Нора подумала, что работа в такой маленькой больнице – лекарне, которую скоро закроют, – наверняка не была воплощением студенческих мечтаний того доктора. Похоже, он был единственным там врачом – вел приемы, дежурил ночами, а потому найти его удавалось не часто. Его не могла не угнетать работа в сельской глуши, без хирургической палаты и отдельного кабинета, без специалистов-кардиологов и профессуры, за которыми тянется свита из студентов. Этот молодой доктор ничего не знал о боли и смерти, Нора припомнила, что он разговаривал с нею так, будто она отнимает время у крайне занятого человека. Ненависть к нему снова захлестнула ее, и это чувство принесло странное наслаждение, пока она шла под начинавшимся дождем. А дождь зарядил всерьез, и Нору нагнал автомобиль – Кэтрин приехала за ней. На переднем сиденье устроился Донал, он вылез, уступая ей место. Придерживая дверцу, он ухмылялся, будто был с Норой в сговоре. Она впервые за многие месяцы видела его улыбающимся и после только об этом и думала, пока они в молчании катили домой. Кэтрин ввела ее в дом, как ребенка, который не послушал совета умных людей. – Погибли твои туфли, – сказала она. – Ничего, высохнут. Нора переоделась и нашла припасенный роман. Спустившись на цыпочках по лестнице, она отправилась не в кухню, а в гостиную. Комната была полна картин, китайского фарфора и ламп, доставшихся Марку по наследству. Мебель тоже принадлежала не одному поколению его родственников, и мастер из Дублина недавно сменил обивку. Поскольку этой комнатой пользовались редко, Нора решила, что, сидя здесь, да еще в домашней затрапезной одежде, да еще праздно, с книгой, она раздосадует Кэтрин, которая хлопотала в кухне. Нора взяла стул и положила на него ноги. Она пожалела, что еще не начала читать книгу – могла бы сразу погрузиться с головой. В конце концов она ее отложила, откинула голову и закрыла глаза. Она вызвала в памяти улыбающееся лицо Донала, когда тот придерживал дверцу машины, и представила, что сказала ему Кэтрин, когда они поехали ее искать. Слова Кэтрин, а скорее, ее досадливое молчание или сердитый тон развеселили Донала, а мысль об этом развлекла теперь и Нору. Нора знала, что Кэтрин непременно позвонит Уне, хотя сестра, унаследовавшая от матери толику скупости, не любила тратиться на междугородные звонки, особенно те, что наверняка затянутся, а с этим так и случится. Кэтрин примется расписывать, как грубо повела себя Нора с ее подругой Дилли Галпин, по сути откровенно ее высмеяв, а также то, как она сумасбродно поперлась гулять под дождем и пришлось ее выручать, а после, уже в доме, положила ноги на только-только отреставрированный стул. Уна, конечно, будет слушать сочувственно. К часу дня порядок в кухне восстановился. Нора видела, что Кэтрин любит свою кухню и с явным удовольствием стоит у плиты, или накрывает на стол, или разговаривает со всяк входящим, включая двоих работников Марка. Она расстелила на кухонном столе “Айриш индепендент” и между делами прочитывала статью, хотя ни разу не присела. Нора же сидела за столом и пыталась проявить интерес к болтовне подоспевших детей Кэтрин. Конор сказал ей, что Донал нашел шахматы и обучает игре кузена. Кэтрин принялась готовить обед и теперь сновала между кладовкой и кухней. Нора подумала, не предложить ли помочь, но вместо этого рассеянно взялась за газету. С того момента, как Морис отбыл в больницу, она вообще перестала покупать газеты, но сейчас подумала, что стоит выписать “Айриш таймс”. Издание, конечно, протестантское, но статьи поосновательней и, на ее взгляд, написаны лучше, чем в других. С “Айриш таймс” было связано и кое-что посерьезнее; но придется прятать газету от Джима и Маргарет, поскольку они тоже выписывают “Айриш пресс” и обязательно сочтут, что она зря тратит деньги. Пришел Марк, и атмосфера переменилась. Едва сняв кепи, он дал понять, что именно этого ждал все утро – не только еды, но и общества. С ним было легко, и Нора теперь это оценила. Она не знала, откуда в нем такая непринужденность, – возможно, оттого, что он в этом доме вырос и