Она крепко его обняла. Он ощущал ее ребра, хрупкость ее тела. Что происходит? Джессалин приготовила роскошный холодный ужин, который они ели на кухне. Казалось, она теперь здесь живет. Он принес с собой бутылку красного вина и выпил ее в одиночку. Несколько раз мать подзывала: «Мэкки! Кис-кис», чтобы Том его погладил, а он продемонстрировал свое громкое урчанье, но кот держался на расстоянии. Почти весь вечер он пролежал на стуле в углу, с поразительной утонченностью облизывая передние лапы, чтобы затем круговыми движениями мокрых лап привести в порядок свою мохнатую голову. На голландском рынке Нет, это не сон, а убежденность в том, что ей вырвали веки и теперь ей никуда не уйти от реальности. Страшные картины заполоняют ее мозг. – Мэм? Я могу вам чем-то помочь? Может быть. Позже. Нет. Никогда. Она была в шоке, увидев знакомое лицо из прошлой жизни. Суббота, датчтаунский[18] рынок в соседнем графстве Херкимер, что в сорока минутах езды от дома. Эта женщина, жена фермера, сильно исхудала, лицо покрылось морщинами, а когда-то (Джессалин еще не забыла) была крепка телом и от нее веяло здоровьем. Не задумываясь, загружала тяжелые тюки ей в багажник, причем не нагибалась за ними, а приседала со знанием дела и безошибочным круговым движением отправляла тюки по назначению. Она была очень дружелюбна, но старшим детям Маккларенов, вероятно, казалась несколько слабоумной, так как постоянно переспрашивала их имена, а к Джессалин неизменно обращалась «мэм», хотя была старше лет на двадцать. Если бы сегодня Джессалин встретила фермершу в другом месте, она бы ее не узнала. Как, впрочем, и сама она, поседевшая и одинокая, поникшая в своем вдовстве, как растение после первых заморозков, осталась бы неузнанной. А где сам фермер? Он и тогда был уже старым, а сейчас-то уж точно ушел от дел, растворился. Шоукросс – вот как его звали. Джессалин не стала задавать ненужных вопросов. – Я возьму это. И вот это. О, какая красота… благодарю вас. Сочный изумрудный ромен и алый латук, шпинат с венозными жилками и в песочных пятнышках, морщинистый бутылочного цвета кейл… Пока она выбирала эту зелень, у нее кружилась голова от мыслей о роскошном ужине, который она сегодня приготовит. Ведь если ты столько всего покупаешь, значит собираешься кого-то угощать, а если не собираешься, то зачем покупаешь? Конечно, можно остановиться у дома Беверли и все ей отдать, но в этом есть риск: дочь наверняка будет настаивать на том, чтобы Джессалин осталась с ними на ужин, она же предпочтет одиночество. (Если на то пошло, Джессалин нигде не ощущала себя такой одинокой, как в доме Бендеров, где ей приходилось изображать из себя «бабушку Джесс», где Беверли и Стив обменивались между собой отрывистыми фразами, а дети без умолку болтали за столом, пока их не отпускали наверх поиграть с любимыми гаджетами.) – Вы счастливая! Или смелая. А в моей семье никто не ест кейл. Особенно муж. Джессалин обернулась и увидела улыбающуюся женщину, чем-то похожую на нее: одета просто, но со вкусом, на пальцах поблескивают кольца, блондинистые волосы хорошо промыты, ногти наманикюрены. На ее шутливые слова можно было бы ответить, а можно их и проигнорировать, при этом не показавшись грубой. – Мой муж терпеть не может кейл. А радичио он предпочитает салат-айсберг. Это прозвучало легко, игриво. В расчете на то, что незнакомка как минимум улыбнется, а то и посмеется вместе с постаревшей фермершей, но та была слишком занята раскладыванием товара по пакетам и, вполне возможно, не расслышала шутки. – Мой муж считает, что в нашем доме живут пять собак, хотя на самом деле их девять. Что? Какие