Несбыточное желание поглощает меня целиком. — Ты там не утонула? — слышу я голос Джонатана, а затем шаркающие шаги. — Все отлично, — откликаюсь я. Он спрашивает какую-то ерунду насчет пиццы, я что-то отвечаю. Чертова пицца. Я закрываю кран. Голова раскалывается от виски, притока адреналина и токсинов, высвобожденных в кровь жуткой историей Митча Адлера. Время не слишком подходит для экскурсов в прошлое, поэтому я зачерпнула ладошкой воду, воронкой стекающую в сливное отверстие, и выплескиваю на лицо. Глаза жжет, но именно это мне нужно, чтобы вырваться из воспоминаний. Смотрюсь в зеркало. Провожу пальцем под глазами, стирая размазанную тушь. Затем запускаю обе пятерни в шевелюру, выдирая свалявшиеся колтуны. Аккуратно заправляю пряди за уши и репетирую вежливую улыбку. Вначале уголки губ изгибаются вверх, затем сбоку от глаз образуются едва заметные куриные лапки. Пытаюсь исправить ситуацию, чуть приподняв брови. Вместе с приклеенной улыбкой мне приходит идея. Возможно, моим дурацким заблуждениям нет конца, и я продолжаю разыгрывать одну и ту же пьесу. Акт первый: выбрать парня, который никогда тебя не полюбит. Акт второй: переделать его в того, кто будет тебя обожать. Акт третий: всеми возможными средствами заставить его заняться с тобой любовью. Акт четвертый: потерпеть фиаско и ощутить собственную никчемность. При необходимости повторить, дабы остаться запертой в ловушке собственного детства. Сейчас мы успешно достигли финала. А что, если существует и акт пятый, который я сейчас и разыгрываю? Не состоит ли он в возвращении в то темное и одинокое место глубоко под землей, куда каждому суждено вернуться, дабы обрести свой последний дом? Словно я неразрывно с ним связана или заслуживаю пребывания там. А вдруг я ошиблась насчет первого акта? Что если он не мужчина, который никогда меня не полюбит, а обычный парень, с которым я надралась, вывернув душу наизнанку, и переспала на первом же свидании? Вновь вызываю в памяти образ доктора Броуди. Изменения начинаются с осознания. Мне оно очевидно. Я же все подмечаю. Надежда наполняет меня, и я по-настоящему улыбаюсь. И я теперь знаю, что делать дальше. Открываю дверь и застаю Джонатана в спальне, застегивающего рубашку. Он поворачивается ко мне. — Ты в порядке? — спрашивает он снова. Я застенчиво улыбаюсь: — Немного смущена… Он прерывает свое занятие и склоняет голову набок: — Почему? — Разве это не очевидно? Это наше первое свидание, а я стою в твоей спальне, завернутая в полотенце. Я не жду, что ты меня полюбишь. Хотя, наверное, еще можешь. Возможно, я не все испортила. Он улыбается в ответ и поднимает с заправленной кровати аккуратную стопку одежды — причем моей. Нижнее белье, бюстгальтер, платье. О да! Он сложил мое белье. Джонатан подходит ко мне и вручает одежду. — О’кей, — резюмирует он. — Во-первых, вот твой наряд. Хотя лично я предпочитаю полотенце. — Остряк подмигивает, и до меня внезапно доходит то, что ему уже сорок. — Во-вторых, я заказал пиццу, так что, если рассуждать формально, сейчас у нас уже второе свидание. — А-а-а, — изрекаю я с таким видом, будто он на моих глазах открыл, что земля круглая. — Понятно. — Полегчало? Действительно, мое настроение значительно поднимается. Он обнимает меня за плечи и целует. Этот поцелуй, нечто среднее между формальным чмоканьем и теми страстными, которыми партнер покрывал меня в постели, несет в себе новые обещания. Я закрываю глаза и впитываю этот ободряющий поцелуй. — Я откопал несколько тарелок и налил нам новую порцию виски. Наш выбор невелик: либо продолжать накачиваться спиртным, либо столкнуться с прелестями начинающегося похмелья. — О’кей. Иду одеваться. Он отпускает меня, и я снова иду к ванной. — Кстати, — окликает меня Джонатан. — Ты заметила, что я успел обзавестись кроватью. Она тоже относится к мебели. — Да, считается! — жизнерадостно соглашаюсь я. На самом же деле