всегда знал, что унаследует ферму, но Нора подумала, что этого мало, ведь хорошие манеры он наверняка демонстрирует не только дома. В похожих обстоятельствах Морис бы обязательно чем-то занялся, читал бы журнал, смотрел новости или взялся за книгу; он часто сетовал на шум, который поднимали дети, хотя свои претензии высказывал добродушно, и его слова никто не воспринимал всерьез, а меньше всего – сами дети. При Марке и Кэтрин постепенно переменилась. Ей было интересно все, о чем он говорил; она задавала ему толковые вопросы. Она уже не суетилась и не хваталась за два дела сразу. Дети накрыли на стол, и даже Нора порадовалась тому, что она здесь и может развеяться. Она осознала, что чуть ли не впервые случившееся не давит бременем – во всяком случае, таким тяжким. Обыденные разговоры Марка и Кэтрин словно сняли с нее груз, она будто выдохнула застоявшийся воздух и теперь просто сидела – без мыслей и без чувств. Она и не знала, что такое состояние возможно, и гадала, как долго оно продлится. Днем Кэтрин захотела поехать в Килкенни, но Нора отказалась. – Я лучше посижу тут одна и почитаю. – По мне, так весьма разумно, – заметил Марк. – Припарковаться в Килкенни в субботу – затея безнадежная. – Нужно кое-что купить, – возразила Кэтрин, – и мы не задержимся, а детей уложим пораньше и потом посидим спокойно. Нора увидела, что ее слова встревожили Донала. Как и она, он никуда не хотел ехать. Вдобавок он вовсе не рвался укладываться пораньше. Обычно в неприятной ситуации он опускал глаза, потом вскидывал их и затравленно глядел на всех подряд и снова прятал взгляд. – Донал останется со мной, – сказала Нора. Но Донал даже не взглянул на нее. Перспектива поехать с кузенами и тетей в Килкенни, а после рано лечь спать произвела на него столь сильное впечатление, что он не сразу восстановил душевное равновесие. Наконец договорились, что один из кузенов останется играть с ним в шахматы, а остальные, включая Конора, поедут в Килкенни. – Знаешь, меня и бешеным конем не затащить в Килкенни, – признался Норе Марк. – Я катаюсь туда дважды в год повидаться с бухгалтером и уже готов ему платить, чтобы он приезжал ко мне, а я туда – ни ногой. Ничего не имею против Томастауна или Каллана, но в Килкенни есть нечто особенное. Слишком много магазинов. Слишком много покупателей. Не продохнуть от шапочных знакомых. Но она все никак не насытится. – Он кивнул в сторону Кэтрин, которая красила губы. – А если не Килкенни, то Дублин. Я не настолько уж против Дублина, особенно по четвергам, хотя наслышан, что там не так тихо, как раньше. – Тебе одежда нужна, но я боюсь тебя уламывать, тут-то мне и придет конец, – сказала Кэтрин. Вскоре Марк опять надел кепи и натянул в коридоре сапоги. Нора подумала, что работа на ферме – это неизменное облегчение. Она мысленно улыбнулась. Кэтрин вывалила на кухонный стол содержимое сумочки и что-то искала. Найдя, что хотела, и уложив все обратно, она начала озираться по сторонам. Норе вдруг пришло в голову, что ей ненавязчиво предлагают помыть посуду, когда все уедут, и твердо решила, что в этот визит ни за что не подойдет к мойке Кэтрин. – Я, пожалуй, разожгу в гостиной камин, – сказала она. – Немного озябла. Нора знала, что им пользовались редко, в доме имелось центральное отопление. В кухне тепло поддерживала плита “АГА”. – Мы не топили его с Рождества, да и тогда всего несколько часов, – ответила Кэтрин. – Не знаю, в каком состоянии дымоход. Нора кивнула, ожидая, что ей все же позволят разжечь огонь. Когда этого не произошло, она решила поискать в старом книжном шкафу наверху другую книгу, с началом поинтереснее, чем в той, что она читала перед обедом. Решено – проведет в безделье весь день. Можно даже вздремнуть. Ей понравилась эта мысль: выходной день, и она отдыхает, пока сестра бродит по Килкенни, таская детей из магазина в магазин. * * * Они вернулись после темноты. Нора немного поспала и теперь сидела в гостиной, где нашла и включила двухсекционный электрообогреватель. – Ну и духота, – сказала Кэтрин. – Ты хочешь сказать, что теплынь, – ответила