– Это история? – Цикл, – кивнула девушка, – критики считают, что я передала все буквально. – Буквально? – хохотнул Ромал и покосился на сестру друга. – Я бы так не сказал. Это же про отношения, так? Любовь, все дела. Люди встретились, влюбились и расстались. – Ага. Каждый со своим багажом, поэтому линии стали толще и темнее. – Слушай, ну это очень интересно. – Думаешь? – Думаю. Вот только… мне кажется, не хватает шестой картины. – Вот, значит, как, – удивилась Алина, повернувшись к Косте, – и почему же? – История как будто не закончена, – честно ответил парень. – Линии стали сердцем, а потом разошлись, чтобы все осмыслить и вновь встретиться, но образовать новую фигуру, получше сердца и попрочнее. – А ты у нас романтик. – Я реалист. Все так часто рассказывают о том, что люди расходятся. Но люди еще и вместе остаются. Почему об этом никто не хочет рассказать? – Это неинтересно. – Неинтересно, когда все хорошо? – Костя усмехнулся и покачал головой. – Драма в жизни – это паршиво, поверь мне. Ничего красивого и высокого в ней нет. Когда люди друг друга не слышат, когда они друг друга изувечивают… что в этом «интересного»? Тебе так просто порассуждать о плохом конце, потому что ты каждый день видишь своих классных и счастливых родителей. – Тебе не нравятся грустные истории? – Я девятнадцать лет живу в грустной истории. Меня бы устроил скучный хеппи-энд. Он случается редко. Но случается. А дерьмо – сплошь и рядом. Зачем оно мне? Девушка с любопытством осмотрела лицо Ромала, пожала плечами и ответила: – Трагедии трогают сердце. – Очень за них рад. – Ты не можешь быть таким идеалистом! Только не ты. – Я трачу слишком много времени и сил на то, чтобы достигнуть… счастья. – А возможно ли счастье? – Возможно или невозможно – это всего лишь точка зрения. – Какой же ты все-таки философ, – заулыбалась Алина и подступила к Ромалу, хитро прищурив глаза, – с виду бунтарь, а внутри – нежный цветок. – Ты можешь сколько угодно рассказывать о том, как безнадежна жизнь и как трудно смириться с нынешней грязью и несправедливостью, ты даже можешь верить в это, но… – Костя шагнул к девушке и загадочно ухмыльнулся, – я-то знаю, о чем ты мечтаешь. – Да брось. – Знаю. – И о чем же? Парень наклонился к лицу Алины. Его губы оказались в нескольких сантиметрах от ее щеки, и девушка в смятении застыла. Ее глаза распахнулись, пальцы сжались в кулаки. Она приоткрыла рот, а Костя вдруг прошептал ей на ухо: – О шестой картине. Ромал отстранился и увидел огромные шоколадные глаза девушки. Она казалась такой ранимой, что у него перехватило дыхание, и вдоль позвоночника пробежал холодок. Его сразил этот ее взгляд. – И куда ты пропала? – раздался мужской голос, и на плече Алины появились чьи-то руки. Она рассеянно обернулась, а Костя увидел натянуто улыбающегося широкоплечего парня. Его глаза скрывались под оправой квадратных очков, темно-русые волосы блестели от геля. Ромал в недоумении вскинул брови и ухмыльнулся, сверля в незнакомце дыру размером с Африку, но тот не обратил внимания. – Мы собирались уже высылать поисковую экспедицию. – Я общалась с другом, – закашлявшись, ответила Алина. – Давай уже заканчивай. Нам на сцену пора. – Ага. – Заканчивай! – Вов, я тебя услышала. Ее высокий разодетый собеседник нервно кивнул, махнул Костей рукой, даже не удостоив его взглядом, и умчался, громко стуча каблуками начищенных туфель. Костя смотрел ему вслед и думал, как было бы классно запустить в индюка бокалом шампанского… – Ты прости его, – спохватилась Алина, виновато улыбнувшись, – он переживает. – С кем не бывает?! – Вова – крутой художник, я таких не встречала. Он научил меня особой технике… Девушка продолжила рассказывать, а Ромал вдруг залпом осушил бокал. Болтовня о разряженном мальце сердила его, а выслушивать истории об особой технике было и вовсе неприятно. Подумаешь, хорошо рисует. На вид этот Вова обычный самовлюбленный павлин. – Плакаты уже с первого числа должны развесить. – Плакаты? – не понял Костя и выплыл из мыслей. – Угу, – Алина поправила волосы, – несколько моих картин напечатают на городских баннерах. Я еще не видела результат, но думаю, выйдет интересно. Поэтому мне и надо на сцене постоять, поулыбаться спонсорам, учителей своих поблагодарить. Это что-то вроде рекламной акции для нашей художественной школы. – Скоро станешь знаменитой. – Не волнуйся. Дифирамбы воспоют всем, кроме меня. – Это почему так? – Я наемник без образования. – Звучит опасно. – Вот поступлю в Репку, и все изменится. – В Репку? Алина рассмеялась, потянула парня за собой, а он на ходу вручил официанту пустой бокал и с интересом повернулся к подруге. – Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. Или просто Репка. – Жаргон у вас тот еще. – Это ты не слышал, как ругается один из моих преподавателей по живописи. – Расскажи об этом, когда тебе дадут слово. Девушка вновь рассмеялась – сегодня она часто смеялась – и оставила парня в толпе перед небольшой сценой. Она очаровательно улыбалась коренастым мужчинам, пожимала руки седобородым архитекторам, кивала ведущим, раздавала подарки. Казалось, Алина не притворялась ни секунды, а была искренней и доброжелательной. Живой какой-то. Ромал не спускал с нее глаз. В какой-то момент он осознал, что забыл про Лизу: да, та ходила рядом, и да, у нее была умопомрачительная внешность, но… Костя не думал о ней. Не думал ни минуты. Алина вернулась к парню с синей мишурой на плечах. Она хитро улыбнулась, сняла одну из шелестящих нитей и, хихикая, надела ее на Ромала. Тот выгнул дугой бровь: – Я выгляжу недостаточно нарядно? – Теперь тебе нет равных. – А раньше были? Девушка закатила глаза и не стала отвечать. Они выпили по несколько бокалов шампанского, побродили вдоль широких коридоров и порассуждали об искусстве, пусть Ромал мало что в нем понимал. Но Алина говорила с таким обжигающим рвением, с таким заразительным энтузиазмом, что Костя не возражал. Ему нравилось с ней общаться, нравилось ее слушать. Она наговаривала тысячу слов в минуту! А он мирно помалкивал. Поглядывал на нее и отворачивался, чтобы она не заметила, как он изучает ее веснушки или морщинки около губ. Они не обращали внимания на толпу, которая как будто расходилась перед ними, растворялась в воздухе. Все исчезало, когда Алина объясняла, на каком холсте лучше рисовать и какие цвета стоит смешать, чтобы получить терракотовый. После второго бокала шампанского последовал третий. После третьего – четвертый. Костя чувствовал, как горит лицо, но пил все больше, а девушка непринужденно опиралась на его руку. Константин замирал каждый раз, когда Алина прикасалась к его плечу. – Из шерсти белок получаются самые лучшие кисти для рисования акварелью. – Серьезно? – Ага, – слегка опьяневшая шатенка уверенно кивнула. – А из шерсти пони… – Вы и у пони шерсть вырываете? – Рисовать же чем-то надо.