– Да они меня обожают. – Всем сердцем, – едва слышно бросил Костя, осматривая портьеры на окнах. Затем повернулся к друзьям: – Нам мало одного Селиверстова. Мы хотим сразу двоих. – С двумя-то управишься? – После гусарских усов мне ничего не страшно, – принял вызов парень. – А зеленка ведь уже не видна, – улыбнулась Алина и шагнула к Ромалу, – долго вы, должно быть, ее оттирали. – Только сегодня и оттерли. – Как же вам жутко не повезло! Кто мог так поступить? – Да одна сумасшедшая, – вмешался Артур, опуская широкие ладони на плечи сестры. – Решай давай… поедешь с нами? Потому что, если поедешь, нужно выдвигаться. Иначе мы побежим вслед за автобусом, а у меня все мышцы после тренировки ноют. – И не только мышцы, – рассмеялась девушка. – Алин. – Ладно, не нуди. Дайте мне пару минут, хорошо? Я быстро. Алина пошла на второй этаж, а Ромал аккуратно облокотился о стену и спросил: – На ее языке «пара минут» – это полчаса? – Да пусть только попробует. Мы вечно вместе куда-то ходили, я брал ее с собой на тусовки, сборища, и в основном она развлекалась в компании парней, выросла среди них. Так что привыкла собираться, как в казарме. Если она собиралась дольше, мы просто уходили, а она в одиночестве пересматривала «Сумерки» – вот и весь урок. – Тяжелое у нее было детство. – Тяжелейшее, – подхватил Костин сарказм Селиверстов. Пока Алина приводила себя в порядок, Артур показал друзьям зал и кухню. Даниил разглядывал высокие массивные колонки рядом с плазменным телевизором, а Ромал застыл перед стеллажами с книгами: десятки томов синего цвета по уголовному праву, за ними – несколько фиолетовых юридических журналов, дальше – толстенные зеленые юридические словари, экземпляров так двадцать. Костя, казалось, даже услышал, как его челюсть со стуком повалилась на пол. – Впечатляет, – невольно прошептал он. – Да это папа выделывается. Все самые важные книжки он хранит у себя в кабинете, и вот там настоящая библиотека, поверь мне. – Артур покачал головой. – Знаешь, когда я совсем малой по дому бегал, папа мне даже дышать в его кабинете запрещал… носился за мной по всему коттеджу. Хотя лучше бы он так за Алинкой следил. Однажды она тайком пробралась в его кабинет и изрисовала каракулями его документы. Шуму было… жесть. Костя криво улыбнулся и заметил на соседнем стеллаже рамки с фотографиями. Что-то екнуло у него в груди – что-то странное, колкое. Вот снимок Артура на соревнованиях с фехтовальной маской под мышкой, Алина показывает на камеру ладони, испачканные желтой краской. Миловидная блондинка с прямыми короткими волосами обнимает широкоплечего мужчину. Ромал нахмурился, отвернулся и неуклюже взъерошил угольную шевелюру, понятия не имея, отчего на душе так потяжелело. Он отошел к окну и выглянул на улицу, упрямо и наивно предполагая, что скоро полегчает, что странное чувство исчезнет. Но острые когти уже стиснули легкие. Дышать вдруг стало трудно. В такие моменты обычно думаешь о том, что лучше было бы вообще не дышать. Через несколько минут спустилась Алина, одетая в джинсы и черную майку. Волосы она распустила, и потому густые пряди шоколадными волнами ниспадали с плеч. Кисть не красовалась за ухом, капли от краски не пылали на лице. Раскинув руки, девушка подскочила к Арту и с энтузиазмом воскликнула: – Я готова к путешествиям. – Ты замерзнешь в майке. – Надену куртку. – Надевай. Ну что, выдвигаемся? – Разумеется. – Даня кивнул. – У нас в запасе чуть больше получаса. Как оказалось, от дома Селиверстовых до вокзала нельзя доехать за десять минут, и, как бы отчаянно Артур ни оправдывался, с расчетами он промахнулся. К счастью, автобус задержался на четверть часа, и ребята успели купить билеты, усесться на заднем ряду и по третьему кругу пожаловаться на Селиверстова и его «десять минут». – Держите, – сказала Алина и достала визитки, о которых все забыли из-за спешки. Визитки оказались чертовски простыми: черный фон, алые буквы, но как же классно они смотрелись! Стильно и зловеще. – Всю ночь думала над логотипом, – призналась девушка, стянув кроссовки, и вдруг подогнула под себя ноги. Даня в замешательстве проследил за ней, но ничего не сказал, а Костя с интересом хмыкнул. Забавная девчонка. – Тут главное не переборщить. Всего бы в меру. Но в меру – это сложно. В идеале бы найти золотую середину и соблюсти баланс. – Чем проще, тем лучше, – задумчиво проговорил Ромал. – Верно. Так что я оставила только заглавные буквы. Видите? Получается, буква «ж» внутри буквы «н». – И над этим ты голову ломала целую ночь? – скептически поинтересовался Артур и тут же получил локтем по руке. – Ладно-ладно, мне нравится, честно. – Что вообще за ночные животные? – Сайт какой-то. – Какой-то? – Да мне без разницы, какой, – отмахнулся блондин, – знакомые спросили, рисует ли у меня кто-то из друзей. Я сказал, что рисует. – Надеюсь, им понравится. – Понравится, – кивнул Костя, покосившись на девушку, – серьезно, все отлично. От Питера до Кингисеппа ехать около двух часов. На машине можно было бы добраться быстрее, не говоря уже о «пауке» Артура, но автобус же тарахтел, наезжая на кочки каждые три секунды, и Селиверстов исходил такими ругательствами, что люди оборачивались с порицанием и хмурились. Одна