– Что?! Вроде нет… – А на том, последнем дежурстве, ты общался с любовницей пациента?.. А с женой? – Нет. Да. – Я едва успевал отвечать. – Опиши мне его жену. И любовницу. – В смысле внешность? – уточнил я. – Жена, она высокая, с хорошей фигурой, глаза… – Внутренность, – перебил он меня. – Елена Алмазова… кратко. Яснова, тоже кратко. Обеих. Как в Википедии, понимаешь? Я усмехнулся. – Волна и камень. Стихи и проза. Лед и пламень. – Это Пушкин, – проявил осведомленность сыщик. – А твой диагноз? – Алмазова – она такая… эффектная, умная… И, как оказалось, зловредная. А Яснова – улыбчивая, душевная… с виду, во всяком случае. И подозревается в отравлении… Слушай, я не понимаю, какой диагноз ты хочешь услышать. – Тоже мне, доктор-писатель, – хмыкнул Строганов. – А во сколько умер Яблочков? – В два ночи. – С кем ты дежурил? – С Анжелой, она очень опытная и ответственная медсестра, и с Пашей, он студент Военно-медицинской академии, медбратом подрабатывает. Толковый парень. И еще санитарка с нами… – Был ли дождь тем вечером? – Нет, – ответил я уверенно, вспомнив, как разглядывал через окно двор приемного отделения. – Во сколько ты ужинал? – Где-то около девяти… Я продолжал отвечать, удивляясь, что события той ночи вовсе не исчезли из моей памяти, а были словно спрятаны за закрытыми дверями. И Строганов со своими вопросами-ключами как будто открывал эти двери. – Какую музыку ты слушал после ужина? – Музыку? – несколько удивился я. – Да не помню… А почему ты думаешь, что я вообще слушал музыку? – Потому что на столе у медсестры стоит радио, которое постоянно играет, – буркнул он в ответ. – В тот вечер оно тоже играло? – Наверное. – Я пожал плечами. – Даже могу точно сказать – играло. Я прислушался – пел Гарик Сукачев. И в этот момент меня вдруг накрыло воспоминание… Арсений, видимо, задал мне очередной вопрос, но я даже не услышал его, погрузившись в свои мысли. – Ты чего? – Детектив хлопнул меня по ноге. – Заснул? – Подожди-ка, – попросил я Строгонова, машинально потирая ушибленное колено. – Я вспомнил… Вероятно, мой тон подействовал на нетерпеливого сыщика, и он замер, боясь пошевелиться. – Я точно вспомнил! – громко воскликнул я. – Монитор! Понимаешь? Арсений интенсивно закивал, хотя явно не соображал, о чем идет речь. – Я был уверен, что подключал Яблочкова к системе контроля состояния больного! – Я вскочил и возбужденно зашагал по ординаторской. – А оказалось, что нет! Понимаешь? Оказалось, что система была подключена к соседу! Это значит, что я забыл, ошибся… А сейчас я вспомнил! Когда я подключил его к системе, на экране монитора появились цифры: его пульс, давление и сатурация, и я сказал: «Хорошо!», потому что все показатели были в норме, и тут как раз песня дурацкая заиграла: «Хорошо, все будет хорошо…», понимаешь? Я тогда еще подумал, что теперь-то точно у доктора все будет хорошо! Ух! Я плюхнулся на диван. Просто камень с души свалился… Арсений, наблюдая за мной, с довольным видом снова потер руки. – А пошли-ка в ту комнату, – предложил он. – Ну, где больные лежат. В палату. Мне было так легко, что я был согласен идти куда угодно и вспорхнул с дивана вслед за ним. В реанимационном зале мой странный знакомый, или, как он сам себя называл, напарник, оживился. Хотя куда уж больше? – Прикинь, – негромко, но возбужденно говорил он мне, – я в юности любил фильмы ужасов смотреть. Знаешь, там, ожившие мертвецы, зомби… А теперь я стою посреди реанимации! Это еще круче! Тебе страшно тут не бывает? – Бывает, – усмехнулся я, но не стал уточнять от чего. – Я так и думал, – закивал он. – А ты в курсе, что душа весит двадцать один грамм? Давай взвесим больного до смерти и после? Только весы нужны точные… – Я вам сейчас тут так взвешу! – предупредила нас медсестра. Она меняла капельницу у пациента и услышала слова