Она меньше всего ожидала увидеть это лицо, однако его появление в баре ее совсем не удивило. – Джейсон! – позвала Фрэнки. Так как дверь в спальню наверху осталась закрытой, она позвала еще раз, уже более настойчиво. – Джейсон! Наконец муж открыл дверь и, выйдя на лестницу, обеими руками оперся на перила. Он был в той же одежде. Вид у него был разгневанным, но гнев быстро рассеялся, когда Джейсон увидел знакомое лицо, застывшее на огромном, с диагональю в пятьдесят пять дюймов, телевизионном экране. – Что это? – спросил он. – Чем ты занимаешься? – Я нашла его, – ответила Фрэнки. – Это Даррен Ньюман. Ты был прав. Он причастен к тому, что творится. Глава 28 Фрост раз, как ему показалось, в сотый посмотрел на часы. Было уже половина одиннадцатого, а Люси в «Алембике» так и не появилась. Он то и дело поглядывал на окно, через которое были видны огни Хейт-стрит. Телефон лежал перед ним, и когда экран загорался, в инспекторе возрождалась надежда на то, что это звонок или сообщение от Люси. Однако ее телефон так и оставался вне зоны действия сети. Ему позвонил Дуэйн. Херб. Джесс. От Люси же никаких вестей не было. Фроста постепенно охватывала тревога. Он снова отправил ей сообщение: «Это Фрост. Я в “Алембике”. У тебя всё в порядке?» Сообщение так и не было доставлено. Когда он набрал ее номер, звонок перевелся на службу приема голосовых сообщений. Ее телефон был выключен. Тогда Истон отправил еще одно сообщение и стал нетерпеливо похлопывать ладонью по барной стойке. Вглядываясь в толпу, он надеялся увидеть ее лицо. Она заметила бы его, она улыбнулась бы, она помахала бы рукой. И все было бы замечательно. Только все не замечательно. Без четверти одиннадцать Фрост вышел из ресторана и, пройдя два квартала до припаркованного «Субурбана» и сев в машину, поехал на восток по Хейт-стрит. Дом Люси находился на другом конце улицы, в двадцати кварталах от ресторана. Инспектор ехал мимо магазинов тибетских поделок, салонов пирсинга и бутиков с одеждой для трансвеститов. Припарковавшись на свободном месте напротив ее дома, он, маневрируя в плотном потоке машин, пересек проезжую часть. У входной двери нажал на кнопку возле номера квартиры Люси. Ответа не последовало. Люси дома не было. Заметив свет в квартире над входом, Истон позвонил туда. На балкон вышла пожилая женщина в платье из ткани с «огурцовым» принтом и в шлепанцах. Фрост показал ей свой жетон, и она через домофон открыла ему входную дверь. На лестничной клетке пахло плесенью. Полицейский бегом преодолел четыре пролета и с силой постучал в дверь квартиры Люси. Дверь с тихим щелчком открылась. Она оказалась незапертой. В квартире было темно, если не считать света, падавшего через окно, которое выходило на Хейт. – Люси! – позвал Фрост. Он щелкнул выключателем. Все в этой квартире-студии было таким же, как он помнил. Ничто не указывало на то, что в вещах кто-то рылся. В воздухе плавал сосновый аромат чистящего средства, с пола исчезли груды хлама. Фрост увидел аккуратно разложенное на кровати пурпурное платье, а возле кровати – подходящие по цвету туфли на высоких каблуках. Все это Люси планировала надеть в «Алембик», но так и не надела. На кухонном столе Истон нашел сумочку девушки. Открыв ее, он увидел кошелек и ключи от квартиры. У него застучало в голове, однако он заставил себя сосредоточиться. Времени на эмоции нет. Надо работать. Он вспомнил их последний разговор. «Чем занимаешься?» «Выношу мусор». У нее с собой был телефон, однако в квартире Фрост его не нашел. Значит, Люси так и не вернулась. Он взял ее сумочку, вышел из квартиры и запер дверь. Спустившись вниз, прошел к задней двери и открыл ее. За ней оказался узкий переулок. Темноту в проулке разгонял тусклый свет от далекого фонаря. В лицо бил холодный ветер. В десяти футах от дома Фрост увидел черный мешок, свисавший с мусорного бака. Мусор валялся рядом на асфальте. Ветер рвал страницы «Космополитена». Фрост