Насколько плохо это может быть? — Ты должна знать, что чем глубже ты копаешь, тем темнее становится. — И? Я не боюсь темноты. — Это была лишь полуправда. Я не боялась темноты вообще, даже не боялась темноты, которую могла бы найти в нем. Я боялась только темноты, которую могла найти в себе. Что, если глубоко внутри он был тем монстром, о котором говорил мой брат, а я все равно хотела его? Что это говорит обо мне? Каспиан поднял бровь. Я посмотрела на него. — Что? Он ухмыльнулся. — Ничего. Начинай копать. — Почему мой брат винит тебя в своем несчастном случае? Он отпустил меня и сделал шаг назад. — Потому что это был не несчастный случай. Твоя семья лгала тебе. Что? Моя семья не лгала. Мы были воплощением картины Нормана Роквелла. Доказательства были в каждой фотографии в рамке, которая висела на стене, и в каждом воспоминании о том, как родители улыбались и хлопали на моих выступлениях. Мой отец всю жизнь занимался политикой, и люди любили его, потому что за ним не тянулась куча скелетов, куда бы он ни пошел. Единственный раз, когда я почувствовала, что что-то не так, был после смерти Лирик. То, что случилось с Линкольном, не имело ко мне никакого отношения, так зачем им лгать? Но я знала, что Каспиан говорит правду, и тот факт, что даже не усомнилась в этом, говорил о том, что я была предана ему. Каспиан прервал ход моих мыслей, ответив на вопрос, который я даже не задавала. — Вероятно, чтобы защитить тебя, с чем я согласен, хотя и ненавижу это. — Что на самом деле произошло? — Почему они должны были защищать меня? Я так устала от того, что люди защищают меня. — Это второй вопрос, а за первый ты еще не расплатилась. — Справедливо. Твоя очередь. — Сколько раз ты трахнула себя членом, который я тебе прислал? С моим членом? С его членом. Горячее пламя лизало мою сердцевину, причмокивая и извиваясь, пока меня не окутала паутина похоти. Я была уверена, что язык тела выдал меня еще до того, как я ответила. Жар прошел от затылка до щек. Мои стены сжимались от одного только воспоминания об этом, и все тело вибрировало от потребности. На этот раз я хотела настоящего, а не резиновой имитации. Он не показал этого, но низкий тон его голоса сказал, что он был так же затронут своим вопросом, как и я. — Что это за вопрос? — Мой голос был хриплым от нужды. Такой, какой задает мужчина, который присылает тебе слепок своего члена. Он повторил свой вопрос медленно. — Сколько раз? Лгать ему было бесполезно. Кроме того, мне было все равно, знает ли он. Я хотела, чтобы он знал. — Почти каждый день. Его выражение лица изменилось в одно мгновение, черты заострились, а глаза потемнели. Гордость. Одержимость. Похоть. Все это было в глубоких морях золотистого виски. Чем больше он смотрел на меня, тем резче становилось мое дыхание, тем жарче разгорался огонь внутри. Один только этот взгляд едва не вывел меня за грань. Затем Каспиан потянулся вниз, чтобы взять в ладони свой член, его безошибочно твердый член. По моему телу пробежала дрожь, и я тяжело сглотнула. — Что случилось с моим братом? — Если я не спрошу сейчас, у меня больше никогда не будет такой возможности. Эта штука, этот ток, все еще будет здесь, когда все вопросы будут заданы. — Я нанес этот шрам на его лицо. — Что? Почему? Как? — И почему моя семья скрывает это? Линкольн, казалось, был готов бросить Каспиана на растерзание волкам. Зачем лгать, чтобы защитить его? — Это еще три вопроса. — Ты играешь нечестно. Ты даже не отвечаешь мне. — Да, отвечаю. Я откинула голову назад и застонала. Это было похоже на разговор с кем-то, кто говорил на другом языке. Мне нужно было кольцо дешифратора, чтобы разгадать его загадочные ответы. — Отлично. Я расскажу тебе вот это. Линкольн появился в моем доме на следующее утро после того, как я привез тебя туда. Он испоганил мою машину и начал нести всякую чушь, так что я набил ему морду и заткнул рот. — Он придвинулся ближе к двери, как будто боялся, что его правда станет концом всего этого — концом