– А Бринн было неловко появляться на вечеринке без вас? – спросил Истон. – Бринн никогда не испытывала неловкость. Она в любом месте чувствовала себя в своей тарелке. А вот кто мог испытать неловкость, так это Люси. Она своего рода хрупкий цветок. Если б кто и слетел с катушек, то я поставил бы на Люси, а не на Бринн. Вот у нее срыв мог бы быть. – Ваш друг-юрист, на его вечеринках можно разжиться наркотиками? Техада пожал плечам. – Марихуаной? Возможно. Чем-то пожестче? Едва ли. А у Бринн не было времени вообще ни на какие наркотики. Это было не в ее духе. – Так и Люси говорила. И родители Бринн. – Да, они правы, – согласился Техада. – Я не могу объяснить, что с ней случилось, но наркотики можете полностью исключить. Фрост не был так в этом уверен. Люди умеют ловко скрывать свои тайны от близких, чего бы эти тайны ни касались – интимных связей, алкоголя или наркотиков. – Пару месяцев назад произошел такой же инцидент, – сказал Истон. – У женщины на свадебном приеме случился кратковременный реактивный психоз. Она застрелилась. Как и у Бринн, нестандартное поведение началось на пустом месте. Я пытался выявить какие-то общие звенья в их жизни, чтобы найти объяснение, которое помогло бы понять случившееся с ними. Но все впустую. Техада кивнул. – Я помню этот случай, читал в газетах. Мы с Бринн обсуждали его. – И что она говорила? – Что все это странно и дико. Мы оба, как и вы, пришли к предположению, что дело в наркотиках. – А она не упоминала о чем-нибудь, что могло бы выявить связь между ней и той женщиной? – Сожалею, но нет. – Дело в том, мистер Техада, что такое поведение обычно имеет объяснение, но друзья и родственники часто упускают из виду важные свидетельства. Потом они оглядываются и вспоминают мелочи, которые оказываются важными в свете того, что случилось. С Бринн что-то такое было? Техада долго молчал. Он сложил руки на груди и уставился на свои ботинки. Юристы не дают необдуманных ответов. Фрост знал об этом, потому что сам был юристом. К тому же за долгие годы в полиции ему довелось работать со множеством законников, и если ему и нравилась в них какая-то черта (бо́льшая часть черт ему не нравилась), так это то, что они никогда не отвечали на вопрос, не обдумав тщательно свой ответ. Наконец Техада произнес одно слово, и оно оказалось совершенно неожиданным для Фроста: – Кошки. Истон не поверил своим ушам. – Что? – Инспектор, вы любите кошек? – Ну да, – ответил Фрост. – Я тоже. У меня их четыре. – Ясно, – сказал полицейский, ничего не понимая. – Бринн до смерти боялась кошек, – продолжал Техада. – Когда мы познакомились, она и пяти минут не могла провести в моей квартире. Она ненавидела кошек, не терпела их присутствие. Люди, которые не привыкли жить с кошками, часто не понимают их, но у Бринн фобия была гораздо глубже. Когда я спросил ее об этом, она ответила, что в детстве имела печальный опыт общения с дикой кошкой. Ее сильно покусали. Ей пришлось пройти через курс болезненных уколов против бешенства. – Я не понимаю связь, – признался Фрост. – Инспектор, вы спрашивали о свидетельствах. Вы спрашивали о чем-то необычном. Это единственное, что я считаю необычным. – То, что Бринн боялась кошек? Техада покачал головой: – Нет, странное в другом. Из-за кошек мы с ней обычно встречались в ресторанах, а не у меня дома. Если нам хотелось провести вместе ночь, я снимал номер в гостинице. А потом, в прошлом месяце, она вдруг заявилась ко мне в субботу вечером. Я ушел на кухню, чтобы открыть вино, а когда вернулся в гостиную, обнаружил, что она лежит на полу и играет с моими кошками, разрешает им забираться на нее… С тех пор у нее с моими кошками не было никаких проблем. – Вы задавали ей вопрос по поводу того случая? – Естественно. Она ответила, что не хочет, чтобы мои кошки встали между нами, и обратилась за помощью к психиатру, чтобы тот помог ей избавиться от страха. – Очевидно, все получилось. – Да, я тоже так думаю. Я радовался, что она решилась на такой важный шаг ради наших отношений. Но одна вещь меня смутила. На прошлой неделе я пошутил насчет той дикой кошки, что покусала ее. Бринн была явно озадачена – стала уверять меня, что ничего подобного