Утро субботы, Окрестина, Минск Дженис резко просыпается, подскакивая на койке. Она чувствует или, может, просто хочет в это верить: операция начнется завтра. Она знает, что в тюрьме ощущение времени скоро исчезнет. Ночью свет в камере не выключался. Вчера вечером, когда она оказалась в этих стенах, надзиратели конфисковали ее вещи – рюкзак, в котором оставалась только зубная щетка, тетрадь, из которой она вырвала исписанные страницы, и косметичку. Ее заставили раздеться, а потом обыскали одежду, пока она стояла голая, проверили карманы и все швы. Потом ей разрешили одеться. «На Окрестина роб не носят», – объяснили ей. За решетками над столицей Беларуси встает бледное солнце. Город просыпается, и его гул проникает сквозь приоткрытое оконце. Встав на цыпочки, Дженис замечает верхушки кирпичных домов, в окнах которых сохнет белье. Здание, в котором держат мужчин, возвышается как цементный блок на фоне безоблачного неба. Дженис не двигается, она затерялась в своем мире, далеко-далеко от Минска. В своих грезах она видит сад у дома во Флорентине. В это время Давид, должно быть, еще спит; когда он встанет, то пойдет на кухню. До Дженис доносится аромат кофе. Пора идти в столовую. Дверь открывается, шесть заключенных, с которыми она делит камеру, выходят первыми. Они еще не сказали ей ни слова и даже не ответили, когда она с ними поздоровалась накануне вечером. Столовая по размерам напоминает баскетбольную площадку. Столы, за каждый из которых садятся по двенадцать женщин, выстроились вдоль синей разметки на полу. Решетка в глубине отделяет зал от другого, где едят мужчины. Дженис думает о Романе; она, как и он, должна запоминать каждую деталь, чтобы понять, как здесь все устроено. Мужчины едят там же, где и женщины, а значит, их выводят из здания. Вероятно, проще перегонять заключенных, чем переносить их пайки. Дженис не знает, где сесть, лица поворачиваются к ней, новенькой, во взглядах читается: что она сделала, чтобы оказаться на Окрестина? Она идет к решетке, надеясь хоть мельком увидеть Николая, она хочет дать ему понять, что ей нужны его знания. Если бы только она могла с ним повидаться, перекинуться парой слов – она знает, о чем его спросить. За ней наблюдает надзиратель, какая-то заключенная свистит ей, призывая к порядку. Она зашла слишком далеко. Дженис поворачивает голову, заключенная двигается на скамейке и указывает ей на место рядом с собой. Дженис садится с подносом в руках. Заключенная обращается к ней по-белорусски, Дженис говорит ей, что не знает ее языка. Они продолжают по-английски, у женщины сильный акцент, но у них получается понять друг друга. – Тут сидит твой мужчина? – спрашивает заключенная. – Нет, просто друг, – отвечает Дженис. – Возможно, я его знаю. – Мы можем с ними общаться? – спрашивает журналистка. – Если у тебя есть деньги, многое можно уладить. Но мне кажется, ты и так в курсе. Дженис не понимает ее замечания, соседка видит это по выражению ее лица, улыбается и показывает на тарелку журналистки, на которой намного больше еды, чем у нее. На подносе у Дженис двойная порция хлеба, кусочек сливочного масла и немного варенья. – Думаешь, в первый день у нас есть какие-то привилегии? Кто-то заплатил за то, чтобы с тобой хорошо обращались. Тебе лучше сказать почему, иначе они не будут тебе доверять, – сказала она, имея в виду завистливые взгляды, обращенные на Дженис. Дженис не голодна, она берет ложку и делит свою порцию между соседками. * * * Тель-Авив Эфрон не сомкнул глаз. Он провел ночь в своем кабинете, изучая материалы, которые Дженис оставила у него на столе перед отъездом. Сотни статей, которые он отказался печатать, потому что хотел получить неоспоримые доказательства, прежде чем втягивать свою газету. И вот, ознакомившись с плодами ее трудов, он злился на себя. Фактов так много, совпадения такие явные, что они подтверждают выводы ее расследования, показывая реальность, не нуждающуюся в иных доказательствах. В доказательствах коррумпированности премьер-министра Великобритании, равно как и Гарбеджа и Кэша, которым щедро заплатили, чтобы повлиять на итоги референдума, разделить Великобританию и ее союзников и ослабить Европу. Он нашел достаточно доказательств на каждой странице: разоблачение компании «Оксфорд Текника» еще до того, как произошел публичный скандал (Кэш предоставил команде Гарбеджа данные тысяч англичан, которых страховали его компании), его внезапное обогащение в тот период, когда он оказался на грани банкротства, его ужины с послом России во время кампании за брекзит, выдвижение в парламент Либидова, владельца английской популистской газеты, сына русского шпиона и близкого друга Джарвиса Борсона… Сотни писем, свидетельствующие о тайных встречах, номера денежных переводов между банками и континентами, огромные суммы, незаметно переходящие из рук в руки и заканчивающие