Лицо Ким слегка бледнеет. Телевизор на заднем плане внезапно начинает орать на полную мощность. — Сделай тише, Ной! — кричит она через плечо. — Нет, — следует упрямый ответ. Ким закатывает глаза. В первый миг кажется, будто она готова отругать его за непослушание, но вместо этого лишь слегка качает головой и закрывает за собой дверь. Софи следует за ней к садовой стене, где они обе садятся. — Это кольцо, — говорит Ким, снова открывая коробочку. — Парень моей дочери, он купил его для нее. Чтобы сделать ей предложение. А потом в ночь, когда он собирался сделать ей предложение, они оба исчезли. И все это время, — продолжает она, — я думала про кольцо, как вдруг вы находите его, закопанное на территории школы рядом с лесом, где мы искали, искали и еще раз искали наших детей. Вы говорите, что там была стрелка? — Да, — кивает Софи. — Вообще-то я сделала фото, потому что это было так странно. Смотрите. Она находит в телефоне снимок, который сделала перед тем, как начать копать. Ким пристально рассматривает его. — Картон, — произносит она. — На вид совсем новый. Не похоже, чтобы он провисел там долго. — Знаю, — говорит Софи. — Я так и подумала, когда это увидела. Сначала я решила, что, возможно, это осталось от охоты за сокровищами, от каких-то образовательных курсов, что проводились в Мейполе летом. Поначалу я хотела не обращать на это внимание. Но сейчас… я не знаю. Я не могу избавиться от мысли, что кто-то мог оставить его здесь нарочно, чтобы я его нашла. Ким бросает на нее пристальный взгляд. — Зачем кому-то это делать? — Не знаю, — отвечает Софи. — Просто это был наш первый день, для меня и моего бойфренда Шона, он новый директор школы, и этот знак был прикреплен к нашему садовому забору, и я подумала… — Внезапно Софи понимает, что ей лучше не говорить всего, чтобы не показалось, будто она слишком много знает. — Не знаю даже, что я подумала. — Придется отнести это в полицию, — рассеянно предлагает Ким. — Они должны вернуться. Должны возобновить поиски. И этот знак, — говорит она, указывая на телефон Софи. — Эта картонка. Она все еще там? Вы оставили ее? — Да, — кивает Софи. — Да, я оставила ее там. Я ее даже не трогала. — Хорошо. Очень хорошо. Это… Внезапно Ким душат рыдания. Софи порывисто обнимает ее. — Извините, — говорит она. — Право, я не хотела вас расстраивать. Я не имела представления… — Нет, — Ким громко шмыгает носом. — Это не ваша вина. Только не переживайте. А это… Это просто великолепно. Честное слово. Полиция. Они месяцами ничего не делали. У них закончились версии. Закончились ресурсы. В общем, они махнули рукой. Так что это потрясающе. — Она снова шмыгает носом. — Большое вам спасибо, — говорит она. — Спасибо, что выкроили время, чтобы найти это, чтобы найти нас. Чтобы вернуть его. Из дома доносится детский голос: — Бабуля! Бабуля! Ты где? Ким снова закатывает глаза. — Мой внук, — объясняет она, вставая. — Ной. У него кризис двухлетнего возраста. Нет, я люблю его до смерти, но с нетерпением жду, когда он на следующей неделе вернется в детский сад. Сжимая кольцо в кулаке, она идет к входной двери, но затем оглядывается на Софи и говорит: — Мне кажется, я вас знаю. Мы где-то встречались? — На днях вы подали мне капучино в пабе. — Ах да, верно, — говорит она, машет футляром для кольца и улыбается. — Огромное спасибо. Не могу даже передать, как я вам благодарна. Ким возвращается в дом, и Софи в открытое окно слышит, как она разговаривает с внуком. — Посмотри, — говорит она, — посмотри, что нашла эта добрая женщина. Это кольцо, которое твой папа купил, чтобы подарить твоей маме, но так и не подарил. Что ты думаешь? Разве оно не красивое? — 20 – Февраль 2017 года Каждый день в этом семестре, приезжая в колледж, Таллула обыскивает глазами каждый уголок кампуса в поисках пушистой шубы Скарлетт, прислушивается в надежде услышать ее ленивую протяжную интонацию, почувствовать энергию, что вечно бьет ключом и кружится вокруг нее. Но ничего нет. Шумное присутствие Скарлетт исчезло и унесло с собой все остальное. Дни, которые когда-то были полны волнующих новых возможностей, теперь кажутся какими-то плоскими и приглушенными, и Таллула вновь становится прилежной мамой-подростком с грузом на плечах. Но на ее плечах лежит не Ной. Груз на ее плечах — Зак. Он хороший, он ласков с Ноем. Он не против ночных пробуждений, он готов спать в одной кровати с беспокойным ребенком, готов менять подгузники, нарезать бесконечные круги вокруг луга с коляской. Он готов часами сидеть и раз за разом листать одни и те же матерчатые детские книги, снова и снова повторяя одни и те же слова. Он купает Ноя, вытирает его полотенцем, надевает на него ползунки, измельчает для него в блендере еду, кормит его с ложечки, убирает за ним, качает его, когда он отказывается засыпать, целую вечность сидит рядом с кроваткой, когда Ной спит днем, поет ему, щекочет его, любит его, любит его, любит его. Но ту же интенсивность любви, которую он демонстрирует, нянчась с сыном, он проявляет и к