не было. Я в подробностях рассказал ей ту историю; она расстроилась, сказала, что я ошибаюсь, и попросила прекратить этот разговор. – И вы прекратили. Техада печально усмехнулся. – Естественно, прекратил. Я радовался, что она полюбила кошек. Но я не ошибался. Она действительно подверглась нападению кошки. Сначала, инспектор, я решил, что Бринн просто больше не хочет об этом вспоминать, но все оказалось иначе. Такое впечатление, будто та история полностью стерлась из ее памяти. Глава 6 На своем столе Фрэнки держала одну открытку с соболезнованиями по поводу смерти отца. Все остальные послания она давно выкинула. Открытка была даже не от близких друзей – Фрэнки мало кого могла назвать близким другом. Ее прислала женщина, коллега из совета директоров одной некоммерческой организации. Фрэнки сохранила открытку в качестве напоминания о том, как сильно могут ошибаться люди. Женщина написала: Мой отец был для меня величайшим героем. Я знаю, как вам тяжело. Если б это было правдой! Люди считают, что когда ты теряешь одного из родителей, тобой не могут владеть какие-то иные чувства, кроме чистой скорби. Они забывают о сложностях отношений. А то, что отношения между Марвином Штейном и его дочерью были сложными – это еще мягко сказано. У Фрэнки на столе стояла фотография отца. Когда она взяла ее в руки, у нее в голове тут же зазвучал голос отца, бесстрастный и настойчивый. Одетый в белый халат, отец был запечатлен в физической лаборатории Калифорнийского университета в Беркли. Как и дочь, он был высоким и худым. Вьющиеся седые волосы, аккуратные усы. Отец не улыбался, в глазах его отражалось нетерпение. Он никогда не любил фотографии с эмоциональными излишествами. В тот день, когда Фрэнки фотографировала его камерой своего смартфона, отец сказал: «Побыстрее, поторопись». Мать умерла от рака, когда Фрэнки было пять, через год после рождения Пэм. С тех пор в семье их осталось трое. Марвин Штейн, физик, не был создан для роли отца-одиночки. Он имел дело с числами, теориями и формулами, а не с детьми. И тем более с девочками. Пока сестры были маленькими, отношения с отцом складывались нелегко, но стало еще хуже, когда они учились в школе и в колледже. Отец требовал от них совершенства. Все, кроме «отлично» и верхних строчек в списках победителей различных олимпиад, было провалом. Будучи успешным физиком, он заставлял дочерей делать больше и добиваться большего. Мало что могло его удовлетворить. В ответ на это, чтобы заслужить его похвалу, Фрэнки ставила перед собой высочайшие цели. Пэм же отвечала неповиновением и намеренно бросала ему в лицо свои неудачи. И вот теперь его нет. Прошло более трех месяцев, а он все терзает ее. – Опять думаешь о Марвине? – спросил Джейсон. Муж, уперев руки в бока, стоял в дверном проеме кабинета. Он был одет в спортивный костюм, на его узком лице блестел пот. – Да, все думаю о последнем туристическом походе, – ответила Фрэнки, вертя фотографию в руках. – Сколько б ты ни думала, случившееся уже не изменишь, – сказал Джейсон. – Ох, знаю… Джейсон сел в удобное кресло перед письменным столом. Он работал в двух кварталах отсюда, на Пост-стрит, в главном управлении большой фармацевтической компании, и часто во второй половине дня, выходя на пробежки, забегал к ней, в ее кабинет, расположенный на верхнем этаже десятиэтажного здания, стоящего на восточной стороне Юниор-сквер. – Как не изменить и того факта, что Марвин был большим мерзавцем, – добавил Джейсон. Губы Фрэнки растянулись в слабой улыбке. – Я и это знаю. – Ты как себя чувствуешь? – с врачебными интонациями осведомился он. Они оба были учеными. Иногда от них требовалось усилие, чтобы вспомнить, что они также муж и жена. Когда они о чем-то разговаривали, Фрэнки все время ждала, что Джейсон вот-вот достанет желтый блокнот и станет делать пометки. – Неважно. – Можно уточнить? – Нельзя. Со мной что-то не так, Джейсон, но я не понимаю, что именно. – Думаю, это называется скорбью. Он был прав, но от этого ей не становилось лучше. Другой муж вылез бы из кресла и обнял бы ее, но тогда это был бы не Джейсон, да и отношения были бы другими. Их же отношения лишены всяких телячьих нежностей.