путь в фондах экстремистских партий и группировок… Сговор между печатными изданиями и телеканалами, купленными братьями Кич… Клан Бердок, круглый год распространяющий искаженные данные, чтобы сеять ненависть. Дезинформация в соцсетях, приносящая деньги их акционерам и запугивающая людей, склоняя их к крайним политическим взглядам. Разделяй и властвуй – этот принцип не нов: олигархи атакуют по всем фронтам, чтобы разрушить демократию. На Западе их тайное оружие – экстремистские партии, подкупленные руководители которых верно им служат. А на Востоке хозяйничают диктаторы. Хищники больше ничего не боятся: ни травить оппозиционеров, ни убивать журналистов, которые их изобличают, ни сажать в тюрьму тех, кто им досаждает. Дженис за решеткой, и Эфрон рвет и мечет, на сей раз он полон решимости перейти к наступлению. Нужно остановить их, пока не стало слишком поздно, вспомнить уроки Мюнхена, выступления Даладье и Чемберлена, аннексию Чехословакии Гитлером якобы во имя мира за год до начала кошмара. Сколько осталось времени до того, как хищники повторят темные замыслы прошлого, до того, как послышатся первые взрывы? Властители XXI века начали завоевание мира, они хотят основать новые империи и править ими безраздельно и уже выигрывают эти незаметные войны. Солнце взбирается в тель-авивские небеса, Эфрон закрывает папку и созывает всех своих журналистов в редакцию. Завтра на первой полосе газеты «Гаарец» появятся материалы Дженис, и никаких условных наклонений. Нужно ужать до двадцати страниц результаты расследования, которое она вела в одиночестве годами. Но, прежде чем пойти на собрание, Эфрон берет телефон. Он набирает номер, который уже очень давно не набирал. Два гудка – и голос Ноа объявляет, что она не может сейчас ответить на звонок: «Оставьте мне сообщение после гудка». – Ноа, это Эфрон, прости, что я тебя беспокою после долгого молчания. У Дженис серьезные проблемы, ее задержали в Беларуси. Я не знаю, к кому обратиться и у кого просить помощи. Видишь, я потерял гордость, я полагаюсь на тебя. Прошу тебя, Ноа, сдвинь горы… Найди ее. Целую тебя. * * * На форуме Вся «Группа» за исключением Дженис собралась на форуме. Екатерина сидит у себя в студии на последнем этаже многоэтажки. Матео в Риме, в своем кабинете в улье, он не боится ее замечаний – пусть она смеется над его тоном, «менторский» он или нет: он берет на себя роль координатора. Майя у себя в Марэ, Корделия – в Праймроуз-Хилл. Витя и Алик закрылись в донжоне, куда Илга носила им кофе всю ночь напролет. Матео объявляет, что кибератака начата из его офиса. Нельзя допустить, чтобы Киев оказался отрезанным от мира при первой же контратаке. Корделия подтверждает, что с логистикой все в порядке. Антенны уже установлены. Автобусы и грузовики готовы, места сбора свободны, участники сопротивления дежурят в дьюти-фри «Белламаркет» рядом с погранпунктом, в зале кафе «Василек» и на заправках. Кто-то занял ключевые позиции в Новоселках и в лесках рядом с деревней Тележишки. Кто-то наготове в школах и диспансерах Гродненской и Минской областей. Михаил ждет сигнала. – Но, прежде чем начинать, мы должны быть уверены в том, что у нас получится освободить Николая, мы обещали Светлане, – напоминает Диего. На сей раз он у себя дома, в гостиной. Под глазами круги – сегодня он не ложился. – И как у нас с этой стороной вопроса? – осведомляется Матео. – Скорее уж со сторонами, – уточняет Диего. – Можно сказать, мы взошли на вершину по разным склонам. – Ты что, увлекся альпинизмом? – с иронией спрашивает его сестра. – Нет, но, по-моему, сравнение звучит неплохо. В общем, мы держим под контролем трех человек, от которых будет зависеть успех предприятия. Начальник службы внутренней безопасности запаникует, когда получит копию писем, которые мы взломали, он быстро почувствует нависшую над ним угрозу и предпримет соответствующие действия. – И? – поторапливает его Майя. – Он бросится в аэропорт и улетит из страны первым же рейсом, пока в дверь не постучали агенты Лучина. – А как насчет скорых? – спрашивает Матео. – Они у нас будут, – отвечает Корделия. – В этом я даже не сомневаюсь. Главный санитарный врач не устоит перед шантажом. Для него это вопрос выживания. – Что же до начальника тюрьмы, – объявляет Витя, – ему мы в нужный момент отправим доказательства его спекуляций с угрозой их обнародовать. Мысль о том, что ему придется спать в камере в обществе заключенных, которых он мучил, должна его убедить сидеть тише воды, ниже травы. – Все будет просто прекрасно, – встревает Корделия. – При условии, что у нас получится взломать безопасность тюрьмы – а теперь речь идет о двух зданиях. Молчание: каждый вспоминает, что ради этого Дженис пожертвовала собой. Все напряженно ждут весточки от нее, чтобы больше не тревожиться о ее участи и об исходе операции, которая позволит целому народу свергнуть