нас. — Я сделал ему этот шрам куском стекла и голыми руками. — О. — Я никогда не говорил, что я хороший парень, Татум. Ты не знаешь, на что он способен. Теперь знаю. Знала. И мне было все равно. Потому что, хотя Каспиан причинил боль моему брату и, Бог знает, кому еще, я знала, что он никогда не причинит боль мне. Я копала достаточно глубоко, чтобы найти тьму, и хотела лежать в ней вместе с ним. Кем бы я ни стала, я приму это. — Знаю. — Я сделала шаг к нему. — Я знаю, кто ты. — Правда? Еще один шаг. — Знаю. Я также знаю, кого видела сегодня на сцене, и это был не тот монстр, которым ты притворяешься. Он сузил взгляд. — Думаешь, я притворяюсь? Ты думаешь, что несколько редких прикосновений и песня о любви изменят меня? Я не какой-то сломленный герой, которого нужно искупить. Я такой, какой есть. Таким я был рожден быть. — Он был уже достаточно близко, чтобы дыхание его горячих слов плясало по моему лицу. — Монстр всегда будет побеждать, потому что жажда власти течет по моим венам. Пора тебе это принять, милая. Ты не выбирала принца. Черт, ты даже не выбрала злодея. Ты выбрала гребаного дракона, которого никто из них не сможет убить. — Его грудь вздымалась, а в глазах горел огонь. — Это неправда. — Неправда? Я покачала головой. — Тогда, возможно, Линкольн был прав. Может быть, мне нужно показать тебе. — Каспиан поднял руку и небрежно накрутил прядь моих волос на палец. Мои веки затрепетали, затем снова открылись и я испустила дрожащий вздох. Он отпустил мои волосы. — Вот что сейчас произойдет. Я буду отсчитывать от трех — нет, и начну с пяти, чтобы у тебя было больше времени. Ты знаешь, что произойдет, когда я дойду до одного? Я ничего не сказала. Я ничего не сделала. Я застыла. Что-то похожее на панику разгоралось внутри, как лесной пожар, стягивая легкие. Я верила, что он никогда не причинит мне вреда, но также верила, что моя семья никогда не солжет мне. Что, если я ошибалась? Каспиан наклонился и прошептал мне на ухо. — Хочешь знать, что произойдет, когда я дойду до одного? Я покачала головой. Каспиан откинулся назад и встал прямо. Его губы изогнулись в довольной ухмылке. — Тогда предлагаю тебе начать бежать. — Пять… Мое сердце забилось. Мой мозг кричал, чтобы я бежала, но ноги были прибиты к земле. Он провел языком по нижней губе, как это делает хищник, заметивший добычу. — Четыре… Дрожь пробежала по моему позвоночнику. Каспиан наклонил голову и изучал меня. Его губы разошлись, чтобы сказать три, и я наконец пролетела мимо него. Я пронеслась через свою комнату, облетела кровать и полетела по коридору. Свернув за угол, я пронеслась мимо консольного столика из белого дерева и направилась к деревянной лестнице. Одна рука скользила по обшитой деревом стене, а другая держалась за перила, пока я неслась вниз по ступенькам. Шаги звучали надо мной, тяжелые и решительные, и я поняла, что внутри меня поднялась не паника. Это было предвкушение. Хотя каждый шаг уводил меня все дальше от него, я знала, что зашла так далеко только потому, что он позволил мне это сделать. Он собирался поймать меня. Я хотела, чтобы он меня поймал. Посмотрела направо, мимо гостиной, на строгие белые кухонные шкафы и гранит с серыми крапинками. Затем вернулась через фойе к входной двери. Шаги стали громче. Он был на лестнице. Его шаги отражали биение моего сердца. Стук. Стук. Стук. Мой адреналин всколыхнулся, я бросилась к двери и распахнулась ее. Мои босые ноги шлепнулись на широкие деревянные доски крыльца. Я слетела со ступенек и упала на траву лужайки перед домом. Хрустящий ночной воздух обжег легкие, когда я остановилась, чтобы отдышаться. Дом Хэмптонов стоял на участке в шесть акров, окруженном деревьями. Никто не услышал бы меня, если бы я закричала. Возможно, им было бы все равно. Силуэт Каспиана появился в дверном проеме. Ночная тьма отбрасывала тени на его лицо. Он сделал паузу, всего на мгновение, на мгновение, достаточно, чтобы наши глаза встретились. Как будто он ждал, не сдамся ли я.