собаки? Джессалин захотелось поскорее уйти. – Я должна пояснить… у нас большой дом. Все собаки сразу никогда не собираются в одной комнате. – Да-да. Это хорошо. Джессалин натянуто улыбнулась, заплатила за роскошную зелень и отдалилась от общительной блондинки с пятью домашними собаками… или девятью. А блондинка уже выбирала продукты, вовлекая в разговор тугоухую миссис Шоукросс. Фермерский рынок в дождливый день. Странное место для одинокого человека. Покупателей немного, и примерно две трети продавцов поставили прилавки вдоль асфальтовой дорожки. Корзинки со свежими овощами и мясными продуктами (стейки, свиные отбивные, курочка, индюшка, говяжьи сардельки), и все это кое-как прикрыто уже намокшим брезентом. Зачем тебя сюда принесло? Что и кому ты пытаешься доказать? Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание! Она вспомнила, как гуляла здесь вместе с Уайти, рука в руке, осенним солнечным днем. Вдоль прилавков. С букетом свежесрезанных цветов… мириады курчавых лепестков пастельного оттенка, что же это было?.. ах да, гибрид хризантемы, выбранный супругом. Он легко заводил разговоры с фермерами и их женами, да с кем угодно, что ее всегда поражало, хотя для политика это в порядке вещей. Правда, Уайти не был особенно искусным или амбициозным политиком, зато он запоминал имена родителей и их детей, из каких они краев и в чем состоят их интересы. Если бы его спросили, зачем тратить свою энергию на незнакомых людей, которые не имеют ни малейшего представления о том, кто он такой, и с которыми его жизнь никак не пересекается, он бы ответил: да ни за чем. Джессалин вспоминала кур в больших клетках, на продажу. Белоперых, красноперых и пестрых. А также красивых, поменьше размером, подсадных кур для охоты. Когда им подбрасывали зерно, они громко кудахтали. Сейчас она видела только мертвых кур, уже ощипанных и подвешенных вниз головой. Попахивало навозом. Уайти говорил, что ему нравится этот запах. Но, как и запах скунса, на расстоянии. Под кроной дерева сбились в кучку несколько пони. Но какие родители отправят детей кататься на пони под дождем, даже если слегка моросит? Видимо, хозяин погрузил этих пони в грузовик на рассвете, предположила Джессалин. У фермеров день начинается очень рано, когда все еще спят. Если у тебя свой прилавок на рынке, остается только верить в то, что со временем дождь пройдет, вдруг другие торговцы не рискнут приехать, и тогда ты будешь в прибыли. Так устроена жизнь. Джессалин стояла под навесом, с которого стекала вода, и разглядывала пони. Их вальяжно помахивающие хвосты, густые гривы, печальные глаза. Почему пони или лошадь выглядят такими печальными по сравнению с той же с коровой или свиньей? Последние кажутся простецкими, то ли дело осанистая лошадь. Дворянская кость! Так примерно рассуждала Джессалин. Дети, когда были еще маленькие, обожали кататься на пони. Правда, София вцеплялась в пегую гриву и на лице проглядывал страх. А вот Том, сидя в седле, дотягивался носками до земли, показывая, как он вырос. К полчищу мух, одолевавших несчастных пони, залезавших им в глаза, дети были равнодушны. Просто не замечали. Том первым потерял интерес к пони. И перестал ездить с мамой на голландский рынок за свежими продуктами и цветами. В те времена Уайти был слишком занят, чтобы составлять жене компанию, но ему нравилось, что она закупается на фермерском рынке, а не в местных магазинах, как все знакомые. Еще одна деталь (маленькая, но существенная), делавшая его дорогую супругу особенной. Джессалин вспомнила день рождения Лорен, который должен был начаться с езды на пони, а закончиться