наклонился и поднял журнал. Затем взглянул на почтовую этикетку. Журнал был адресован Бринн Лэнсинг. Истон с силой стукнул кулаком по каменной стене здания и испугался, что сломал кость. Он точно знал, что случилось. Ночная Птица похитил ее. *** – Люююююси, Лююююююси… Люси слышала, как голос зовет ее обратно на мост, но не хотела идти туда. Там, где она сейчас находилась, можно было плавать в грезах. В них был Фрост, и они целовались. Она даже ощущала вкус его губ, как наяву. Они были в парке, одни на зеленой траве, и их согревало яркое солнце. Она чувствовала запах жимолости и слышала рокот океанских волн. – Лююююююси… Ей совсем не хотелось возвращаться, но противостоять голосу было трудно. Голос прогнал грезы. Туман, застилавший память, очистился, и Люси поняла, что будет дальше. Музыка. Когда музыка заиграла, она пошла к мосту. Она противилась изо всех сил, ей совсем не хотелось на мост, но музыка тащила ее вперед, как ястреб, держащий в когтях свою жертву. Голос дразнил ее: – Земля, земля – она так далеко внизу… «Пожалуйста, не надо», – мысленно пробормотала Люси, но вслух не произнесла ни звука, всматриваясь в белизну вокруг. Она слышала только собственное дыхание, которое учащалось, пока девушка ждала музыку. Она вся взмокла от пота. – Лучше не падать, лучше не падать! «О нет, только не это, только не это… Только не опять…» Люси застыла на месте, одинокая среди пустоты. У нее не было сил зайти на мост, но и выбора у нее не было. Музыка взорвалась у нее в голове, как салют. Она заполнила комнату, заполнила ее сознание – громкая и неистовая. Ритм так тяжело отдавался у нее в груди, что она почти перестала дышать. Белизна перед глазами исчезла. Люси увидела мост. Она была на мосту. – Нет… не надо… пусть все прекратится… Тонкие тросы уносились к двум утесам, возвышающимся над почти бездонным ущельем. Она стояла на деревянных досках; доски были положены неплотно, и в щелях между ними можно было видеть землю далеко внизу. Мост был шириной не более двух футов и провисал под собственным весом. На большом расстоянии другой конец моста казался крохотным; складывалось впечатление, что легкий порыв ветра – и он оторвется от горы, накрытой снежной шапкой. А ветер дул сильный. Завывая, он раскачивал мост, он одурманивал Люси и грозил сбросить ее в пропасть. – Лучше не падать, лучше не падать! – пел голос у нее в голове. Музыка играла, она диссонировала и звучала абсолютно не к месту. Здесь должна была царить тишина, нарушаемая ревом ветра; но песня все звучала и звучала, оглушая Люси. Гитары. Барабаны. Ни слов, ни голосов – один неослабевающий бит. Люси окаменела. Ее сковал страх. Мост качался из стороны в сторону. В сотнях футов внизу зеленела поверхность ледникового озера, питавшего реку. Сам ледник, причудливо изогнувшись, лежал на горном перевале. Со всех сторон вверх тянулись крутые серые вершины. Ей хотелось ухватиться за тросы, чтобы иметь хоть какую-то опору, но ее руки, будто налившись свинцом, так и висели неподвижно вдоль тела. Ей хотелось закрыть глаза, но веки были приклеены скотчем к бровям, чтобы она все видела. Люси едва держалась на ногах. Ее тело сотрясалось под порывами ветра. Она в одиночестве стояла над пропастью. – Ты умеешь летать? Ты умеешь летать? Ты умрешь? Ты умрешь? Ей хотелось спрыгнуть в ущелье. Сделать хоть что-то, лишь бы избавиться от этого страха. Что угодно, лишь бы все закончилось. Ноги подкашивались. Сознание бунтовало и ускользало. Пусть все прекратится, пусть все прекратится, пусть все прекратится… – Слушай меня: ты хочешь стать свободной? «Да, да, да, пусть все прекратится», – пыталась сказать она, но оставалась беззвучной и плакала сухими слезами. Сердце стучало так, будто стремилось пробить себе путь из груди. «Дайте мне прыгнуть, дайте мне умереть, я больше не выдержу, не могу, не могу…» – Решать тебе; ты знаешь, что делать. Перед ней что-то появилось. Похожее на голограмму, оно