диктатуру Лучина, восстановить демократию и обрести свободу. – Обратный отсчет уже идет, – сообщает Матео. – Мы не можем все отменить, остается только ждать и надеяться. * * * Тель-Авив Собрание продлилось недолго. Журналисты газеты «Гаарец» остались в редакции и принялись работать над досье Дженис. Их было двадцать, каждый взял себе страниц по десять. Вскоре доска на стене заполнилась пометками, журналисты классифицировали темы, разобрали расследование вплоть до малейших деталей, выписали имена красным маркером. Кэш, Гарбедж, Либидов, Борсон, Лучин – преступная сеть становилась очевидной. Один из старейших сотрудников подошел к Эфрону, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз. Эфрон вышел с ним на балкон. – Что ты планируешь предпринять, чтобы обеспечить безопасность Дженис, пока номер готовится к печати? – спросил тот. – У тебя есть какая-то конкретная идея? – Я знаю, как они рассуждают. До завтра ждать нельзя, нужно объявить на сайте, что она задержана, передать это сообщение нашим коллегам по всему миру, чтобы они его перепечатали. В своем коммюнике ты должен подтвердить, что мы действительно отправили ее писать эту статью о Шагале, заявить, что ее задержание безосновательно. Ты должен опередить Лучина и обыграть его, пока его люди не выбили признание. Ты же прекрасно понимаешь, что они не погнушаются ничем. Это гонка на время. Если о ее аресте станет известно широкой публике, они будут ждать реакции нашего правительства, прежде чем совершить непоправимую глупость. – Хорошо, – сказал Эфрон. – Займусь этим прямо сейчас, координируй работу, пока я буду писать коммюнике. * * * Суббота, 11 утра, Лондон Горничная – синее платье, белый фартук, волосы перехвачены кружевной лентой – пересекла коридор особняка в районе Белгравия. Она вошла в столовую, где витал аромат сигарного дыма, прошла под галереей портретов хозяев дома, висящих над резными деревянными панелями, и бережно поставила на дубовый стол серебряный поднос, который держала в руках. В строго определенном порядке расставила графин со свежевыжатым апельсиновым соком, корзинку с теплой выпечкой, тарелку с румяными тостами и баночку мармелада с выпуклой эмблемой «Хэрродс». Эйртон Кэш, развалившийся в кресле в спортивном костюме, нога на ногу, даже не взглянул на нее, пока она наполняла его стакан. Он едва заметил ее присутствие. Жестом велев ей уходить, он продолжил читать обзор прессы, который, как обычно, составил ему личный секретарь. Одной рукой он небрежно отломил кусок бриоши, а другой перевернул страницу, бросив взгляд на планшет, чтобы проверить курс своих акций при открытии биржи. Индексы продолжают расти, превосходно; не вставая с кресла, Эйртон Кэш увеличил свое состояние на несколько миллионов фунтов стерлингов. Когда же в комнату вошел управляющий и вручил ему конверт, настроение магната улучшилось еще больше. Распечатав его и ознакомившись с содержимым, Кэш торжествующе улыбнулся. Погода прекрасная, день обещает быть великолепным. Его заклятая противница угодила в тюрьму, и, так уж вышло, те, кто ее туда отправил, – его добрые друзья. Эйртон Кэш прошелся по комнате, от души наслаждаясь моментом. В сущности, ему всегда необычайно везло, но то, что произошло сейчас, было неслыханной удачей; он даже почти поверил в Промысел Господень. Реванш, который принесли на подносе с завтраком. Журналистка, осмелившаяся бросить ему вызов, запятнать его репутацию и причинить ущерб его бизнесу, оказалась в белорусской каталажке. Хоть бы она просидела там подольше. Кэш потер живот – он любил хорошо поесть – и взял телефон. – Что я могу для вас сделать? – раздался голос в динамике. – Речь не обо мне, а о наших общих интересах. Одна англо-израильская журналистка была задержана на вашей территории. Не знаю, что она сделала, но этот процесс мог бы принести нам пользу. – Продолжайте, я вас слушаю. – Голос звучал ровно. – Эти проныры клеймят нас позором, пытаются превратить в изгоев и мешают нашим планам. Народ негодует, читая их статьи, в сети появляются петиции с требованиями провести расследование. Мы теряем много времени, это замедляет нашу экспансию. – Я полагал, что сети Бердока и лорда Либидова позволили решить проблему и с их помощью мы можем управлять общественным мнением. До меня дошла информация, что ежедневные выступления Карлсона на «Рокс ньюс» приносят плоды, и, посмотрев несколько выпусков, я убедился, что они неплохо конкурируют с официальными каналами. – Да, ситуация улучшается, но она далеко не идеальна. Мы не контролируем все СМИ, и, на мой взгляд, слишком многие из них все еще позиционируют себя как независимые. – Во всяком случае, мы в этой битве победу одержали, в нашей стране они запрещены. Теперь только мы решаем, какую информацию распространять, и можем даже переписать прошлое. Не вижу, чем вы можете нам быть полезны в этой области.