Фрост улыбнулся. – Многие склонны переоценивать планирование. – Только не я. Я – дочь своего отца. Фрост, скажите, вы когда-нибудь были в Копенгагене? Он озадаченно нахмурился. – Нет. А что? – У меня есть открытое предложение два года поработать в Университете Копенгагена. Преподавать. – И сейчас вы обдумываете его? – Я не знаю, о чем думаю, – призналась Фрэнки. – Я просто знаю, что не смогу жить так, как жила раньше. Я больше не буду вкладывать людям в голову ложь. Никогда. – Это не означает, что нужно сбега́ть. Можете помогать людям жить с их прошлым, вместо того чтобы менять его. Разве это плохо? – Нет. Вы правы, это не так уж плохо. Фрост снова встал и положил руку ей на плечо. – Думаю, вы заслужили смену обстановки. Преподавание в Копенгагене пошло бы вам на пользу, но я все равно надеюсь, что вы останетесь. – Серьезно? А ради чего? – Потому что Сан-Франциско достоин лучшего, – ответил Фрост. – У нас здесь уже есть лучшие виды, лучшая еда и лучшее все остальное. Нам еще нужны и лучшие люди. Фрэнки улыбнулась. – Очень мило с вашей стороны. – Это правда, Фрэнки. Инспектор пошел через парк, и она смотрела ему вслед, понимая, что у него есть то, чего нет у нее. Фрост Истон прочно стоит на ногах. Он знает, кто он такой и где его место; она же про себя такое сказать не может. Фрэнки продолжала сидеть на скамейке. Впервые за долгое время ей некуда было идти и нечем было заняться. Она чувствовала себя как собственная пациентка, закончившая курс лечения и вдруг обнаружившая в своем сознании пустоту там, где было нечто ужасное. Ее пациенты смело встречали свои страхи, но обязательно спрашивали у нее, что им делать дальше. И она отвечала им: самое трудное – это начать строить что-то новое. Глава 52 Люси бодрствовала, лежа в кровати, когда к ней в больницу пришел Фрост. Ее родители сидели по обе стороны, и каждый держал ее за руку, словно оберегая. Они не обрадовались при виде инспектора. Ведь он был тем, кто подверг риску их дочку. Он символизировал все опасности города. Вот лежит их дочь, дважды раненная, привязанная к капельнице, бледная как смерть. Они буквально испепеляли его взглядами и не скрывали своего недовольства от его появления. – Всё в порядке, – тихо, но твердо сказала Люси родителям, которые отказывались уходить и оставлять их вдвоем. – Пойдите выпейте кофе. Или съешьте чего-нибудь. Я хочу поговорить с Фростом. Они встали, всем своим видом показывая, что ничего хорошего из этого не выйдет. – Десять минут, – сказал отец Люси. – Не больше. Проходя мимо Фроста, он не счел нужным обменяться с ним рукопожатием. Мать Люси закрыла дверь. В палате было тепло, тишину нарушало ритмичное попискивание аппарата, контролировавшего частоту сердцебиения, наполнение крови кислородом и кровяное давление. У Фроста в руках была большая коробка. Он сел на стул рядом с кроватью и поставил коробку на колени. Люси с любопытством улыбнулась. – Цветы? – Тайный посетитель, – ответил Истон и приложил указательный палец к губам. – Ш-ш-ш… Он приоткрыл коробку, и оттуда появилась черно-белая голова. – Шак! – радостно воскликнула Люси. Кот, судя по всему, тоже был рад ее видеть. Он довольно замурлыкал. Фрост достал его из коробки и поднес к лицу девушки. Шак шершавым языком лизнул ее в щеку, и она захихикала, потом погладила его по голове, почесала за ушком и потерлась носом о его нос. Шак громко урчал. Истон позволил Люси еще несколько минут пообщаться с котом, а потом убрал его в коробку. Они с девушкой смотрели друг на друга и ощущали неловкость. Фрост не знал, как определить, много ли воды утекло с их последнего разговора. – Привет, – сказал он. – Привет. Спасибо, что пришел. Спасибо, что принес Шака. Вы оба развеселили меня. – У тебя все будет в порядке, – сказал Фрост. – Они говорят мне то же самое. Только на это нужно время, наверное. Чтобы все поправилось – внутри и снаружи. – Это точно. Повисло молчание. В коробке поскребся Шак. – Люси, ты этого не делала, – сказал Фрост. – Я сомневаюсь, что ты что-то слышала. Ведь то была не ты. Ты никому не причинила вреда. – Знаю. Родители разговаривали с твоим лейтенантом. Она сказала, что доктор Штейн дала показания. Тот тип во всем признался. Фрост кивнул. – Ты хоть что-нибудь помнишь? – Нет. Такое впечатление, будто я потеряла пару дней. Это, наверное, хорошо, да? Последнее, что я помню… Он ждал. – Последнее, что я помню, это мы с тобой, – сказала Люси. – На холме у кампуса. Ты обнимаешь меня. И я чувствую себя в безопасности. – Я рад. – Не знаю, доведется ли мне когда-нибудь почувствовать то же самое… Здесь точно нет. И точно нет – после всего, что случилось. – Люси… – начал Фрост, но она остановила его. У нее было еще что сказать. – В общем, когда меня выпишут, я вернусь в Модесто. Родители считают, что мне нужно некоторое время пожить с ними. Ну, пока я не встану на ноги. Я решила, что это отличная идея. Я думала, что тебе это нужно знать. – Ага, я понял, – сказал Фрост. – Ну, если ты так хочешь… – Я много думала об этом. Я создана не для города, в отличие от тебя. – Ну а город будет скучать по тебе. И Шак тоже. И я. – Я тоже буду скучать. Модесто далеко, зато там нет мостов. Мне нужно пожить без мостов, понимаешь? – Понимаю. Говорить было больше почти не о чем. Фрост пришел сюда, чтобы попрощаться, и Люси опередила его. Он встал и опустил коробку на пол, потом взял девушку за руку и сжал ее пальцы. Люси в ответ сжала его руку. Истон наклонился и легко поцеловал ее в губы. Она закрыла глаза, словно пытаясь запечатлеть в памяти этот поцелуй. Он погладил ее по голове и поцеловал в лоб. – Пока, Люси. – Пока. Фрост с коробкой в руках вышел из палаты. В коридоре уже стояли родители Люси; они восприняли его уход с облегчением. Покинув больницу, инспектор поехал в свой дом на Рашн-Хилл. На вершине холма он всегда чувствовал себя как на вершине мира, словно в его власти было пустить по склону стеклянный шарик и смотреть, как тот, подпрыгивая, катится в Залив. Истон валился с ног от усталости; его охватывало чувство, которое он очень давно не испытывал. Одиночество. Он часто проводил время один, но редко чувствовал себя одиноким. И вот сегодня был один из таких вечеров. Фрост смотрел на особняк, большой и пустой, и он казался ему чужим, совсем не домом. Войдя внутрь, он выпустил Шака. В ноздри ударил пряный запах курицы под пармезаном. Из гостиной доносились мужские голоса. Ну вот, он уже не один. У него есть семья. Там его брат. И с ним Херб. – «Сьерра-Невада»? – сказал Херб, доставая из переносного холодильника влажную бутылку и протягивая Фросту. – Ты читаешь мои мысли, – сказал Фрост. Ему вдруг расхотелось спать. Дуэйн встал и взял миски с хумусом и оливками.