– Куда тебе! Ты всегда был ненормальный! – Я нормальный! – крикнул Сергей, и в пивнушке на миг всё стихло. Хрущ махнул рукой куда-то вбок, и пивнушка вновь ожила, трубно загудели мужские голоса, перебиваемые одиноким женским дискантом, послышалась тоскливая народная песня из радиоприёмника, висевшего на стене. – Мне много надо! Очень много. Хрущ многозначительно замолчал. Сергей лихорадочно соображал, что сказать в ответ. Никаких догадок не было. Он не понимал, для чего понадобился Хрущу. Сергей знал, почему тот пришёл, почему искал, почему следил, а что ему надо – не понимал! – Вот ты всегда так, ненормальный! Чуть что, сразу рыло набок. Чего скуксился? Я тебе что, кислоты налил? Нет, я пивом угощаю. За твой счёт-расчёт. Вот и угощайся! Сергей отрицательно покачал головой. Внутри разрастался страх. Хрущ может всё испортить. Одним махом. У него в руках граната, а чека в зубах. Одно движение – и вся правильная жизнь Сергея Москвина полетит под откос. – Мы же знали, кто порешил Волчару, – скривился Хрущ. – Ты порешил. Отомстил ему, значит. – А куда вы тело спрятали? Ведь тогда никто ничего не узнал? – вопросом на вопрос ответил Москвин. – Мы и спрятали, – вздохнул Хрущ и сыто рыгнул, затем обтёр ладонью сальные губы и продолжил: – Мы его в Обь сбросили. Прямо с обрыва. От греха подальше. Хотели тебя наказать, но ты вовремя растворился. Мы знали, что тебя врачиха спасла. Знала бы она, кого спасает! – И чего тебе надо? Сергей не узнал собственный голос. Он его слышал, но это был чужой голос, принадлежащий кому-то третьему. Москвин осмотрелся. Ничего не изменилось за полтора часа. За столом никого не было. Только Хрущ и он, Сергей Москвин. За исключением голоса. Он стал чужим и мёртвым. – Мне всё надо! Вся твоя жизнь! Паспорт, комната, деньги, мебель. Вот этот телевизор – мой. Эта стиралка – моя! Ты теперь никто! Я пальцем махну, тебя сразу заметут. Так что – либо ты отдаёшь мне всё, либо я забираю тебя у тебя. Хорошая цена? – Приличная, – поморщился Сергей. «Всё, что ни делается, всё к лучшему! – подумал Москвин. – Хрущ решил начать новую жизнь. Хорошее дело! Что ж, оставлю ему комнату. Пусть пользуется. Его надолго не хватит. Хрущ быстро управится с хозяйством Доры Клементьевны. А я уйду налегке. Без чемодана и вещмешка. Мне ни к чему чужие обременения». – Чо набок воротишься? Сам виноват! Тебе чё, Волчара поперёк дороги встал? Чё ты его порешил? За что? – взвинченным голосом допытывался Хрущ. Он хотел покончить с делом. Считал, что они уже договорились. Сергей долго смотрел в окно, потом медленно перевёл взгляд на Хруща. Красивое ровное лицо без единого угла, всё сглажено, обточено, выровнено. Глаза прозрачные, светлые, но с сумасшедшинкой. Губы сложены в гармоничный замок. Под носом вьётся приятная растительность двухдневной давности. Не щетина, не веник какой, а мягкие волосы, их хочется потрогать рукой. Уши не выгибаются петлёй, округлые, розовые, просвечивают нежными прожилками. Всё в этом парне нежное и трогательное. Только он убийца от рождения. Волчара и Колченогий ему подчинялись. Как было не догадаться, что он был главный во всём? По малолетству не догадался. Да ведь срок за давностью лет списывают. – Тебя надо было порешить! Только сейчас дотумкал. Сергей так же медленно повернул себя в другую сторону. Он именно повернул себя, как поворачивают руль в машине, в моторной лодке, на катере. – А-а, ну говорю же, ты ненормальный! – воскликнул Хрущ и всплеснул тонкими руками. – А давай вмажем за детдом по соточке! Больше нам нельзя. Сергей опустил голову и беззвучно засмеялся. Он трясся всем телом. Недовольный Хрущ внимательно наблюдал за ним. – Э-э-э-э-э, ты чё? Чё тряссёшься-то? – Да так, – махнул рукой Сергей и, повернувшись, взглянул резко и прямо в глаза Хрущу. – Я согласен! Забирай! Всё забирай: деньги, паспорт, комнату. Мне не жалко. – Ты чё? Правда, что ли, согласный? – удивился Торопов и схватил кружку, но