов с мизерными креслами и мизерными бесплатными закусками. Мы с Йеном не сидим рядом друг с другом, как и от Осло до Франкфурта. Я провожу время, глядя в окно и смотря повторы JAG с норвежскими субтитрами. К концу третьей серии я сильно подозреваю, что skyldig означает 'виновный'. — Наверное, ikke означает 'нет', — говорит мне Йен, пока везет мою все еще травмированную персону через франкфуртский аэропорт. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, озадаченная. — Что? Я тоже смотрел JAG. Хорошее шоу. Напоминает мне мое детство. — Правда? Ты смотрел шоу о военных юристах со своим странным папой — контрабандистом? Он бросает на меня невинный взгляд, и я разражаюсь смехом. — Харм и Мак в конце концов оказываются вместе? — спрашиваю я его. Он полуулыбается. — Никаких спойлеров. — Да ладно. — Тебе придется посмотреть, чтобы узнать. — Или я могу поискать это в Википедии. Он продолжает улыбаться, как будто думает, что я этого не сделаю. Он прав. Последний отрезок пути мы проделали вместе. Йен разрешает мне занять место у окна без моей просьбы и устраивается рядом со мной, убрав наши сумки и подложив подушку мне под плечо. Он широкий и крепкий, его ноги тесноваты и слишком длинны для того небольшого пространства, которое он занимает, и когда мы оба пристегнуты, кажется, что он отгораживается от остального мира. Стена, ограждающая меня от шума и действия. С тех пор, как мы приплыли на лодке, я была беспокойной, и мне не удавалось вздремнуть больше, чем на короткое время, но через несколько минут после того, как мы взлетели, я чувствую, что начинаю дремать, изнемогая. Последнее, что я делаю перед тем, как заснуть, — прислоняю голову к плечу Йена. Последнее, что я помню, как он делает, это перекладывается чуть ниже, чтобы убедиться, что мне максимально удобно. Я просыпаюсь где — то над Атлантикой и несколько минут лежу на месте, прижавшись виском к его руке, в ноздри ударяет чистый запах его одежды и кожи. Он смотрит на свой планшет, читая статью о плазменном движителе. Я пропускаю несколько строк в разделе о методах, прежде чем сказать: — Обычно я не такая. Он не кажется удивленным тем, что я проснулась. — Какая? Я думаю об этом. — Нуждающаяся. — Я думаю еще немного. — Приставучая.