* * * В очередной визит Джима и Маргарет Нора ждала, что они спросят, чем она занималась в обществе “Граммофон”; она не знала, поделился ли Донал об этом с Маргарет – сын выкладывал тетушке все новости, способные ее заинтересовать. Но Джим и Маргарет не сказали ни слова. Они говорили о городе, мальчиках, спрашивали, как поживает в Дублине Айна, а когда вошла Фиона, обсудили преимущества школ больших по сравнению со школами поменьше, плюсы бесплатного обучения. Несколько раз, поймав на себе взгляд Джима, Нора заподозрила, что он думает о том, как застукал ее в холле гостиницы. Но Джим промолчал. * * * В следующий четверг она встретилась с Филлис, чтобы выпить в баре до заседания “Граммофона”. – Не знаю, что и сказать о канонике, – призналась Филлис. – Он говорит о сопрано, как будто знает всех их лично. В зале уже собралось большинство членов. Каноник раздал список отобранных им записей. – Мы начнем с двух Марий – Марии Канильи, которую я считаю лучшей исполнительницей Верди, и Марии Каллас, которая еще лучше, если можно быть лучше лучшей. А после этого будут Джоан с Элизабет и Роза с Ритой[50]. Нам предстоит пиршество. * * * Однажды, зайдя в магазин электротоваров Клоука на Рафтер-стрит за новым утюгом, Нора заметила стереопроигрыватель, цена на который была снижена. – В нем что, какие-то неполадки? – спросила она у продавщицы. – Нет, – ответила та, – с ним все в порядке, но поступила новая модель. Но на эту никто не жаловался. Это демонстрационный аппарат, так что я запросто включу, можете послушать. Нора посмотрела на улицу, нет ли кого из знакомых, и сказала, что да, она не против. – Я все приготовлю, а вы пока посмотрите пластинки и выберите что-нибудь, – предложила продавщица. – Динамики надо развести подальше или поставить на равном расстоянии от вертушки. Нора просмотрела пластинки, прикидывая, что лучше передает звук – пение или оркестровая музыка. В конце концов она выбрала сборник “Ваша любимая музыка” и протянула его продавщице. – Поставить что-нибудь конкретное? – Нет, если можно, лучше прослушаю подряд. Нора встала в тени, чтобы ее не было видно с улицы. Звучал фрагмент из концерта для фортепиано Грига, и ей, хотя звук не прибавили, казалось, что пианист находится в магазине. Она отчетливо различала каждую ноту, но мало того – ощущала энергию, словно музыкант находился прямо здесь. Ей снова повысили пенсию, тоже задним числом. Предыдущие пенсионные чеки она тоже еще не потратила. Но если она купит эту штуковину, то Джим с Маргарет, Уна и даже Фиона сочтут, что она сорит деньгами. Нора прикинула, нельзя ли поставить проигрыватель в спальне, подальше от глаз домочадцев, но тогда от него будет мало толку. Первая дорожка завершилась, и Нора хотела сказать продавщице, что должна подумать. Но тут начался следующий музыкальный отрывок – “Гимн Луне” из “Русалки” Дворжака. Когда-то давно она слышала “Юморески” Дворжака в сольной версии для виолончели. Сейчас звучало сопрано. Каноник Кехо узнал бы солистку, но ей имя певицы ни о чем не говорило. Голос исправно повышался с музыкой, пока не перекрывал ее. Нору наполнила грусть от того, что она прожила целую жизнь, а этого не слыхала. Но она все еще не решалась купить проигрыватель. Будет слишком много возни, подумалось ей, – сначала переносить его в машину, а потом ставить в дальней комнате низкий столик, настраивать. Она не знала, к кому обратиться за помощью, чтобы не показаться расточительной. Когда запись кончилась, она кивком уведомила продавщицу, что этого достаточно. – Мне нужно подумать, – сказала она и улыбнулась. * * * Однажды вечером, несколько недель спустя, она приехала на собрание “Граммофона” рано и оказалась в зале наедине с доктором Редфордом и его женой. Давным-давно доктор одолжил Морису книгу – она понятия не имела какую, но Морис ее куда-то засунул. Они обыскали весь дом, но тщетно. Спросив о книге несколько раз, доктор Редфорд приехал к ним спозаранку в субботу и заявил, что ему нужно свериться с книгой, он что-то пишет. Морис еще был в пижаме, а Нора – в халате. Доктор Редфорд грозно маячил в прихожей. Он сказал, что не