— Завтра я первым делом снова свяжусь с вами. Берегите себя, Ким. — Да, — говорит она, хватаясь за край двери. Она ощущает острую потребность быть ближе к другому человеку, потребность чего-то большего, нежели только она, Ной, этот дом и все эти вопросы, что до сих пор остаются без ответа. Затем она закрывает за ним дверь и тотчас сует в рот кулак, чтобы сдержать слезы. — 36 – Май 2017 года Весна приближается к лету в однообразной череде утомительных студенческих дней и скучных ночей, проведенных рядом с Заком на диване, пока на столе рядом с ними мигает «радионяня». Ной дорос до той стадии, когда его голова слишком велика для его тела, и они шутят, что он выглядит как игрушечный болванчик, и когда он засыпает на заднем сиденье машины, им приходится подпирать его огромную голову подушками. Квартира на кольцевой дороге в Рейгейте накрылась медным тазом, так как банк отказал им в ипотеке, и Зак с видом мрачного негодования возвращается к своим таблицам и банковским выпискам. Такое впечатление, что покупка недвижимости — единственное, что для него по-настоящему важно, что быть домовладельцем в девятнадцать лет — это своего рода знак чести, который даст ему почувствовать себя победителем. Теперь они занимаются сексом по средам после обеда, когда Зак рано возвращается домой, Ким на работе, Райан в школе, а Ной днем спит. Каждый раз одно и то же, отработанная серия движений, которая заканчивается примерно через десять минут, когда Зак беззвучно кончает, уткнувшись лицом в подушку, а Таллула на цыпочках бежит в ванную, где рассматривает себя в зеркало, гадая, кто эта голая девушка с пустыми глазами и помятой грудью. Но вместе с тем она испытывает облегчение, ощущение, что это сделано и теперь у нее есть неделя, в течение которой ее тело принадлежит только ей. Проходят недели, дни становятся длиннее. Летние экзамены все ближе, и Таллула больше времени проводит дома, повторяя пройденный материал, а не сидит на диване с Заком, который, когда она занимается, то и дело заглядывает в спальню, находя глупые предлоги, чтобы отвлечь ее. В колледже она видит Скарлетт почти каждый день, но они научились игнорировать друг друга до такой степени, что Таллуле иногда кажется, что, возможно, ничего из этого никогда не было, что все это ей приснилось. Подружки Скарлетт никогда не принимали ее как часть жизни Скарлетт и, похоже, рады тому, что ее там больше нет. Они машут ей, когда проходят мимо, кричат: «Привет, Лула», и Таллула отвечает им: «Привет». Но в обеденное время в столовой Таллула сидит с ребятами со своего курса социальной работы или одна. Они со Скарлетт не разговаривали друг с другом с утра воскресенья, когда Таллула, приехав к ней, застала ее с засосом на шее, поставленным бывшим парнем. Скарлетт несколько дней присылала ей по Ватсапу жалобные сообщения, но Таллула просто удалила их все, а затем и вовсе заблокировала ее. Но неважно, сколько времени прошло или насколько успешно они могут притворяться, что не знают друг друга. Ее все еще тянет к Скарлетт, и чувство это такое же грубое, такое же красное, такое же реальное, каким оно было, когда они были вместе. Таллула испытывает почти физическую боль, стоит ей вспомнить ощущение руки Скарлетт на своей руке под столом в их тайной кондитерской для пожилых леди, вспомнить те воскресные утра. Стоит ей закрыть глаза, как она ощущает запах ароматической свечи в спальне Скарлетт, жар ее губ на своей коже, чувствует, как ее щеки горели румянцем еще в течение нескольких часов после того, как она возвращалась домой. Ей хочется все это вернуть. Но, увы, это невозможно, потому что она — мать, у нее есть ребенок, и у нее есть обязанности, и она не может возложить их на плечи той, кто не понимает, что нехорошо позволять бывшему бойфренду оставлять на шее засосы, зная, что нынешняя любовь едет к ней