Только Джессалин ведомо, как ее младший сын спорил с отцом несколько лет назад, доказывая, что такие люди, как он, должны удваивать десятину[2]. Ты не должен тратить деньги, папа. Продолжай инвестировать. Вирджил, конечно, понятия не имеет о суммах, которые Маккларен-старший каждый год переводит благотворительным организациям. Уайти задело это бестактное такие люди, как ты. Джессалин тоже задело. Как прикажете это понимать? Она бы и сейчас сказала ему от имени Уайти: Мы люди не идеальные, но стараемся жить достойно, насколько это возможно. А Вирджил ответил бы ей своей безумной улыбочкой и мог бы не добавлять: Недостаточно просто жить достойно, мама. Уж извини. Ей привиделось или Уайти сжал ее ладонь? У Джессалин скакнуло сердце. – Уайти! – У нее закружилась голова. Вязаный свитер упал на пол. Старшая дочь взяла ее за плечи, чтобы привести в чувство. Нет, вряд ли Уайти сжал ее ладонь. Скорее ей это привиделось. Мамочка, мы отвезем тебя домой. А утром вернемся. Они уже все за нее решили? Средняя дочь, начальница по природе, школьная директриса, твердо берет мать за руку. Папа в порядке. Он уже лучше выглядит, взгляни на цвет лица. Что бы сейчас сказал Уайти? «Никогда не говори „никогда“». Обе дочери смеются. И Джессалин робко к ним присоединяется. Никогда не говори «никогда». Уайти любил это повторять. Страшная усталость, водянистый мозг, водянистые колени, зябко до дрожи. Придется сдаться, выбора нет. Оставить Уайти одного в этом ужасном месте (кого… что он увидит, если проснется?). Она наклоняется, чтобы коснуться губами его (вялой, холодной) щеки, ощущает его прерывистое дыхание. Люблю, молюсь за тебя. Будь он в порядке, изобразил бы смешливую гримасу. Ты за меня молишься? Что, плохие новости? Нянечка дочерям: Заберите вашу маму. Она говорит это в присутствии Джессалин, как будто ее нет. Что это, свидетельство надвигающейся старости и беспомощности? И вот уже ее ведут по коридору, мягко, но твердо поддерживая, и глаз с нее не спускают – стоит ей только пошатнуться с риском потерять сознание, как сильные, молодые руки подхватят ее и поддержат, а Джессалин Маккларен не из тех, кто нарушает порядок в сколько-нибудь публичном месте, она человек миролюбивый, отзывчивый, ненавязчивый, милая женщина, всеми любимая жена, мать и бабушка, старающаяся не выказывать паники по поводу того, что ее муж в ближайшее время не будет дома. Одна ночь без него. Страшно подумать. Бдение Один за другим они покидали родительский дом на Олд-Фарм-роуд, чтобы жить взрослой жизнью независимо от Маккларенов-старших. И вот теперь, в эти тревожные октябрьские дни 2010 года, когда их отца госпитализировали после инсульта и все дети несли совместную вахту в больнице, чем-то напоминавшую неустойчивый плот на бурной реке, когда боишься поднять глаза от страха, что эти черные буруны сейчас тебя поглотят, они каждый вечер возвращались в общий дом, словно их волной прибивало к безопасной суше. Все это было так странно, так жутковато и обескураживающе: дом нисколько не изменился, в отличие от них. А может, они, как и дом, почти не изменились (в душе, по сути). – Я останусь с мамой ночевать. – Зачем? Я живу рядом, я с ней и останусь. – Я привезла ее в больницу. Стало быть, я останусь, а утром отвезу ее обратно. Так проще. – И чем же это проще? Я тоже могу ее утром отвезти. – Все готова к рукам прибрать! Ты ее только расстроишь! – Злобная Лорен изобразила, будто она доит корову. Уязвленная Беверли за словом в карман не полезла: – Тебе же рано утром на работу. Школа ведь не может функционировать без «начальницы гестапо»? Лорен взглянула