та была пуста. Хрущ взмахнул рукой, к столу подлетела смазливая официантка с пышным бюстом. – Дай нам ещё пивка и по соточке! Брат приехал! Хрущ кивнул на Москвина и захохотал, обнажив белые, как первый снег, зубы. Сергей с завистью осмотрел смеющийся рот Кости Торопова и тоже улыбнулся. Хоть и красавец Торопов, но умом не блещет. Всё рассчитал, а главного не учёл. Сергей Москвин не будет жить в Новосибирске. Это не его город. Великие города и страны с нетерпением ждут Москвина. И поэтому он всё отдаст Хрущу, всё и с лёгким сердцем. Пусть пользуется парень чужой жизнью. Сергей Москвин – не жадный! * * * Последние июньские дни в Сибири пронзительно хороши. Прозрачный воздух ласкает щёки, словно их гладит материнская рука. Прогретая земля дышит маревом. Утомлённые дневным пеклом деревья склоняются в низких поклонах. Сергей шёл по улице и ни о чём не думал. Он знал, что ему не спастись. Они договорились с Хрущом встретиться поздним вечером, когда станет совсем темно. Почему-то вспомнилась Дора Клементьевна. В эту минуту Сергей подумал, что она знала о Волчаре. Знала и молчала. Доктор Саркисян спасала маленького Серёжу для будущей жизни. Дора всё понимала. Москвин остановился. Разумеется, она знала. Иначе не сбежала бы в спешке, забрав его с собой. Врачиха была разумная женщина. Разве её подвиг стоит того, чтобы им бездарно распорядиться? Она жизнью пожертвовала, чтобы спасти мальчика от преступного прошлого. Нельзя бросать свою жизнь бездомному псу. Хрущ не заслуживает чужой жизни. На его счету много покалеченных судеб, он должен рассчитаться за свои злодеяния сполна. Сергей присел на скамейку, вспоминая лица детдомовцев. Хрущ с товарищами многим испортил судьбу. Слишком многим. Мимо спешили прохожие. Легко сказать, мол, отдаю тебе свою жизнь! Свои документы, жилплощадь, мебель, посуду. Своё будущее, в конце концов! А на деле ничего не получается. И рад бы отдать, да концы с концами не сходятся. Что скажут соседи? Как уехать без документов? Ни в одно учебное заведение не примут. Там требуется полный набор чистых бумаг. Характеристики, аттестат, паспорт, справка с места жительства. Сергей с тоской посмотрел на небо. Лёгкие перистые облачка проплывали прямо над головой. На миг ему почудилось, что Дора Клементьевна там, наверху, и она машет ему рукой, подбадривает, но совета не даёт. Теперь Сергей должен жить своим умом. Он же нормальный парень! Она всегда так говорила: ты нормальный парень у меня, Сергей Москвин! Он поёрзал по скамейке, раздумывая, куда пойти со своей бедой, но идти было некуда. Не было у него родственников, знакомых, друзей. Он один на всём белом свете. Только там, наверху, была Дора Клементьевна. Сергей порывисто встал и, упрямо задрав подбородок, быстрым шагом пошёл в сторону вокзала. Там есть придорожное кафе, где они должны встретиться с Хрущом. Оно стоит у дороги, возле кафе собираются дальнобойщики. Суровые мужчины не любят наводить тень на плетень. У них всё делится на два цвета. Чёрный и белый. Друг и враг. Прошлое и будущее. Деньги или товар. С ними просто. Они всё сделают за деньги. Сергей резко остановился. Нет, нельзя вмешивать чужих людей. Это его позор. Это его прошлое. Он сам должен расплатиться с жизнью по всем счетам. – Эй, ты куда, ненормальный? – Из-за кустов раздался насмешливый возглас. Костя Торопов пришёл раньше назначенного часа. – Я нормальный! – обозлился Сергей. – Запомни это! Торопов стоял, засунув руки в карманы. Широкие клёши по колено в пыли. Длинные волосы свисают сальными прядями. Сергей медленно подошёл к нему. Костя дыхнул на него застарелым перегаром. Нет, его нельзя показывать соседям. Они вызовут наряд милиции. На этом вся сделка накроется, а будущее закончится, не начавшись. – А я думал, ты не придёшь, – засмеялся Хрущ, блеснув в полумраке зубами, – пришёл всё-таки, гадёныш! – Ты сядь, Костя, посиди тут, а я за угол сбегаю. До кафе добегу. Поллитру