Таллуле. А Таллуле это не нужно. Она любит Зака, но любит его скорее как отца своего ребенка, нежели просто как мужчину. Он нужен ей, чтобы помочь с ребенком, чтобы он медленно кружил с ней по супермаркетам, толкал тележку и на кассе прикладывал к считывающему устройству свою дебетовую карту. Но ей не нужны его объятия, его общество или эмоциональная близость. Ей не нужно, чтобы он всегда был рядом. А он всегда рядом. Если она идет на кухню, он тоже идет на кухню. Если она решает прилечь, когда Ной спит, он ложится вместе с ней. Если она сидит за столом в своей комнате и делает домашние задания, он будет тут же лежать на кровати и строчить своим приятелям эсэмески. Иногда она прячется в саду, просто чтобы сбежать от него, всего на несколько минут, и вскоре слышит его жалобный голос, доносящийся из дома: — Лула! Лула! Где ты? В таких случаях она закатывает глаза и отвечает: — Я здесь. И тогда он появится и скажет: «Что ты тут делаешь? Тебе не холодно?» А потом затащит ее обратно в дом, приготовит ей кружку чая, сядет с ней, чтобы выпить, и начнет расспрашивать о вещах, о которых ей не хочется говорить, или скажет: «Иди сюда», и обнимет ее — заключит в объятия, которых она не хочет, и она попытается скрыть это отторжение в мышцах и сухожилиях ее тела, эту потребность оттолкнуть его и просто сказать: пожалуйста, я очень тебя прошу, не мог бы ты хотя бы на пять минут оставить меня в покое? Однако по воскресеньям Зак играет на лугу с друзьями в футбол, а Таллула остается дома. Они с матерью едят тосты и играют с Ноем, и это легко и приятно. В первое воскресенье февраля Таллула ждет, когда Зак выйдет из дома, после чего отправляется на кухню. — Доброе утро, красавица, — говорит мать, беря ее голову в ладони и целуя в макушку. — Доброе утро, — говорит она, быстро обнимает мать, а затем наклоняется, чтобы поцеловать Ноя, сидящего на своем высоком стульчике. — Как твои дела? — Я в порядке, милая. А как ты? Она кивает. — Хорошо, — отвечает она, хотя слышит сомнение в собственном голосе. — Ты выглядишь усталой, — говорит ее мама. — Не выспалась? — Нет, — говорит она. — Нет. Он хорошо спал. Ненадолго проснулся всего один раз, но Зак пошептал ему, и он снова уснул. Она видит довольную улыбку матери. Она знает: мать воспринимает то, что Зак живет здесь, как своего рода эксперимент, и с оптимистичным интересом наблюдает за ним со стороны. Внезапно Таллула ощущает потребность выговориться, высказать все, что она в течение последних нескольких недель хранила внутри себя. Она хочет рассказать матери, что задыхается, что каждый ее шаг контролируется, что Зак предлагал ей бросить колледж, что Зак всегда странно смотрит на нее, когда она возвращается домой: слегка наклонив голову и прищурив глаза, как будто он ее в чем-то подозревает, как будто он хочет ее о чем-то спросить, но не может. Она хочет сказать матери, что Заку не нравится, что она запирает дверь ванной, когда принимает ванну, что он иногда сидит рядом с ней на унитазе, играет со своим телефоном и нетерпеливо постукивает ногой, как будто она моется слишком долго. Она хочет сказать матери, что иногда ей кажется, будто она не может дышать, она просто не может дышать. Но если она начнет рассказывать об этом матери, что будет дальше? Мать займет ее сторону, атмосфера в доме скиснет, эксперимент провалится, Ной будет расти без отца. Лишь вера матери в эксперимент не дает ему испустить дух. — Почему бы тебе не пойти посмотреть, как Зак играет в футбол? — спрашивает ее мать. — Хорошее утро. Я могу присмотреть за Ноем. Ступай, — говорит она. — Подумай, как он будет рад, если ты появишься там. А потом вы могли бы даже вместе пойти выпить пива в пабе. Таллула натянуто улыбается и качает головой. — Понятно, — говорит она. — Нет. Спасибо. Я счастлива просто побыть здесь с тобой. Мать вопросительно смотрит на нее. — Правда? — Да, — Таллула улыбается. — Я скучаю по тем дням, когда мы вдвоем проводили время вместе. — Ты имеешь в виду, до тех пор, как сюда переехал Зак? — Да. Наверное. — Ты не?.. Она качает головой. — Нет. Нет, все хорошо. Просто он немного навязчивый, тебе не кажется? Ее мать, прищурившись, смотрит на нее. — Да, пожалуй, есть такое, — говорит она. — Думаю, учитывая его семейную ситуацию, для него это резкая перемена — быть здесь с вами двумя, когда вокруг царит такая любовь. Наверное, он просто привыкает. — Наверное, — отвечает Таллула, отрезая еще один ломоть домашнего хлеба. — Тебе не хватает личного пространства? — спрашивает ее мать. — Нет, — отвечает она, опуская хлеб в тостер. — Нет. Все нормально. Просто привыкаю, как ты говоришь. И он потрясающий отец. — Она поворачивается к ребенку и сияет улыбкой. — Правда, малыш? — говорит она высоким голосом. — Ведь твой папа потрясающий? Лучший в мире папа? — И Ной улыбается и стучит кулачками по подносу на высоком стульчике, и на миг их только трое на кухне, и все трое улыбаются, а солнце светит на них в окно, и на миг Таллуле кажется, что все хорошо, все очень хорошо.