Но мы могли хотя бы попытаться стать кем-то друг другу. – Как получилось, что ты не умеешь танцевать? – спросил я. Она моргнула, глядя на меня. В бальном зале они с Мэтью выглядели как два ученика средней школы на первом Весеннем балу. Я-то думал, ее хорошо воспитали. – Пожалуй, я многого не умею, – робко ответила она. Глухой гул музыки доносился сквозь стены, но я смог разобрать мелодию, когда повернулся к Кристиане. Я протянул ей руку приглашающим жестом, и Кристиана со слегка шокированным видом уставилась на меня. Однако она приняла мое приглашение. Я притянул ее к себе, взял прохладную ладонь в свою, а другой рукой обнял за талию. Сердце пропустило удар при мысли, что мать впервые очутилась в моих объятиях. Кристиана пристально посмотрела на меня, морщинки вокруг глаз выдавали возраст, но взгляд по-прежнему оставался детским. – Повторяй за мной, – проинструктировал я. Под едва слышную музыку я повел Кристиану в танце по пустой комнате, делая танцевальные па и кружась вместе с ней. Я смотрел на нее сверху вниз, горло сжалось, и мне стало больно, но я не мог отвести взгляд. Она мне не нужна. Я обрел прекрасную семью, включая не только жену и детей, но и друзей тоже. У меня есть все. Но, наконец-то заключив мать в объятия, я понял, чего мне не хватало. Я осознал, насколько сильно мне хочется притянуть ее еще ближе и удержать. Порой я ощущал себя измотанным. Я мог бы попросить о помощи, положиться на парней или излить душу женщинам, но не делал ничего подобного. Никогда. Я хотел быть сильным ради них. Не надо, чтобы Бэнкс хотя бы еще раз увидела меня напуганным, или Рика заметила, как я теряю самообладание и не могу с чем-то справиться. Незачем, чтобы дети видели во мне кого-то еще, кроме отца. Удивительно, но рядом с Кристианой мне не хотелось быть самым сильным среди всех: на пороге сорокалетия я был вынужден признать, что до сих пор нуждаюсь в маме. Перед мамой не стыдно показать уязвимость. Притянув ее ближе, я продолжал танцевать, слушая, как она тихонько смеется. Мы кружились, и чем быстрее я двигался, тем более она становилась расслабленной. Ее ноги едва касались гладкого пола. Как странно быть родителем. В течение стольких лет я не мог представить себя на месте Кристианы, и хотя был уверен, что на ее месте во многом поступил бы по-иному, теперь я мог, по крайней мере, понять, как тяжело ей, наверное, было страдать по своему ребенку и наблюдать, как другая женщина воспитывает его. И Кристиана, и Наталья, и Гэбриэл – они поступали неправильно. Но ведь еще остался я. И Бэнкс. И Рика. Несмотря ни на что, мы стали лучше родителей. Бэнкс и Рика ни в чем не обвиняли родителей. Ни разу. За последние десять лет я только и делал, что винил Кристиану. А вдруг однажды и мои дети сделают то же самое? Я безумно их люблю, но они могут возненавидеть меня. Я замедлил шаг, испытав внезапно такую усталость, словно тяжесть всего мира легла мне на плечи. И я испугался. Кристиана хотела наладить со мной отношения, но ей не удалось. А если я попаду в схожую ситуацию? Разве я имею право судить ее, держаться с ней высокомерно и властно? Никто не знает, что ждет тебя в будущем. Кристиана посмотрела на меня, когда мы остановились, и ее улыбка померкла, но я промолчал. Медленно попятившись, я развернулся и направился в бальный зал, сразу же пустившись на поиски Уинтер. Музыка неприятно резала слух. Я заметил, что жена разговаривает с Майклом и Эмми, и подошел к ним. Когда я взял Уинтер за руку, она мгновенно узнала меня по прикосновению, просияла и ухватилась за меня другой рукой. – Где Октавия? – спросила она. – Охотится за сокровищами вместе с Мэдсом, – пробормотал я и увлек жену за собой, не обращаясь к ее собеседникам и толком не взглянув на них. – Пойдем. Без вопросов Уинтер последовала за мной, и я повел ее через фойе, освещенное свечами в канделябрах, к двери, за которой находились катакомбы. Я открыл задвижку, пропустил Уинтер вперед и закрыл за нами дверь, а затем взял жену на руки и начал спускаться по лестнице. – Что случилось? – спросила она, обвивая рукой мою шею. – Мне нужно обнять тебя. – Ты уже обнимаешь. – Ты