уйдет, пока книга не найдется. Нора вспомнила его надменный и пренебрежительный тон, когда она предложила ему чаю. Морис в передней комнате перерывал книжные полки, он пригласил доктора Редфорда присоединиться. Затем Морис принялся за большой шкаф в дальней комнате, где хранил свои бумаги. Когда доктору Редфорду стало ясно, что книги не найти, он удалился. Морис проводил его до порога, закрыл за ним дверь и целый день пребывал в задумчивости. – Много у вас работы? – спросила Нора доктора Редфорда. – Ох, да приемная с утра заполняется и после весь день забита, – ответила миссис Редфорд. Норе было любопытно, спросит ли доктор Редфорд о книге – вдруг нашлась. Не мог же он забыть тот давний субботний эпизод. Когда собрание завершилось, миссис Редфорд отвела Нору в сторонку поговорить с глазу на глаз. – Мы заметили, как вам нравится музыка, – сказала она. – И вы ни звука не издаете, пока играет пластинка. Мы будем рады, если вы как-нибудь заглянете в Риверсайд-хаус. По вечерам мы часто слушаем музыку. – Не уверена, что смогу, – ответила Нора. – Я стараюсь не оставлять мальчиков одних. – Ну, тогда дайте нам знать. * * * Миссис Редфорд позвонила Норе на работу, спросила, не сможет ли та выбраться на следующей неделе. Ее устроит любой вечер. Нора крайне удивилась, поймав себя на том, что договаривается на понедельник к восьми. В четверг же на собрании “Граммофона” чета Редфорд села рядом с Норой, и в паузах между записями миссис Редфорд толкала ее в бок и делилась мнением о музыке. На выходе с ней заговорил доктор Редфорд: – Давайте решим, что будем слушать в понедельник из вашего любимого, – а может быть, мы поставим вам и что-нибудь новое. Нора рассказала об этом Филлис, и та посоветовала все отменить. – Это жуткие зануды. Он верный сын Тринитиколледжа и Ирландской церкви. Странно, что у него вообще есть пациенты. – Зачем они меня пригласили? – Им нравится пускать пыль в глаза. – Но мне-то зачем пускать? – Они увидели, что вы нравитесь всем там. – Не думала, что меня вообще кто-то заметил. – После всего, что вы пережили, все считают вас… – Кем? – Достойной уважения, наверно. Уж как минимум. * * * Дом находился между Милл-Парк-роуд и рекой. Два входа – маленький, с вывеской “Кабинет врача”, и побольше, который вел в старое двухэтажное здание с садом. Открыла миссис Редфорд. – Зовите-ка меня Эли, – сказала она. – У нас не приняты церемонии. Тревор наверху. У него есть старый пациент, который живет неподалеку от Блэкступса, он очень слаб, и если позвонят, то Тревору приходится ехать. Но имени его я не назову, иначе Тревор меня убьет. Мы ведь должны соблюдать полную конфиденциальность. Тревор появился в красном пуловере и белой рубашке с открытым воротом. – Я думаю, что перво-наперво мы немного послушаем Шуберта, – заявил он. – Вы не против? И можно выпить джина с тоником. Он проводил ее из прихожей направо, в длинную комнату. Везде, где у других красуются фарфор или книги, у Редфордов стояли пластинки. Проигрыватель располагался на подставке, по обе стороны от камина высились большие колонки. – Старый Ройкрофт гордится своей коллекцией, – сказал доктор Редфорд, – и у него, конечно, есть раритеты, но он был ошеломлен, когда пришел сюда и взглянул на верхнюю комнату, где мы храним большую часть пластинок. Я много работаю, и если другие предпочитают гольф или сафари, то мне по душе вот это. Музыка. Нора кивнула и улыбнулась. Трудно было найтись с ответом. Вошла миссис Редфорд, неся высокие стаканы с джин-тоником, ее муж поставил на вертушку пластинку. – По-моему, это одна из самых жутких и печальных композиций. У меня от нее всегда мурашки. “Лесной царь”. Час или больше доктор Редфорд проигрывал немецкие и французские песни; одни были быстрые, с громовым фортепианным аккомпанементом, другие – медленнее и меланхоличнее. Каждую он предварял вступлением, как будто выступал по радио. Как только он снимал пластинку с проигрывателя, жена исправно вкладывала ее в конверт и ставила на место. В паузах миссис Редфорд подливала в стаканы джин-тоник. – Вы любите Рихарда Штрауса? – спросил доктор. – Не уверена, – ответила Нора.