Арсения. – Больных не трогать! Только что всем постельное белье перестелили. – Я просто показываю молодому доктору, как подключать монитор, – пояснил я, но она уже выходила из палаты. До нас донеслись ее слова: «Свалились на мою голову…» – Смотри. – Я показал любителю мистики на провода, тянущиеся от одного из пациентов к монитору. – Видишь, почти все наши больные «мониторируются». Вот идет кардиограмма, вот уровень сатурации, это измерение давления, это… – То есть если сердце стучит нормально, то эта штуковина вот так пикает? – перебил он меня. – Типа того, – кивнул я. – А если остановилось, то?.. – Включается аларм, то есть сигнал тревоги. Я бы показал, но медсестра будет ругаться. – Я заметил, что она как раз вернулась в палату. – Ты можешь остановить сердце? – восхищенно воскликнул Строганов. – Это круто. А потом снова запустить? Прямо как двигатель в машине, да? – Нет. Я просто отсоединю электрод от пациента, сигнал прервется, и монитор воспримет это как остановку сердца. – Я улыбнулся наивности этого мудреца. – А-а, – немного разочарованно протянул он. – Давай попробуем? – Лучше не стоит, – заверил я частного сыщика и скосил глаза на медсестру. Она сидела за столом и заполняла журнал. – Почему? – спросил он и мгновенно схватил провод и отцепил его от больного. По экрану монитора поползла изолиния. – А почему он не сигналит? – удивился естествоиспытатель. – Черт! – Я вырвал у Строганова провод и быстро прикрепил обратно к пациенту. Ритм на экране восстановился. – Он не сразу реагирует, должно пройти несколько секунд, и тогда он заорет. – Вау! – искренне обрадовался Арсений. – А если я к себе его приделаю? – Ну, если у тебя есть сердце и оно сокращается, то пойдет нормальная ЭКГ, – раздраженно пояснил я. – Это же элементарно! – А если к соседу? – И он указал на лежащего рядом пациента, который, кстати, не был подключен к монитору. – То же самое. Монитору все равно, к кому ты его подключаешь. Главное, чтобы сердце работало в правильном ритме и с нормальной частотой, и… – А почему не ко всем подключены мониторы? – перебил меня напарник. Я вздохнул. – Потому что ломаются. А новых не дают. – То есть ты подключил того мужика к монитору, и?.. – И монитор должен был сигнализировать, если бы что-то пошло не так. Но у Яблочкова остановилось сердце, а аларм не сработал, потому что оказалось, что монитор подсоединен к другому пациенту, понимаешь? Медсестра заметила, что больной не дышит и посинел, снова подключила монитор к нему и стала реанимировать, но сколько времени было упущено, никто не знает… – Я понял, – негромко сказал Строганов. – А медсестра всегда сидит за этим столом? – И он кивнул в ее сторону. – Да. Их две на ночном дежурстве. Попеременно одна работает в зале, другая идет отдыхать. Если есть возможность, конечно, – добавил я. – А если что-то происходит, то ее вызывают из сестринской. – А где находится доктор? – Везде, – улыбнулся я. – В зависимости от ситуации. – В тот день… – начал было Строганов, но я его перебил: – В тот день, как назло, медсестра вырубилась. Ну, заснула. Сказала, что проспала не больше пятнадцати минут, но именно в это время с Яблочковым что-то случилось. Когда медсестра проснулась, он уже не дышал. Человеческий фактор. – Я развел руками. – Заснула прямо за столом? – уточнил Арсений. Дежурившая медсестра, одарив нас угрюмым взглядом, пошла санировать больного. Загудел аспиратор, запищал монитор, сигнализируя о том, что аппарат ИВЛ отсоединен от пациента. Да и сам аппарат стал трезвонить на всю палату. Медсестра нажала на кнопку временного выключения звука, и стало тише. Арсений с интересом наблюдал за ее манипуляциями. Затем, пока она мыла руки, подошел к столу, полистал открытый журнал учета расходных материалов и потрогал бутылку минеральной воды, из которой пила медсестра.