бабушка так громко стучала зонтом, явно пытаясь заглушить стенания Артура, что Алина не сомневалась: сейчас бабушка встанет и постучит не по полу, а по голове брата. К счастью, обошлось без происшествий. Едва автобус остановился, Даня поспешил на улицу и глубоко втянул сладкий запах осени; сквозь чернеющие тучи просочился свет, и Даниил улыбнулся, оглядывая родные и такие знакомые перекрестки. Он повел друзей к остановке и не замолкал ни на мгновение, рассказывая о городке, в котором он вырос. Честно говоря, Кингисепп не был красивым и уютным, он казался грязным, неприглядным, как и большинство глубинок в нашей стране. Но Даня умудрялся с таким восторгом описывать захудалые кафешки и площадки, увязшие в тине озера и болота, что ребята даже прониклись его словами. В маршрутке они ехали стоя и наблюдали, как Волков вырисовывает на запотевшем окне карту точек, где продают цветы; в конце концов выяснилось, что у его мамы свой цветочный магазин. – Что-то слишком много мам увлекаются садоводством… – усмехнулся Артур. – Твоя тоже, да? – подтолкнул он в плечо Ромала. – Признавайся. Но Косте не в чем было признаваться. Его мама много чем увлекалась, да, вот только работала она уборщицей и больше времени проводила в компании швабр, а не роз. Ирина Волкова жила в симпатичной белой новостройке на девятом этаже. Едва Даня занес руку, чтобы постучаться, она распахнула дверь и выскочила за порог, поймав сына в изощренную ловушку всех матерей. Ее руки так крепко вцепились в Данины плечи, что тот весь покраснел, даже побагровел и отрезал: – Мама, я сейчас задохнусь. – Да кто от такого задыхается, Даня? – воскликнула мама, отстранилась и заулыбалась во все тридцать два зуба. Она потеребила щеки сына, потом поправила ему волосы, затем с упоением вздохнула и наконец успокоилась: – Ох, хорошо, что ты дома. – Согласен. Я хотел бы тебе представить своих друзей: Артур, Костя и… – Господи боже, совсем забыла! – Ирина Волкова шагнула к гостям. Ее черные кудри подпрыгнули, словно пружины, и вновь упали вдоль полноватых щек. Глаза глядели так пристально, что казалось, они видят душу насквозь. – Артура я помню, а вот вас… – Костя. – Ромал пожал женщине руку. – А это Алина. – Очень приятно, – улыбнулась девушка. – И мне, милая. А что мы все в дверях стоим? Проходите давайте, разувайтесь. Я вас давно уже жду, чайник закипел, и блинчики напитались маслицем, сахаром. Ты ведь ни на каких диетах не сидишь, Алинчик? Гиблое это дело, только здоровье себе попортишь. Ребята оставили вещи в комнате Дани, настолько зеленой, что даже в глазах рябило, и прошли на кухню, где хозяйка разливала чай. Она достала из холодильника гигантскую кастрюлю и вывалила на тарелку множество отбивных. – Вы ведь проголодались, правда? Сейчас подогрею, а ты, Дань, сходи на чердак, там есть баночка вишневого варенья. Принесешь? – Разумеется. – Можешь еще помидорчики захватить. – Давай я помогу тебе, – предложила Алина, сорвавшись с места. Когда они ушли и за ними захлопнулась дверь, что-то изменилось. Плечи женщины внезапно опустились, а руки перестали перекладывать еду из одной тарелки в другую, мелькая, как лопасти пропеллера. Ирина смахнула испарину со лба и устало улыбнулась: – Душно здесь. – Открыть окно? – выпрямился Артур, но Волкова покачала головой: – Не нужно, еще продует. Вам чай с сахаром? – Я добавлю, – спохватился Костя. Он забрал сахарницу, а Арт переставил чашки. На мгновение женщина застыла, наблюдая за ребятами. Стояла у плиты и смотрела, как друзья ее сына раскладывают вилки, салфетки, моют фрукты и нарезают хлеб. Люди много о чем мечтают: покорить сцену, заработать денег, издать книгу, увидеть океан, изобрести лекарство от рака, выгодно жениться, стать олимпийским чемпионом. Ирина мечтала о том дне, когда ее сын перестанет быть тем странным мальчиком, на которого показывают пальцем, тем молчаливым ребенком, с которым никто не хочет общаться. Он всегда был одиноким, и, как бы отчаянно он ни пытался понять людей, они не воспринимали его всерьез, смеялись над ним, избегали его. А Даня… он все равно продолжал к ним тянуться. Казалось, ему суждено оставаться в тени собственного недуга вечно. Но сейчас все стало иначе. – Двери моего дома для вас всегда открыты, – неожиданно сказала Ирина, и Артур с Костей в растерянности обернулись. Она присела, поправила волосы и посмотрела на ребят такими опечаленными глазами, что парням стало не по себе. – С ним бывает сложно, да, я знаю, но странности в поведении не умаляют его доброты. Он совершенно беззащитный и робкий, и я не хотела отпускать его в институт, видит Бог, не хотела, но, как я могла стоять на своем и спорить, когда мой мальчик вырос? Когда запреты сделали бы его еще более непохожим на остальных? – Ирина покачала головой и глубоко вздохнула. – От меня сейчас мало толку. Я слишком далеко, и я поседею к своему дню рождения, честное слово. Но я теперь спокойна. – Женщина горько улыбнулась. – Я очень рада, что мы познакомились. Артур хотел было ответить, но промолчал. Он смущенно улыбнулся, а Костя кивнул и в своем стиле, серьезно, уверенно отрезал: – Даня – хороший парень. Тот, кто считает иначе, ошибается. – Люди часто ошибаются. – А потом учатся на своих ошибках.