принесу. Это дело обмыть надо, – скороговоркой зачастил Сергей, сжимая в кулаке замок-молнию на куртке. – Беги, гадёныш, беги! Эти слова долго стояли в воздухе, словно застыли навек. Сергей усмехнулся и ушёл в сторону. Деревянное крыльцо придорожного кафе плотно облепили дальнобойщики. Они шумно обсуждали начальников, завгаров, трясли накладными, матерились, шумно сплёвывая на землю. Звенели поллитровки, громко булькала жидкость, возле машин пронзительно пахло бензином и спиртом. Сергей обошёл грузовики, стараясь не налетать на людей. Возле одной машины он задержался и заглянул в кузов, закрытый истрёпанным брезентом. Один край задрался. Машина была без груза. Сергей нырнул в темноту. Долго и медленно шёл по тропинке к затемнённой скамейке. Обычно шофёры-дальнобойщики проводили на ней любовные свидания с дорожными шлюхами. Этот час наступит позже. Пока дальнобойщики ещё не дошли до нужной кондиции. Хрущ шумно сопел и тяжело ворочался на скамейке. Не сидится ему. Сергей улыбнулся. Этот человек тоже хочет светлого будущего. Он считает, что заслужил его своими страданиями. Костя уверен, что страдал больше, чем Сергей. Он требует справедливости. Почему всё так случилось? Почему? Сергей усилием воли прогнал ненужные мысли. Ни к чему задумываться о прошлом. Никто никого не пожалеет. В этой жизни побеждает сильнейший. Останавливаться нельзя. Если дашь маху, судьба прихлопнет, как муху. – Держи! Поллитровка блеснула стеклянными боками. Отсвет электрического фонаря ложился сияющими, но мелкими и рассыпчатыми бликами. – А-а, молодец! Две взял? – Две, вот вторая. Держи обе, – сказал Сергей и протянул вторую бутылку. – Давай поговорим! – прошепелявил Торопов, влив в себя почти половину бутылки. – О чём? И так всё ясно! Они помолчали. Торопов торопливо пил, словно боялся, что Сергей отнимет у него поллитровки. Небо резко потемнело, голоса дальнобойщиков стали глуше и неразборчивее, зато на их фоне зазвучали визгливые женские выкрики. Сергей зашёл за скамейку и облокотился на спинку. Хрущ шумно чмокал, смакуя и наслаждаясь выпитой водкой. – Нам есть о чём поговорить! – выдохнул Хрущ и громко икнул. – У тебя желудок плохой, – негромко произнёс Сергей и снял с себя галстук. – А-а, это ты у докторки обучился? – то ли спросил, то ли засмеялся Хрущ. В темноте блеснули зубы. – Она ведь тебя многому научила? Тебя и Юрий Васильевич любил! А ты его предал! – Никого я не предавал, – буркнул Сергей и набросил галстук Хрущу на горло. Умелым движением сдавил кадык, почувствовав, как туго бьётся яремная вена. По рукам прошла судорожная волна уходящей чужой жизни. Ещё мгновение, и Хрущ навеки затих. Вместе с последним дыханием ушёл страх. Некого больше бояться. Последний враг отправился на тот свет. Сергей подхватил вялое, безжизненное, ещё не остывшее тело и прижал его к себе, закинув болтающуюся руку Хруща себе на шею. Если кто увидит, подумает, что шальная шоферня загуляла. Кто-то захмелел от счастья раньше времени. Теперь один другого на себе тащит. Нельзя оставлять Хруща на скамейке. Сейчас сюда придут шлюхи и устроят шум. Сергей поднатужился и закинул остывающее тело в пустой кузов, прикрыв край брезентовой накидки. Немного постоял, слушая, что происходит на освещённом пятачке. Там уже кто-то предлагал женщине срочно выйти замуж, быстро нашлись желающие, в сторону скамейки потянулись тени. Сергей отступил в темноту. Он вспомнил, с какой лёгкостью хотел отказаться от собственной жизни четыре часа назад. Всего четыре часа прошло, а кажется, что все сорок лет проскочили мимо сознания. Тихонько, стараясь не наступать на ветки, Москвин пробрался к дороге. В поздний час трасса была пуста. Дальнобойщики загуляли надолго. Сергей перебрался на другую сторону и спустился вниз. Дальше он шёл по безлюдным тропинкам, пытаясь вспомнить, сколько народу встретилось ему на пути за эти томительные четыре часа. Но никого не вспомнил. Ни одного человека. Сегодня