на сестру испепеляющим взглядом. Лорен не могла не знать, как ученики называют ее за глаза, но что об этом знают посторонние?.. – Разумеется, я не поеду на работу, пока мой отец находится в интенсивной терапии! В конце концов было решено, что, кроме Беверли, которой необходимо вернуться к семье, все останутся ночевать в родительском доме вместе с матерью. – Так будет лучше. На всякий случай. Джессалин участия в обсуждении не принимала. Она не понимала, считать ли себя тронутой такой заботой со стороны взрослых детей или угнетенной. Почему они говорят о ней так, будто ее нет? Их послушать, так она настолько стара и беспомощна, что не в состоянии остаться одна в собственном доме. Она пыталась слабо сопротивляться, мол, сама приедет в больницу. Там и встретятся. – Медсестра сказала «в семь». К семи и приеду… – Нет, мам. Папа никогда бы не согласился, чтобы в такое время ты оставалась в доме одна. Никто ее не слушал. Бросалось в глаза, какие они высокие, как над ней нависают. Даже самая младшая. И когда они успели так вымахать? В их глазах вызов. При всей усталости и озабоченности это противостояние их возбуждает: они защищают интересы матери, и ей придется смириться. Она было открыла рот, чтобы протестовать, но силы ее внезапно покинули. Да и приятно же, что ты не одна. Когда-нибудь она скажет Уайти: Дети взяли все в свои руки. Они так обо мне заботились. Ты бы ими гордился. Ее драгоценный Уайти! Он всегда так гордился своими детьми. Если его кто-то и раздражал иногда, так это Вирджил. Да, и Вирджил тоже был с нами. Постоянно. Накануне, когда на нее обрушилась страшная новость, ее мозг на несколько часов отключился. Но сейчас, когда Уайти уже держится, ей хотелось столько ему всего рассказать. Обнадеживающее словечко, особенно из уст медсестер в интенсивной терапии, которые свое дело знают. Держится. Так и представляешь себе Уайти ухватившимся за веревку или за штурвал. Палуба под ним качается, но он крепко держится. Ему будет интересно все узнать! Как его нашли в машине на обочине автострады Хенникотт… или (возможно) он сумел выбраться из машины и потом упал на мостовую. Как хэммондские полицейские обнаружили его, лежащего без сознания. Как они вызвали «скорую», которая примчалась (говорят, через четыре минуты) и отвезла его в лучшее учреждение экстренной медицинской помощи в округе. Она собирает подробности за сорок лет, чтобы ему поведать. Никому другому они не были бы интересны. Ничего не значащие, любопытные мелочи, которые ее муж, в принципе, как и все мужчины, не одобряющий всяких сплетен, будет смаковать. Точно так же он собирал разные подробности для нее. Дорогая, я был так одинок. Но я слышал твой голос… и голоса наших детей… хотя и не мог тебе ответить… даже тебя разглядеть… Она верила в то, что муж расскажет ей, где он был. Как только он к ней вернется. – Мама, пойдем. Я отведу тебя наверх, в спальню. Первым делом, приехав домой, они зажгли свет на кухне. Беверли взяла мать за руку и уже не выпускала, несмотря на все ее протесты. – Бев, не говори глупостей. Спасибо, но я сама могу «отвести» себя в спальню. – Ты вся измученная. Мама, посмотри на себя в зеркало. У тебя лицо белее воска. Беверли настаивала на своем, тем более ей скоро ехать домой. Лорен тоже настаивала. И София не могла остаться в стороне. Аж шесть человек в кухне! Столько Маккларенов могло бы сойтись по какому-то торжественному поводу. Джессалин продолжала слабо сопротивляться, пока три сестры провожали ее наверх. Их голоса чем-то напоминали мелодичные перепевы слегка бранящихся птиц. На кухне остались Том и Вирджил.