Она представляет себе его лицо, то, как он стискивает зубы, когда чем-то недоволен, как бьет кулаком по неодушевленным предметам, когда чем-то раздражен, как раздуваются его ноздри, как он вскидывает подбородок, глядя сверху вниз на объект своего недовольства. А еще она помнит, как он крепко сжал ее руки, когда она сказала ему, что у нее нет на него времени, и представляет себе, как он сожмет их еще в десять раз крепче, скажи она ему, что бросает его ради девушки. Зак не либерал. У него нет времени на политкорректность. Он сын своей матери: зашоренный, эгоцентричный, зацикленный на самом себе, немного расист, немного гомофоб, немного женоненавистник. Все те вещи, которые не имеют значения, когда вам четырнадцать и вы влюблены, с годами, когда вы из ребенка превращаетесь во взрослого человека, начинают коварно прорастать на поверхность, и даже если сейчас все это пока не вырвалось наружу, она знает Зака достаточно хорошо и потому понимает: все это там есть. Она знает его достаточно хорошо и потому понимает: узнай он про ее роман со Скарлетт, он бы счел себя оплеванным, и это унижение наверняка выльется в ярость, и Зак силен и находится всего в одной вспышке гнева от того, чтобы делать ей больно, причем постоянно. — Да, — отвечает она, открывая глаза. — Да. Я думаю, он бы это сделал. — Боже мой, Лула. Он когда-нибудь бил тебя? Она качает головой. — Не совсем. — Не совсем? — Нет. Нет, не бил. Скарлетт запускает пальцы в свои короткие волосы и взъерошивает их, отступает на пару шагов и снова делает пару шагов вперед. — Боже мой, Лула. Это просто кошмар. Ты его вообще любишь? — Раньше да. — А сейчас? Она пожимает плечами и шмыгает носом. — Нет, — тихо отвечает она. — Уже нет. Не совсем. — И ты хочешь провести с ним остаток своей жизни? Таллула с силой трясет головой. Она чувствует, как ей на глаза наворачиваются слезы, и пытается их сдержать. — Нет, — говорит она сдавленным голосом. — Нет. Не хочу. — Тогда, Таллула, тебе нужно нафиг разобраться с этим. Тебе нужно от него избавиться. Потому что так жить нельзя. Ты не можешь прожить свою жизнь в страхе. — Но как мне от него избавиться? — говорит Таллула. — Как? Часть третья — 37 – Май 2017 года На следующий день, вернувшись домой из колледжа, Таллула берет Ноя на прогулку по деревне примерно в то время, когда она обычно укладывает его вздремнуть, а сама занимается с Заком сексом. Она переводит свой телефон в беззвучный режим, вставляет наушники и ставит музыку на полную громкость, не давая образу возвращающегося с работы в пустой дом Зака омрачить ее мысли. Она заходит с коляской в «Ко-Оп» и ищет глазами Кезию. Она замечает ее в проходе с бакалеей, где Кезия ставит на полки упаковки с мукой. — Привет, — говорит она. Кезия оборачивается. Она смотрит на Таллулу, а затем на коляску. Увидев Ноя, она прижимает ладони ко рту и издает приглушенный писк. — О. Мой. Бог. — Она убирает руки ото рта. — О мой бог, Лула. Он такой красивый. Таллула улыбается, чувствуя приятное волнение в животе, которое она испытывает каждый раз, когда кто-то говорит ей, что ее сын красив. — Спасибо, — говорит она. — Извини, что он спит. Но я обещала привезти его, чтобы показать тебе. — Сколько ему сейчас? — Одиннадцать месяцев. — О мой бог. Как быстро летит время! Кажется, всего пять минут назад ты была беременна! Таллула снова улыбается. — Как Зак? — Нормально. Ну, ты понимаешь. — Все еще вместе? — Пока вроде бы да, — сухо смеется она. — С младенцем это тяжело, не правда ли? — Да, — отвечает