Они сестер недолюбливали, скорее подсознательно. А в моменты кризиса, эмоционального раздрая, когда требовалось (физически) восстановить общий комфорт, на первых ролях всегда оказывались дочери, а не сыновья. – Хочешь отцовское пиво? Эль? – Том открыл холодильник и вытащил две бутылки темного эля. Вирджил равнодушно пожал плечами: – Не хочу. – Ах, я забыл. Ты же у нас не пьешь. – Я пью. Иногда, – последовала сухая ремарка. – Но не сейчас. Братьям Маккларен друг с другом было некомфортно. Уже не вспомнить, когда они последний раз оставались наедине здесь или в каком-то другом месте. Братья? Они не часто так думали о себе. В этой кухне в любой момент мог зазвучать отцовский голос. Уайти (пожалуй) приятно удивился бы, увидев их вместе в столь поздний час. Господи! Что вы тут делаете? Да вы садитесь, я вам что-нибудь налью. Но Уайти хватило бы ума сообразить: должно было произойти нечто из ряда вон, чтобы эти братья, такие непохожие, оказались вместе в семейном доме в такое время. Том глотнул немецкого эля, такого горького, что его даже передернуло. В буфете он нарыл открытую баночку с кешью. Вирджил пил апельсиновый сок: нашел в холодильнике пакет. Напряжение нарастало, но заводить разговор об отце ни тому ни другому не хотелось. Их разделяли семь с половиной лет. Для Вирджила целая жизнь. Если бы Вирджил зажмурился, он бы увидел со спины невнятный силуэт уходящего от него старшего брата. В детстве он его обожал, но от этого чувства давно уже ничего не осталось. Теперь он держался с ним настороже, прекрасно понимая эти косые взгляды, мрачноватые приветствия и дружеские обращения со скрытой издевкой: Ну как дела, Вирдж? Вирдж. Не имя, не уменьшительное, а что-то вроде отрыжки. Переехав в Рочестер, Том стал совсем далеким. Вирджил почти ничего не знал про его жену и детей (двое? трое?). В семье по привычке называли Тома наследником, он наверняка продолжит отцовский бизнес. (Уайти никогда не пытался привлечь к работе младшего сына. Ну разве что в давние времена, когда тот был в старшем классе, отец предложил Вирджилу написать рекламный проспект, после того как прочел его публикацию в школьном литературном журнале и отметил, что он «умеет складывать слова». Вирджил, которому тогда было пятнадцать, с испуганным видом пробормотал: Нет, не стоит! Как будто отец толкал его на преступление.) А вот на Тома Маккларена, высокого стройного красавца (сейчас он немного нарастил подкожный жирок) с шевелюрой песочного цвета, под сорок (Вирджил часто украдкой на него посматривал), достаточно было взглянуть, чтобы понять: парень из тех, кто о себе высокого мнения, и эту оценку (в основном) разделяют другие. Так считал младший брат. Испытывая укол зависти. – Угощайся. Не буду же я их есть один. – С этими словами Том пододвинул брату банку с орешками. Кешью были отцовской слабостью. Дети дружно смеялись, когда отец требовал, чтобы мать спрятала орешки, печенье и шоколадки в места, где ему будет трудно их найти. Съев пригоршню орешков, Уайти начинал кашлять. Чем себя и выдавал. Подсознательно братья про себя отметили непорядок. У такой щепетильной домохозяйки, как их мать, не могут газетные страницы в беспорядке валяться на рабочем столе, а в раковине лежать грязная посуда. Особенно с учетом того, что дети разъехались и веселый раскардаш остался в далеком прошлом. Том стал рассказывать, как в детстве в его обязанности входило каждый вечер после ужина подметать пол на кухне. А каждую пятницу, по утрам, выволакивать к обочине мусорные баки. За эти и другие хозяйственные поручения Уайти платил ему десять баксов в неделю. А Джессалин еще добавляла от себя: «Томми, вдруг тебе на что-то понадобится». Они выросли в благополучной семье. Что Маккларены – люди с достатком, не требовало доказательств. Иначе ты просто не мог бы жить в одном из шикарных домов на Олд-Фарм-роуд. Но при этом у детей не было ощущения, что им положено. У Тома точно не было. А тем