ухажер только что напомнил мне о том списке. Женщина, которая звала его в первом баре. Машина. Маршрут, по которому мы добирались в порт, его работа и пустая после года холостяцкой жизни квартира. Закрываю дверь ванной и провожу переоценку. В панике нет нужды. Я в курсе того, что многие вещи кажутся мне несоответствующими действительности. Однако на губах до сих пор остается вкус последнего поцелуя, и слышится стук тарелок, извлекаемых из шкафа в ожидании заказанной пиццы, поэтому моя оценка этой ночи резко скачет вверх. Присяжные могут удалиться на перерыв, решаю я. Подобное решение дается непросто. Я вычерпываю воду из давшего течь судна. Одеваюсь, снова смотрюсь в зеркало — больше нет причин медлить, лучше мой вид уже не будет. Тут я снова ощущаю колотье в висках. Я лезу в аптечку. Непонятно, почему я не удосужилась проверить ее раньше. Мебель — отдельная история, но никто не может обойтись без туалетных принадлежностей. Зубная щетка, паста, бальзам-ополаскиватель для десен. Крем для бритья и бритвенный станок, хотя не похоже, чтобы последними пользовались ежедневно. Дезодорант. На полке сиротливо стоит пузырек адвила[12]. Напоминаю себе, что мужчины не слишком разбираются в таких вещах. В особенности, если были женаты и подобные заботы лежали на дражайших супругах. Они покупают лекарства только в случае необходимости. Так что, возможно, обезболивающее — единственное нужное ему средство. Открываю бутылочку и высыпаю пилюли на открытую ладонь, собираясь принять две, от силы три, а остальные — положить на место. Однако я не в силах проглотить ни одной. Я уставилась на руку и чувствую, как мой кораблик еще глубже садится в воду. Среди круглых, красно-коричневых таблеток обнаруживается еще кое-что столь же круглое, сияющее золотом. Я долго не могу оторвать от него взгляд. Ошибки быть не может — это обручальное кольцо. Подношу его к глазам и читаю витиеватую надпись, выгравированную на внутренней стороне. Джонатану в знак вечной любви… Любовь. Вот оно — это постоянно ускользающее слово. Только это вечное чувство предназначено не для меня. Оно всегда не для меня. Течь в моем судне уже не заделать, я тону вместе с ним, осознавая горькую истину. Однако я не собираюсь идти ко дну в одиночестве. 30 Роузи. Настоящее время. Суббота, 10.30 утра. Бренстон, Коннектикут — Поехали, — говорит Роузи. Они с Гейбом перебрались в ее машину, припаркованную возле закусочной. Друг сел справа от нее. Женщина с сайта не собиралась открывать своего настоящего имени, однако Гейб уже определил его по номеру телефона. Кимми Тейлор. Тридцать семь лет. Она ответила после первого же гудка. — Привет, — поздоровалась Кимми, явно ожидавшая звонка. — Меня зовут Роузи. Это я отправила тебе то письмо. Со мной рядом друг. Мы включили громкую связь. — О’кей, — опасливо согласилась собеседница, а затем погрузилась в молчание. — Это друг, Гейб. Прости, что мы так шифровались по почте, — он тут же перехватил инициативу. — Наша подруга отправилась на свидание со «здесь-для-тебя». Ей он представился как Джонатан Филдз, но мы знаем, что он также назывался Билли Ларсоном и Баком Ларкином. С тех пор мы не слышали о ней, и поэтому немного волнуемся. Играя свою роль, Гейб значительно преуменьшил серьезность ситуации. Он предупредил Роузи, что не стоит упоминать полицию. Она может быть замужем, или с кем-то жить, или иметь приятеля — так же, как и Сильвия Эммет, которая заплатила за выпивку в портовом баре. — Правильно делаете, что волнуетесь, — заявила Кимми. — Этот тип — закоренелый лжец. Мне он представился как Бак Ларсон, но среди упомянутых вами нет его настоящего имени. На самом деле его зовут Эдвард Риттл. Совершенно не подходящее имя для жеребца. Роузи сжала телефон так сильно, что у нее побелели кончики пальцев. Она приложила все усилия, чтобы смягчить свой тон. — Что ты можешь рассказать о нем? Хоть что-нибудь.