Нора. – Весь остальной дом замерзает. Не понимаю, как ты терпишь. – Центральное отопление сжирает нефть. Это старая система. Давно пора ее заменить. Норе нравился роман, и сейчас ей хотелось, чтобы сестра оставила ее до ночи в покое. До нее дошло, что Кэтрин приятно считать, будто она чем-то помогла Норе, пригласив ее в гости. А коли ей хочется помочь, то пусть возьмет на себя и готовку, и уборку, и мойку, а ей даст спокойно почитать. Она представила телефонный разговор Кэтрин с Уной: Кэтрин добавит к списку невзгод, которые на нее свалились за выходные, забитую раковину и раскаленный обогреватель. Вечером, когда дети ушли спать и наступила тишина, Марк спросил у Норы о видах на будущее, и она ответила, что собирается вернуться к Гибни. Она сказала, что никому пока не говорила об этом, даже Джиму и Маргарет, и Фионе с Айной не сообщила, и мальчикам. – Скажу ближе к сроку. По взгляду Кэтрин она поняла, что Уна уже передала ей слухи, гуляющие по гольф-клубу. – Им повезет заполучить тебя, – сказала Кэтрин. – Других вариантов не было, – ответила Нора. – Я ничего не знаю, лишь машинопись и стенографию, и то и другое забыла. Наверно, люди мне сочувствуют, но, кроме Гибни, никто не предлагает работу. – А пенсией и тем, что отложено, не обойтись? – спросила Кэтрин. – Мы ничего не отложили. У нас ничего не было, только дом в Куше, я его продала и кое-что – да, отложила на черный день, а на остаток живу. Вдовья пенсия – шесть фунтов в неделю. – Сколько-сколько? – переспросил Марк. – Пенсия могла быть другой, по накопительной схеме благодаря маркам от Гибни. За годы девичества их набралось прилично. Но эта пенсия дается с учетом материального положения, а тип из социального попечения думает, что у меня что-то есть. Но ничего нет, и когда он поверит, я смогу получить и ее. – А что предлагают Гибни? – осведомилась Кэтрин. Нора улыбнулась: – Помните вечер, когда Билли Консидайн спросил у Марка, сколько у него акров? – Отлично помню, – рассмеялся Марк. – Он ничего от меня не добился, и ты, надеюсь, тоже ему не скажешь. Он тужился доказать, что фермеры купаются в роскоши, а настоящие работяги – только учителя. – У тебя правда нет денег? – спросила Кэтрин. – Нет, но я буду работать, Джим и Маргарет оплачивают учебу Айны, а Фиона через год станет специалистом. Так что себя и мальчиков я прокормлю. – Что ты думаешь о Донале? – задала Кэтрин новый вопрос. – Он слова не вымолвил, как приехал, и тетю Джози беспокоит его речь. – Он стал заикаться, – согласилась Нора. – И очень переживает из-за этого. Но я его не трогаю. Надеюсь, это временная напасть. – Может, сводить его к логопеду? – Ты знаешь, он совершенно не заикается, когда разговаривает с Маргарет. Болтает с ней как ни в чем не бывало. Он к ней привык, вот я и верю, что он просто перерастет проблему. – Маргарет его любит, – сказала Кэтрин. – Помнишь первое лето в Куше, когда она каждый вечер приезжала его повидать? Даже если он спал, садилась у кроватки и ничего не делала, только смотрела. Норе стало грустно при воспоминании о том времени. Перехватив взгляд Марка, она увидела, что он глядит с состраданием. Она пожалела, что позволила им расспрашивать про ее жизнь. – Ты уверена, что справишься у Гибни? – спросила Кэтрин. – То есть не рановато ли? – У меня нет выбора. А конторой заведует старая кошелка Фрэнси Кавана. – Фрэнси Кавана? Мы называли ее Пресвятым Сердцем, – сказала Кэтрин. – Не знаю почему. – Видела бы ты Пегги Гибни. Вот кто барыня – побольше, чем твоя Дилли. Такая, еле ходит пешком. – Дилли – барыня? – спросил Марк. – Барыня, Марк, – ответила Нора и посмотрела на Кэтрин. – Она сказала, уходя, что ты отлично выглядишь, – сообщила Кэтрин. – Должно быть, оценила прическу. – Я ждала, когда ты выскажешься. – В Килкенни есть одна волшебница. Мы все за нее ручаемся. Серьезно, в следующий раз я затащу к ней, хотя бы просто обсудить варианты. – Это пятерка в час, – заметил Марк. – Ничего подобного, Марк, – возразила Кэтрин. – Серьезно, ты должна к ней зайти. – Пожалуй, и правда, – с улыбкой ответила Нора. Глава пятая