праздничным обедом в харчевне «Зёйдерзе», в миле от торгового рынка, на утесе с видом на озеро Онтарио. Вся семья была в сборе – мама, Том, Беверли, Вирджил, София, именинница… ждали только отца. Ей не забыть это томительное ожидание за специальным столиком у окна, который для них зарезервировала секретарша Уайти. Старшие дети становились все раздражительнее, особенно Лорен, чей день рождения (одиннадцатый) они отмечали. И наконец позвонили «миссис Маккларен», к телефону подошел Уайти и извинился, что не сможет приехать. Джессалин передала радиотелефон имениннице, которая мрачно выслушала извинения отца. Телефон переходил из рук в руки, папа долго извинялся перед каждым ребенком и отпускал привычные шуточки, вызывавшие смех. (Не смеялась только Лорен.) И когда телефон вернулся к маме, та заверила мужа, что никто на него не сердится, просто немного огорчились. И тут Лорен выдала с ухмылочкой: «Мам, ты себя послушай! Ты ведь никогда не говоришь, что думаешь, потому что не думаешь, что говоришь!» Это было настолько неожиданно для одиннадцатилетней девочки, что Джессалин не знала, что ответить. Она сжимала в руке принесенный хозяйкой радиотелефон, пока дети растерянно молчали. В другой раз Джессалин повезла детей в графство Херкимер за тыквами на Хеллоуин в новеньком мужнином внедорожнике, где легко помещалось пятеро детей. О том, чтобы их сопровождал отец, речь уже не шла, он был слишком занят работой в компании «Маккларен инкорпорейтед». Семейная жизнь – это мама. А папа – это бизнес. Старшим детям уже приелись прогулки в соседнее графство. Волнистые холмы, кукурузные поля, пшеница, соя, лесочки. Коровы, лошади и овцы, сомнамбулически пощипывающие траву. Рекламные щиты с надписью: «Исторический Датчтаун (основан в 1741)». – Хвалятся своей историчностью. Верный признак того, что там можно умереть от скуки, – сухо заметила Лорен. Мама добродушно посмеялась. У Лорен хорошее чувство юмора. А не отреагируй она таким образом, и ее недовольство средней дочерью стало бы для всех очевидно. – Это ты скучная, – парировала Беверли. На заднем сиденье началась перепалка. А на переднем София, сидевшая рядом с матерью, глядела в окно как завороженная. Особенно ее привлекали лошади. Словно в лихорадочном сне, в ушах звучал топот копыт. София была любимым ребенком. Хотелось думать, что это никак не проявлялось. Хеллоуин. Как незаметно он подкрадывался. Только начался учебный год – и вот пожалуйста. Мать не любила Хеллоуин. Самый неуютный праздник, если его можно так назвать. Когда-то канун Дня Всех Святых, а сейчас просто Хеллоуин. Никто не понимал его смысла, и он просто утратил всякий смысл. Скелеты, ведьмы, черные коты, смерть. Свисающая с крыльца паутина, подвешенные на дереве тряпичные куклы, этакие жертвы линча. Можно подумать, дети имеют хоть какое-то представление о смерти! Ну а если имеют, то такое: смерть – это не смешно. Джессалин потеряла мать, будучи старшеклассницей. И она вместе со всеми украшала кирпичный фасад школы всякими призраками, ярко-оранжевыми тыквенными головами и пластмассовыми черепами с дырками вместо глаз. Она была хорошей девочкой, а в добросовестно выполняемом общем деле есть свое утешение. Ей не хватало смелости не быть хорошей. О чем даже Уайти не подозревал. Она думала о том, что Хеллоуин распаляет детское воображение, обещая нечто таинственное и необычное, вот только оно не реализуется. Эти маски и костюмы просто глупый маскарад. Сквозь дырочки в масках проглядывают их собственные глаза. Трудно этого не видеть. Память о матери куда-то ушла. Ее лицо, присутствие, голос – все выцвело, как поляроидный снимок.