на велосипеде. Она просто обязана дать Ною прочную, надежную основу, а Скарлетт — это все что угодно, но только не надежность. Но затем, одним солнечным утром во вторник, когда Таллула, засунув в коляску небольшой пластиковый пакет с ломтиками черствого хлеба, везет сидящего в ней Ноя к пруду, она видит на другом конце луга знакомую фигуру. По вторникам Скарлетт весь день в колледже. Ее здесь не должно быть. Она не может стоять на другом конце луга и смотреть прямо на Таллулу. Таллула в панике. На миг ее охватывает желание развернуть коляску с Ноем на сто восемьдесят градусов и поспешить домой, но Скарлетт ускорила шаг и теперь направляется прямо к ней. Таллуле видно, как она в замешательстве хмурит лоб, как ее взгляд мечется между Таллулой и коляской. Таллула опускает голову, глубоко вздыхает и идет через луг навстречу Скарлетт. — Боже мой, он твой? Таллула кивает. — Да. Это Ной. Он мой. Скарлетт недоверчиво смотрит на нее. Затем приседает и тянется к коляске. На мгновение сердце Таллулы начинает бешено колотиться; ей страшно: вдруг Скарлетт схватит его, ущипнет, причинит ему боль. Она подтягивает коляску к себе, но Скарлетт просто здоровается с Ноем. — Привет, красавчик, — говорит она, гладя ладонью щеку Ноя. Тот смотрит на нее широко раскрытыми глазами, но без страха. Скарлетт поднимает взгляд на Таллулу. — Боже мой, — говорит она. — Он такой красивый. — Спасибо. Скарлетт издает нервный смешок. — Боже мой, Лула. Ты мамочка. Таллула вздыхает и кивает. — Почему ты мне, мать твою, ничего не сказала? — Не могла бы ты… — начинает Таллула, ненавидя себя за то, что она это говорит, но ей нужно это сказать, потому что эти слова причиняют ей физическую боль, когда она находится рядом с ребенком, — Не могла бы ты не ругаться? Ты не возражаешь? Скарлетт зажимает себе ладонями рот. — Вот же дерьмо, — говорит она. — Извини. — Ладно. Просто он в том возрасте, когда начинает пытаться говорить. И я бы не знала, что мне с ним делать, если бы это было его первое слово. Ну, ты понимаешь. Скарлетт кивает и улыбается. — Боже. Да. Конечно. — Она снова встает и засовывает руки в карманы пестрого блузона в стиле лоскутного одеяла. Ее волосы короткие и растрепанные, вокруг рта — россыпь прыщей. И все же у Таллулы перехватывает дыхание. — Почему ты мне не сказала? — снова спрашивает она. Таллула пожимает плечами. — Честное слово, не знаю. — Так вот почему ты прицепилась к этому лузеру. Теперь мне понятно. Таллула мгновенно ощетинивается. — Он не лузер. Скарлетт пожимает плечами. — Да кто угодно. Они стоят и пару мгновений смотрят друг на друга. Ной начинает тихонько хныкать и брыкаться. — Мы с ним идем к пруду, — говорит Таллула. Она не добавляет: «Хочешь пойти с нами?» Но Скарлетт все равно идет за ней. — Отказываюсь поверить тебе, Лула. Ты послала меня, потому что я целовалась со своим бывшим, а у тебя самой все это время был тайный гребаный ребенок. Таллула строго смотрит на нее, и Скарлетт говорит: — Боже. Извини, да. Просто я не могу… я хочу сказать, никто в колледже не знает, что у тебя есть ребенок. Я не понимаю, почему ты даже словом не обмолвилась об этом? — Вообще-то это неправда. В колледже много людей, которые знают, что у меня есть ребенок, но это не те люди, с которыми ты когда-либо заговорила бы. Скарлетт фыркает. — О да! Главная злодейка — это я. Как всегда я, верно? И никогда кто-то другой. В любом случае кого это волнует. Главное, что ты хранила этот огромный секрет от меня, я же никогда ничего от тебя не скрывала. Никогда. Я всегда была с тобой абсолютно честна. Даже в то последнее воскресенье. Я могла бы выгнать Лиама, сделать так, чтобы ваши пути не пересеклись бы. Но я этого не сделала. Потому что хотя то, что я сделала, и было слегка подозрительным, я не хотела тебя обманывать. Я не могла тебе солгать. Я вообще не умею