Джонатану явно нравится собственная концепция. — Все люди чокнутые, — изрекает он. — Неужели ты этого не поняла? Никто не является тем, кем кажется. Я уставилась на него. Что он хочет этим сказать? Я вспоминаю страшный голос Джонатана, шепчущий, как ему хочется снова отыметь меня. Я думаю о его нежных руках, вспоминаю стоны, когда мы перекатывались по постели. Пусть это длилось и недолго, зато было нежным и страстным. Или я ошибаюсь? И Джонатан совсем не такой? Не лгал ли доктор Броуди, признаваясь мне в любви? Джонатан смотрит на сумочку. — Когда ты в последний раз туда заглядывала? — уточняет он. Какое-то время я молчу, потому что не поспеваю за ходом его мыслей. Он перескакивал от одной гипотезы к другой, разглагольствовал об испорченности человеческой природы, а теперь переключился на игру в вопросы-ответы в духе Шерлока Холмса. — Э-э… — запинаюсь я. — Дома. Это сумочка Роузи. Сестра мне ее одолжила. Он потирает подбородок, думает. И затем: — Там было пусто, когда сестра отдала тебе ее? Какого черта ты делаешь, Джонатан Филдинг, лжец? — Кажется, да, — бормочу я, хотя в действительности ни в чем не уверена. — Ты сама взяла сумку или тебе дала ее сестра? Дерьмо. Теперь и мне придется обдумывать вместе с ним самые невероятные и глупые предположения. Пытаюсь вспомнить точную последовательность событий до моего ухода в платье Роузи и с вишневой помадой, которую я бросила в злосчастную сумочку… Я помню, она лежала на кухонном столе. Роузи и Джо готовили. Полуголый Мейсон радостно носился у них под ногами. Гейб ушел чуть раньше, когда я начала собираться. Мне запомнилась шутка… В следующий раз ты всегда можешь совершить набег на дом престарелых… Ха-ха, верно, Джонатану сорок. Кто это сказал, Гейб или Джо? Полагаю, второй. Скорее, это в его духе так дразнить меня. Теперь я вспомнила: Роузи принесла сумочку и положила на стол. Я не брала ее наверх, потому что мне нечего было туда положить, кроме, разве что, помады, которую, спускаясь обратно, держала в руке. Я открывала ее дважды, бросая туда всякую всячину: помаду на кухне, а потом бумажник и прочий мусор из старой сумки, оставленной в машине. Я бы увидела записку или нащупала ее. Или записка ускользнула от моего внимания? — Когда я взяла ее, она была совершенно пустой, — заверяю я, хотя не могу в этом поклясться. — Ты уверена? — тотчас откликается гениальный сыщик, будто в очередной раз прочел мои мысли. Я не собираюсь размышлять на подобную тему. Ни Роузи, ни Джо, ни Гейб не могли оставить эту записку. Как же хитро он поступил, заставив меня сомневаться в самых близких людях. Как жестоко. Мои глаза сужаются, когда я смотрю на него. — Как тебе другая версия: я оставила сумочку в твоей машине, когда побежала в парк. Помнишь? Мы с Джонатаном играем в гляделки: кто кого пересмотрит. Молчание. Он не выдерживает первый: — Что ты хочешь сказать? — Только то, что, когда я уходила из дома, никаких записок там не было. Я оставляла ее без присмотра. Сначала в твоей машине… а затем здесь, — только сейчас я это поняла. — Она все время была на столе. — Значит, ты решила, что это я писал их? Да это же бред! До прошлого вечера мы даже не встречались. По твоим словам, их было три, верно? Я заметил тебя на сайте неделю назад — гораздо позже, чем ты нашла первую на лобовом стекле. Господи! По-моему, наши отношения только что рухнули в бездну. Он принимается наводить чистоту. Коробка с пиццей отправляется в холодильник. Использованные стаканы — в раковину. — Невероятно, как у тебя только язык повернулся. — Он избегает встречаться со мной взглядом. И я сама вдруг не верю, что могла сказать такую глупость. Слышу громкий голос у себя в голове: Вот почему тебя никто не любит. Ты испорчена и сломлена, и ни один порядочный парень никогда… Говорила же я доктору Броуди, что