его охраняли небесные ангелы. На рынке люди всегда заняты собой. В придорожных кафе никто не рассматривает посетителей. Там все на одно лицо. Плати, пей, закусывай. Больше ничего не надо. Сергей мысленно похвалил себя, что запасся двумя поллитровками заранее, ещё в тот момент, когда был согласен обменяться с Хрущом документами. И тут же поморщился, сообразив, что забыл пустые бутылки на скамейке, но, поразмыслив, успокоился. Сколько пустых бутылок валяется у той скамейки! Кто бы посчитал. А за ночь там вырастет целая гора порожней посуды. Сергей прибавил шагу. Ему не хотелось выпить. Его не трясло. Он не волновался. Пульс бился чётко и ровно. Москвин упорно шёл к цели. Впереди сияли огни ставшего в один миг ненавистным Новосибирска. * * * Билет достался неудачный. Верхняя полка в плацкартном вагоне рядом с туалетом. В летний период невозможно достать билеты на поезд. В железнодорожных кассах километровые очереди. Люди плачут, ругаются, скандалят. Дети нестерпимо орут. В углах зала ожидания свалены чемоданы, узлы, котомки. Перед кассиршами трясут телеграммами, справками, бронью, командировочными удостоверениями. Кассирши привыкли к слезам и ругани. Они хлопают створками окошечек с чудовищным грохотом. Их не пронять чужим горем. Билетов нет. Очередь терпеливо топчется перед закрытой кассой. Иногда она открывается, оттуда высовывается рука и какому-то счастливчику удаётся заполучить заветный билет. Очередь готова убить счастливчика, но того уже и след простыл. Убежал к поезду, чтобы не перехватили билет. Сергею повезло: он успел купить билет, но в нагрузку с туалетом. В тот момент ему было всё равно. Хоть на чём, хоть на оленях, лишь бы уехать из Новосибирска. Сергей проснулся от нестерпимого запаха туалетного мыла и человеческих выделений. С трудом сдержав рвотный рефлекс, он передёрнулся. Проклятое наследство доктора Саркисян. Дора Клементьевна во всём видела тучи микробов. Она постоянно стерилизовала, кипятила, протирала спиртом всё, что попадалось под руку. Сергей с детства привык жить в абсолютной чистоте без всякого рода запахов. Все ароматы, амбре, запахи и благовония безжалостно уничтожались. Дора Клементьевна приучила воспитанника к стерильности. И только запах самой благодетельницы тревожил обоняние Сергея. Как только Дора Клементьевна приближалась к воспитаннику, его начинало подёргивать от рвотных позывов. Привычка давала о себе знать. Любой запах вызывал у Сергея тошноту. Если пахло туалетом или жареным картофелем, он старался не дышать либо уходил на свежий воздух, но из плацкартного вагона никуда не выйти. В тамбуре густо накурено, курящие смолят папиросы всю дорогу вплоть до конечной станции. Дым проникает в вагон, окутывая плацкарту туманным облаком. Сергей спрыгнул с полки и прошёл в купе к проводнице. – Здрасте, а чаю можно? – как можно вежливее спросил Сергей. – Можно, только осторожно! – Она ответила по-хамски, но Сергей сделал вид, что не заметил. Вежливо улыбнулся, протянул деньги, затем долго остужал в ладонях раскалённый подстаканник. В проходе за столиками сидели пассажиры. Сергей не хотел занимать очередь и выпил чай стоя. До Ленинграда можно потерпеть. Ему пришёл вызов в военное училище, и хоть он не надеялся на благополучное поступление, всё равно поехал, надеясь, что город поможет ему устроиться. Кто-то из учителей ему рассказал, что Ленинград – мистический город: он помогает только тем, кто ему понравится. Сергей уже любил незнакомый город заочно и в глубине души надеялся, что при встрече получит ответную любовь. Если он не пройдёт конкурс в военное училище, то пойдёт в милицию. Если и туда не возьмут, тогда придётся поработать на производстве, чтобы начислили рабочий стаж. Он засчитывается при поступлении в высшее учебное заведение. В Ленинграде с начала шестидесятых годов развернулись стройки века. Повсюду требуются рабочие, а к пролетариату Ленинград испытывает особое почтение. В