вращалось. Оно сияло и блестело. Это был нож с черной рукояткой. Лезвие было наточено до остроты бритвы и заканчивалось острием. Ей оставалось только протянуть руку и взять его. Она знала, что именно этого и хочет от нее голос. Она была обязана взять нож, но не могла. – Люююююси, Люююююси… Тебе решать; ты знаешь, что делать. Нож крутился, будто висящий на нити, и разбрасывал вокруг себя всполохи света. Ей достаточно было сделать шаг вперед, ей достаточно было протянуть руку – и нож оказался бы у нее в руке. Нож заставил бы мост исчезнуть, однако она знала, что потребует от нее голос, когда нож окажется у нее в руке. Ветер взвыл громче, соперничая с музыкой. Ей не хотелось брать нож, но она не могла больше оставаться здесь, ни секундой дольше. Лезвие покачивалось в нескольких дюймах от нее, острое и смертоносное. Казалось, с него уже капает кровь. Люси беззвучно закричала; затем метнулась к ножу и обхватила пальцами его рукоятку. Сжала ее изо всех сил, чтобы не выпустить. И мгновенно панорама вокруг нее изменилась. Мост исчез. Горы и ледник растворились в белизне. Она опять была в ослепляющей белой комнате, а ноги стояли на твердой опоре. Однако музыка продолжала звучать, а в ее руке теперь был нож. Существовал один способ остановить музыку раз и навсегда. Один способ не дать мосту вернуться. Голос нашептывал ей в ухо: – Нож – это ключ. Освободи себя. Глава 29 Даррен Ньюман. Фрэнки ненавидела себя за то, что все ее воспоминания о Ньюмане ограничивались его внешностью. Он был на удивление красив и знал это. Он был высок и обладал гладким и сильным, как у теннисиста, телом. Как у типичного лос-анджелесца, его короткие светлые волосы казались многослойными из-за множества оттенков. Надо лбом волосы закручивались в тугие завитки. Брови вразлет подчеркивали темные глаза, которые будто смеялись какой-то непроизнесенной шутке. Когда улыбался, он не показывал зубы; уголки его рта просто приподнимались вверх. Одевался он так, чтобы произвести впечатление – всегда в костюм с пастельного цвета сорочками и галстуками от Джерри Карсии с причудливыми рисунками. Он был молод, под тридцать. По идее, ее не должен был привлечь человек такого типа. Но привлек же. Даррен возник в жизни Фрэнки благодаря своей матери год назад. Алана Ньюман пришла к психиатру после того, как ее сына арестовали за изнасилование, и предложила кучу денег за то, чтобы она поговорила с ним. Когда на чеке появилось множество нулей, внутренний голос сказал Фрэнки «нет». Она же не наемная отдушина. Но Алана была льстивой, как и ее сын. Она рассказала красивую историю и выплакала огромное количество слез. Она не утверждала, что Даррен – невинное создание, но была твердо убеждена, что он – жертва прошлого. С ним жестоко обращались в школе. Он так и не научился уважать женщин. Он совершал ошибки, но насильником не был. Все общение на вечеринке между ее сыном и студенткой старших курсов Университета Сан-Франциско ограничивалось «он сказал», «она сказала». Прокуроры пытаются наказать его лишь в назидание другим. Если б Фрэнки могла вернуться в то время, она тут же разорвала бы тот чек. Однако тогда она согласилась встретиться с Дарреном. Поговорить. Составить собственное мнение о нем, встретиться лицом к лицу. В этом-то и заключалась ее ошибка. В своей заносчивости опытного специалиста-психиатра она считала, что ни один человек не сможет манипулировать ею. Только она не учла, что есть такие, как Даррен Ньюман. Он знал, что лучшая ложь начинается с правды. Сперва он рассказал ей правдивую историю из своего детства. До восемнадцати лет Даррен жил в Висконсине, в маленьком городке в районе Грин-Бей. Когда ему было семь, в День благодарения случился сильный снегопад, и он построил на переднем дворе снежную крепость. Затем заполз в туннель и сидел там, пока все семейство оставалось в доме, но снег все шел и шел, и в конечном итоге крепость обрушилась на него.