временем Вирджил с издевательской старательностью человека, пытающегося не привлекать к себе внимание, аккуратно сложил разбросанные страницы и выбросил в корзину для бумажных отходов, проигнорировав газетные заголовки. Том с презрением вспомнил, как в годы учебы в Оберлине и позже его младший брат-хиппарь приходил в животный ужас при одной мысли, на что он может случайно наткнуться в газете; он считал бесстыдством разглядывать фотографию какого-нибудь страдальца. Будучи не в силах усидеть на месте, Вирджил принялся споласкивать посуду в обжигающе горячей воде и составлять ее в посудомойке с такой прилежностью, что терпение Тома лопнуло. – Ты можешь посидеть спокойно?! Тому, как и сестрам, не нравилось, что в последние годы Вирджил особенно сблизился с матерью. А все потому, что он жил неподалеку и часто заезжал к ней (на своем дурацком велике) в отсутствие Уайти. Возможно, даже чаще, чем они думали. Вряд ли он просил у нее денег, так как это не в его правилах, но она наверняка ему что-то подкидывала, ибо это в ее правилах. – Интересно, папа в курсе? – интересовалась Беверли. – Мы не можем его об этом спрашивать, – напоминал ей Том. В черном окне над мойкой Вирджил видел свое темное отражение. А за спиной его старший брат-красавец, развалившись в кресле, потягивал эль из бутылки. Крепкое мужское тело – вот она, загадка для младшего брата, ощущающего себя неполноценным. В свое время как он глазел на полуодетого и тем более голого Тома! Даже сейчас сглатывает слюну. Гибкое мускулистое тело. Беззаботная грация. Густая поросль под мышками, на груди, на ногах. В паху. Его пенис. Слово, которое нельзя было произнести вслух, даже когда ты один, – пенис. И аналогичные запретные слова: хер, яйца. Вирджил с содроганием вспоминал, в какой трепет они повергали его на протяжении многих лет. А все потому, что ты младший. Словно прочитав его мысли, Том сунул руку в карман пиджака за… ну-ка? Всего лишь за сигаретами. Курить в таком месте! – Том, ты чего? Мама утром почувствует запах. – Я проветрю. – Они учуют его даже наверху! – Говорят тебе, я проветрю кухню. – Ну… – Вирджил выразил свое неудовольствие, передернув плечами. – Вот тебе и «ну». Провоцировать старшего брата – последнее дело. В детстве Вирджилу за это нередко прилетало. Вот что значит поздний час. Том выпустил сигаретный дым: – Папа до сих пор покуривает. – Серьезно? – Это его тайна. Особенно от мамы. Не так часто, как раньше, но хотя бы одна сигаретка в день. У себя в кабинете. Я видел пепел. – Том умолк, испытывая несказанное удовольствие оттого, что знает об отце нечто, о чем Вирджил даже не догадывается. А если младший братец начнет разглагольствовать, что отцу с его повышенным давлением, да еще после инсульта, курить противопоказано, то он получит оплеуху. Но у Вирджила хватило ума держать дистанцию. Пожевывая нижнюю губу, он раскладывал губки на краю раковины. Мать всегда держала две (синтетические) губки наготове: одну для мытья посуды, вторую – протирать рабочие столы. Первую – слева, вторую – справа. Через неделю-другую губка для протирки выбрасывалась, лежащая на левом краю перекочевывала на правый, а из целлофанового пакета доставалась новая. На сегодняшний день левая губка была ярко-желтая, а правая – пурпурно-красная. Вирджил постарался их не перепутать. В коммунальном доме Вирджила за чистотой особенно не следили, и одной большой (натуральной) губки хватало надолго. В конце концов ее выбрасывали, но не потому, что она становилась грязной и неприятной, а просто начинала разваливаться на кусочки. Джессалин пришла бы в ужас от образа жизни ее младшего сына. И он старался ограждать ее от отрицательных эмоций. Однажды София заглянула в старый фермерский дом-развалюху и, увидев у брата в раковине губку, даже не сразу поняла, что это такое. – Господи! Это похоже на цирроз печени. А на самом деле что? Они посмеялись, но реакция сестры была понятна. Ужас и отвращение.