она. — Всякое бывает. Особенно когда живешь вместе. Вообще-то, я собиралась сказать: помнишь, ты говорила про встречу с остальными? Из школы? — Да! — Лицо Кезии сияет улыбкой. — Конечно. Кстати, завтра мы собираемся пойти куда-нибудь. Просто в паб. Не хочешь с нами? — С удовольствием, — бодро отвечает Таллула, чувствуя, что ее план сбывается. — Было бы здорово. Во сколько? — После семи? Или когда ты там сможешь уйти. Все-таки на тебе ребенок и все такое прочее. — Кезия вновь делает то же страдальческое лицо, лицо, которое она корчит всякий раз, когда смотрит на Ноя, как будто его красота — это некая ужасная болезнь. — Отлично, — говорит Таллула. — Увидимся позже! Она выталкивает коляску обратно из магазина, а затем в течение часа идет сначала до другого конца деревни, а потом задними дорожками назад, к деревенскому лугу. Она рассчитывает время своей прогулки так, чтобы вернуться за полчаса до возвращения матери и Райана. Этого должно хватить, чтобы ссора закончилась. Когда она приближается к тупику, ее сердце бешено колотится от предвкушения. Она поворачивает ключ в замке и толкает дверь. — Привет! — кричит она. Ной все еще спит. Она оставляет его в коляске в коридоре, а сама заглядывает в дверь гостиной. Зак сидит на диване с телефоном руке и колючим взглядом смотрит на нее. — Где тебя, черт возьми, носило? Она закрывает за собой дверь. — Взяла Ноя на прогулку. В такую погоду просто грех сидеть дома, к тому же я уже закончила повторять материал. — Я звонил тебе раз сто. Почему ты, мать твою, не берешь трубку? Она достает из кармана толстовки телефон и смотрит на экран. — Ой, — говорит она. — Блин. Извини. Он был на беззвучном режиме. — Блин. Извини. Он был на беззвучном режиме, — передразнивает он ее. — Что это за мать, что выходит из дома, никого не предупредив, а телефон оставляет без звука? — Наверное, я. — Ее тон бойкий, но под грудной клеткой бешено колотится сердце. — Я в буквальном смысле понятия не имел, где вы оба. Вдруг вас обоих уже нет в живых? — Как видишь, мы оба живы. Так что все в порядке. Зак качает головой. — Невероятно, — говорит он. — Совершенно невероятно. И не только это, но ведь сегодня среда. Между прочим, наша среда. — Вот дерьмо, — говорит она. — Господи. Я забыла. Извини. — Неправда. Тебе наплевать. Я это вижу. — Нет, мне действительно стыдно. Честно. Я только что закончила повторять материал, и на улице было так великолепно, и Ной закапризничал, потому что захотел спать, и я подумала, как хорошо немного погулять, и совершенно забыла, что сегодня среда. — Ты забыла, что сегодня среда? — Он стонет и закатывает глаза. — Опять двадцать пять. Как раз тогда, когда я подумал, что мы наконец-то пришли к согласию, что ты наконец воспринимаешь это всерьез. И как я это сразу не понял? Для тебя это просто шутка, не так ли? Вот это, — он указывает на них двоих. — Я. Ты. Ной. Всего лишь игра. Знаешь, иногда мне кажется, что подвернись тебе что-то получше, ты бы просто бросила Ноя и меня, потому что тебе наплевать на кого бы то ни было, кроме себя самой. Таллула подавляет приступ ярости. Бросить Ноя? Эта мысль чудовищна, невообразима. Она слегка наклоняет голову и говорит: — Думай что хочешь. — Что значит думай что хочешь? — Да. Думай что хочешь. Ты четко определил свое мнение обо мне, о том, что я за человек, чего я хочу и чего не хочу. И я не намерена с тобой спорить. — Она вздыхает. — Хочу налить себе чашку чая, — говорит она, поворачиваясь к кухне. — Хочешь чего-нибудь?