знаешь, что я имею в виду, – прошептал я, целуя ее в губы. Она не стала расспрашивать, просто позволила мне отнести ее в ванну и поставить на ноги. Катакомбы были озарены свечами, джакузи наполнилось водой, пар поднимался с поверхности. Я осторожно повернул кран, отверстия на потолке ожили, и в небольшой бассейн хлынуло около двадцати различных по силе потоков воды, образующих круг. Это смахивало на фонтан, льющийся вниз. Я сорвал пиджак и рубашку, бросил их на пол, отправил следом и остальную одежду, а затем принялся трудиться над Уинтер. Расшнуровал корсет и спустил платье до самого пола, а потом снял с нее и нижнее белье, оставив лишь ленты в волосах. При виде обнаженной Уинтер жар пробежал по моей коже, я притянул жену к груди и слегка приподнял. – Иди сюда, – выдохнул я ей в губы. Она обхватила меня ногами, и я забрался в просторную ванну, ощутив, как тело покрылось мурашками из-за горячей воды. Я сел под падающими на нас водяными струями, увлекая Уинтер за собой, прильнул к ней и зарылся лицом в ее волосы. Она напряглась, но я только крепче сжал ее в объятиях, пытаясь обрести душевное равновесие. Я ненавидел сомнения и чаще всего был настолько занят, что не позволял себе беспокоиться о детях, но понимал одно: вряд ли я тем самым отличаюсь от любого другого взрослого. – Убегай сколько хочешь, Маленький Монстр, – произнес Кай угрожающим тоном. – Мы быстрее. © Пенелопа Дуглас.«Испорченный» Я мог сколько душе угодно судить вырастивших меня людей, но догадывался, что и остальные могут вынести свой вердикт. – Дэймон… – прошептала Уинтер, почувствовав мой настрой. – Я плохой отец. – Я тяжело вздохнул, целуя жену. – Иварсен не умеет себя вести. Скоро совсем от рук отобьется. Фейн – невротик. Перфекционист, у которого все должно быть идеально. Гуннар однажды взорвет нас во время очередного опыта. Даг с рождения отказывается есть овощи, а Октавия загремит в гребаную психушку, когда узнает, что настоящие пираты – это налетчики с гранатометами. – Я сглотнул, проклиная мир: за несколько тысяч лет здесь до сих пор не придумали проверенного метода воспитания детей. – И что дальше? Откуда, черт возьми, мне знать, что делает и чего не делает хороший родитель?! Я такой же невежественный, какой была Кристиана, когда родила меня. Кай прав. Детям надо прислушиваться к более мудрым людям. Я все делал неправильно. Уинтер крепко обняла меня, коснулась губами виска, а ее грудки прижались к моему торсу. – Хороший родитель тот, у кого счастливые дети, – прошептала она мне на ухо. – А наши дети очень счастливы. – Она поцеловала меня в щеку, а затем в губы, нежно и неторопливо. Я закрыл глаза, наслаждаясь шумом воды и прикосновениями Уинтер. – Они очень счастливы, – повторила она. – И любят тебя. В моей груди что-то дрогнуло, и я слегка улыбнулся, не в силах сдержаться. Мои ребята действительно любят меня, правда? – И я тоже счастлива, – добавила Уинтер. Я отстранился, глядя на нее, и ощутил, как в голове стало проясняться. Такое случалось нечасто, но было трудно не сравнивать себя с другими. Дети Кая обладали прекрасными манерами и оказались довольно послушными. Атос – умна, честолюбива и решительна. Отпрыски Уилла никогда ни в чем ему не перечили. Они выполняли все просьбы отца с первого раза. Но мои… Я оборвал эту мысль на середине, вспомнив, как Ивар сегодня утром помогал своей маме готовить блины. Вообще-то, ребятишки могли быть милыми… Гуннар старательно следил, чтобы его мама не поскользнулась, если где-то что-то пролили. Фейн помог ей выбрать в магазине книги для Дага и Октавии, описывая картинки и примерный сюжет. Они – замечательные дети. Я сделал глубокий вдох и выдохнул, временно избавляясь от тревоги. Мы проделали хорошую работу. – Уже лучше? – промурлыкала Уинтер, целуя меня в подбородок и поглаживая мне шею. Мои веки затрепетали, закрылись, и я кивнул. – Не останавливайся. Она прильнула ко мне, и я начал твердеть. Но стоило положить руку ей на грудь, как над нашими головами послышался пронзительный звук, и мы оба замерли, глядя вверх. – Кто-то кричал? – спросила Уинтер. Я застонал. Ну что еще стряслось?