та маленькая девочка, тянущая за рукав, меня не послушает. Тоскующая по любви малышка до сих пор живет внутри меня. В ответ Кевин уверял меня, будто я ошибаюсь и теперь, после открытия правды о моем детстве, все изменится к лучшему. Но он много что говорил. И последние слова были самыми ужасными. Я сохранила сообщение на телефоне, чтобы не забыть никогда. Сообщение, которое положило всему конец. Я не люблю тебя. Я вернулся к жене. Пожалуйста, больше не пытайся связаться со мной. Я готова сделать то, что требует голодная малышка, — вернуть расположение лучшего из мужчин — Джонатана Филдинга. Теперь ее голос заглушает все остальные и звучит громко и безнадежно. Начинаю продумывать план, как заставить Джонатана поверить, что я его достойна. Хитростью привести к мысли, что я не такая, какой кажусь, пусть даже только что обвинила его в чем-то ужасном. — Прости, пожалуйста… — начинаю я, но звонок в дверь не дает мне продолжить. Он поднимает взгляд и смотрит мимо меня на дверь. Он зол и раздражен, когда несется на всех парах в тесную прихожую. — Скорее всего, мой сосед, — говорит он. — Мы слишком расшумелись. Он идет к двери так привычно, будто ему уже приходилось объясняться, почему он вместе с какой-то женщиной так шумят посреди ночи. Пока он поворачивает замки, его губы уже скривились в извиняющейся улыбке. И вдруг входная дверь под напором снаружи обрушивается на него с небывалой силой. Оглоушенного беднягу прибило спиной к стене, и когда, сползая, он начинает крениться вперед, дверь хлопает во второй раз, и Джонатан падает на пол. Она бьет снова — тяжелым металлическим углом прямо в лоб. Я неподвижно уставилась на Джонатана Филдинга и его кровоточащую голову. Смотрела, как растекается лужа у его лица. Со мной такое уже было. Я уже это видела. Я смотрю на дверь. — Лора! На пороге стоит мужчина. Сначала я не узнаю его из-за длинного козырька бейсболки и натянутого сверху капюшона. И потом, рассмотрев нанесенные жертве раны, он поднимает голову. — Гейб? — бормочу я. Кажется, у меня начались галлюцинации. — Это ты, Гейб? Я говорю это снова как заведенная, но он уже суетится в пустынной квартире: хватает сумочку, замечает мои ключи от машины — и бросает их в карман. Затем он оглядывает меня с головы до ног. — Где твои туфли? — Прежде, чем я успеваю открыть рот, Гейб уже находит шпильки в углу за дверью. — Ты пришла в плаще? — я качаю головой, по-прежнему ошеломленно глядя на него. Перевожу взгляд на Джонатана Филдинга и небольшую, но быстро растекавшуюся лужу крови. Он даже не стонет, а застыл там, где упал. Джонатан свернулся как зародыш в утробе, перекрыв половину прихожей. Большая рана у кромки волос, куда пришелся удар острого дверного уголка, обнажает кость. Гейб замечает мой взгляд и прекращает свои поиски. Он встал передо мной, загораживая обзор. — Лора, — твердо говорит Гейб, ожидая, когда мой блуждающий взгляд, медленно перемещаясь с лежащего на полу мужчины, встретится с ним глазами. — Нам пора сматываться отсюда. Сейчас же! Я не в силах вымолвить ни слова. Память снова унесла меня на проселочную дорогу на опушке леса. Где я стою с битой в руках над распластавшимся у моих ног мальчиком. — Ну же! — Гейб переходит от убеждений к приказам. Он хватает меня за руку и тащит к выходу. Мои голые ступни скользят по полу и я, спотыкаясь, начинаю перебирать ногами вслед за Гейбом. Он продолжает закрывать от меня кровавое зрелище, пока мы не минуем неподвижное тело, а оказавшись на лестничной площадке, аккуратно прикрывает дверь у нас за спиной. Потом мы пускаемся в бега. 39 Роузи. Настоящее время. Суббота, 1.30 дня. Бренстон, Коннектикут Роузи слушала рассказ мужа, и каждое его слово пробуждало воспоминания, которые теперь виделись в совершенно ином свете. Я узнал об этом в конце мая, после смерти отца…