раздумьях незаметно пролетела дорога. Стучали колёса, обжигали руки металлические подстаканники с горячим чаем, мимо окон низко планировали птицы. Стремительно пролетали поля, луга, горы, леса. Сергей задерживался взглядом на окнах домов, с занавесками и без, со ставнями и просто вырубленные. В каждом доме кто-то жил. На подоконниках стояли горшки с цветами, во дворах бродили куры, на лугах паслись коровы. Изредка попадались табуны лошадей. И от несоизмеримости объёмов людского населения, от размеров пространства, от сотен и тысяч километров необъятной страны, оттого, что в каждом доме есть место живому человеку, Сергею захотелось горько заплакать, но он сдержался. Нужно уметь руководить собой и собственными эмоциями, иначе жизнь уйдёт на сожаления и слёзы, а она должна служить человеку верой и правдой. Сергей посмотрел в окно. Он лежал на полке, чтобы не натыкаться на растерянных людей. Они толкались в проходе, стояли в очереди в туалет, пили чай за столиками, ели варёные яйца и жареную курицу. Людей было много. Вагон был забит до отказа пассажирами, детьми, стариками и пионерами. Многие ехали в Ленинград на экскурсию. Раздавались громкие голоса, команды, приветствия. Сергей не заметил, как задремал. В лихорадочном сне, навеянном духотой и теснотой общего вагона, в скученности человеческих тел, ему приснилась Дора Клементьевна. Она сидела на облаке, как на стуле. – Осторожно, а то вы упадёте! – закричал Сергей во весь голос. – Не бойся, маленький, – засмеялась Дора Клементьевна, – я тебя спасу! – Эй, парень, проснись! – Кто-то с силой тряс Москвина за плечо. – Проснись, тебе что-то плохое снится. Ты сильно кричал во сне! – Что я кричал? – испугался Сергей. – Не понять было, – пожал плечами пожилой мужчина, – ты сильно кричал. Видно, напугал тебя кто-то. Ты не бойся. Страх пройдёт. Дело наживное. – Я никого не боюсь, – буркнул Сергей и добавил: – Спасибо, что разбудили. – Прыгай вниз, скоро Ленинград. А тебе умыться надо. Сергей посмотрел вниз. У туалета стояла плотная очередь. Придётся пережить. Это как болезнь. Если не постоишь в очереди, не дотянешь до конечной остановки. Вскоре появились пригородные домики. Они поражали размерами. Игрушечные крошечные домики. Это потянулись садоводческие и огороднические хозяйства. Сергей ждал, когда начнётся город. Каким он покажется? Ветхим домишком или великолепным дворцом? Первое впечатление всегда важно. И вдруг его пошатнуло. Сергей схватился за поручень и с трудом обрёл равновесие. Его замутило, под желудком что-то тоскливо заныло. Дыхание почти остановилось. Руки ощутили яремную вену Хруща. Она билась в руке, как живой червяк. Сергей почувствовал, как уходит сознание, как его заполняет огромный неотвратимый ужас. Этим состоянием был пропитан весь организм, с головы до ног. С этой минуты дёргающийся живой червяк в руке станет олицетворением физически осязаемого кошмара. Чужая жизнь не ушла в небытие. Она вернулась обратно. Она ожила ощущением в руках, в пальцах, в мозгу. Она плавилась в глазах Сергея, в его взгляде, в уголках губ. Теперь она будет с ним всегда, пока он будет жить, если он не придумает, как прогнать её из своих снов и воспоминаний. В этот миг его сознание прояснилось. Сергей ощутил в себе уверенность. Пол под ним больше не шатался. Поезд прибыл на конечную станцию. Когда Сергей вышел на платформу и увидел вывеску «Город-герой Ленинград», он понял, что сумеет избавиться от кошмаров и страхов. Город его принял. Сергей стал родным для Ленинграда. «Город над вольной Невой, город нашей славы трудовой, слушай, Ленинград, я тебе спою задушевную песню свою!» Простые слова проникали глубоко в сердце, задевая скрытую на дне души струну, о которой Сергей ничего не знал до этой минуты. Никогда ему не было так спокойно, как сейчас. Сергей понял, что здесь он обретёт дом. Настоящий, свой, родной. Город его полюбил. Ленинград поможет ему стать настоящим человеком.