лгать. Это одна из моих самых больших проблем. Итак… это же надо… я имею в виду, вот это… — Она указывает на коляску. — Это просто… чудо. Наконец они доходят до пруда. Таллула ставит коляску на тормоз и наклоняется, чтобы расстегнуть на Ное ремни и вытащить его. — Это не одно и то же, — кратко отвечает она. — Совсем не то же самое. Она достает из пакета ломтик черствого хлеба и отламывает кусочек. Ной выхватывает его из ее руки и пытается бросить в пруд, но хлеб падает к ногам Скарлетт. Скарлетт берет его, возвращает ему и говорит: — Попробуй еще раз, дружище. Она берет его руку и осторожно направляет ее в правильном броске. Хлеб падает на поверхность пруда, и она радостно восклицает. — Дай пять! — говорит она, касаясь ладонью его ладошки. Ной с удивлением смотрит на нее. — Ты знаешь, Лула, я просто обожаю детей. Я даже говорила тебе, что люблю детей. Просто я ничего из этого не понимаю. Таллула отламывает еще один кусок хлеба и вкладывает его в руку Ноя. — Да, — говорит она. — Мне следовало тебе сказать. Ты права. Но я не сделала этого, потому что не хотела, чтобы ты… — Она умолкает, пытаясь подобрать слова, которые не выдадут ее обиды. — Я хотела, чтобы ты думала, что я такая же, как ты. В смысле такой же вольный дух. — Но у тебя есть твой чертов парень! Может ли что-то ограничивать твою свободу больше, чем это? — Да, но парень — это не навсегда. Ребенок — он да, навсегда. Куда пойду я, туда пойдет и он. Что бы я ни делала, я его мать. Каждый час, каждый день. На всю оставшуюся жизнь. А это, как ты понимаешь, ко многому обязывает. — Черт возьми, Лула. Жизнь вообще ко многому обязывает. Ты и я, у нас были отношения, потрясающие, удивительные отношения, они были для меня самым важным, что когда-либо происходило со мной в этой жизни. С первой минуты в тот день в автобусе, когда я увидела тебя, я знала, я тотчас поняла, что будет дальше, что нам с тобой суждено быть вместе. А потом мы были вместе, и ты подарила мне такое, мать его… — Она смотрит на Ноя и умолкает. — Ты подарила мне такое счастье. И я знаю, знаю, что то, что я делала с Лиамом, это некрасиво с моей стороны. Но, наверно, я просто подумала, что раз в твоей жизни был Зак, раз уже ты делала секрет из нас с тобой, — она указывает сначала на себя, затем на Таллулу, — значит, между нами нет ничего серьезного. Они обе хлопают в ладоши, видя, что следующая попытка Ноя бросить хлеб оказалась успешной и к нему быстро приближается стая уток. Скарлетт протягивает руку и гладит Ноя по головке. — Боже, — говорит она. — Он просто чудо. Такое маленькое чудо. Таллула чувствует внутри волну удовольствия, но вместе с тем страха. Она притягивает Ноя немного ближе к себе, и Скарлетт убирает с его головы руку. — Знаешь, — говорит она, — мы могли бы это сделать. Мы могли бы. Мне кажется, ты думаешь, что я просто красивая идиотка, не так ли? И я знаю, что я этому подыгрываю. Да-да. С людьми легче общаться, если они тебя недооценивают. Но я не идиотка, Лула. Я не первый день живу на свете и кое-что видела, видела гадкие вещи. Я выросла, извлекла для себя урок и… и… повзрослела. Младенец мне не помеха. Главное, быть с тобой. Но вопрос в том… готова ли ты быть честной в том, что касается нас? Таллула вопросительно смотрит на нее. — Ты имеешь в виду, рассказать людям? Скарлетт кивает. Таллула снова смотрит на воду, на головы уток, ныряющих за намокшим хлебом, и пытается представить себя, как рассказывает разным людям о своей жизни. Мать восприняла бы все спокойно. Райан удивился бы, но осуждать бы не стал. Практически все, кого она знает в колледже, не стали бы ее осуждать. Есть только один человек, которому она не может это сказать. — Я не смогу сказать Заку, — говорит она. — Он убьет меня. — Убьет тебя? — Скарлетт делает большие глаза. — Да, убьет. — Ты это серьезно? Таллула закрывает глаза.