* * * Нора старательно отрабатывала две свои песни под аккомпанемент Лори. Бывало, дело продвигалось со скрипом, поскольку Лори требовала понимания всех немецких слов и идеального произношения. Иногда Нора удивлялась Лори – ее рассказам и тому, как запросто она говорила о незнакомых людях, в том числе и о давным-давно умерших. Лори нравилось обитать в некоем вымышленном мире – далеко-далеко от своего городка. По ходу занятия ей иногда удавалось создать иллюзию, будто от результата зависит сама судьба, а сами они – в Лондоне или Париже. И Нора под этим неусыпным надзором разучила обе песни, одну она исполняла по-немецки, и, пока она прикладывала неимоверные усилия, Лори внимательно следила за ней. Однажды Лори сообщила, что уговорила Фрэнка Редмонда, регента из Уэксфорда, послушать ее новую ученицу – с прицелом на участие в хоре, пусть ему и не нужно еще одно меццо-сопрано. Договорились, что Нора придет в обитель Лорето в субботу днем, когда в музыкальной комнате будет свободен рояль. Накануне Нора сделала прическу, добавив волосам новый оттенок, и надела платье из “Эсси” с новыми туфлями, которые купила в “Мэхэди Брин”. Она условилась встретиться с Филлис по завершении и выпить кофе в “Уайт”. Прибыв в обитель, на пороге которой поджидал Фрэнк Редмонд, Нора удивилась, когда ее немедленно проводили в актовый зал. Помимо пианиста, там были еще два человека, которым ее не представили. Она показала Фрэнку Редмонду и пианисту ноты; пианист сказал, что сыграет первую песню по памяти и ноты ему понадобятся только для Шуберта. Пока она ходила в туалет, он немного поупражнялся. Нора пожалела, что распевки, как на занятиях у Лори, не будет. Придется начинать сразу, как есть. На сцене не было даже стакана с водой, и у нее пересохло в горле. Было ясно, что у этих людей есть другие дела и им хочется побыстрее со всем покончить. Она встала у рояля лицом к залу. Руки сперва опустила по швам, но, почувствав себя будто выставленной напоказ, положила правую руку на рояль, но пианист тут же сказал, что так делать не нужно. Лори ни за что не позволила бы ей петь, пока она полностью не освоится, но выбора не было, Нора улавливала нетерпение пианиста. Едва он начал, она поняла: что-то неладно. Вместо вступления он заиграл нечто более сложное. Она не знала, когда вступать. Казалось, что пианист отходит от мелодии, подстраивается под что-то другое, затем он разразился серией трелей и вернулся к исходному мотиву. Не понимая, что происходит, Нора просто запела. Она вступила невпопад, сразу поняла это, но исправить уже ничего не могла. На словах “А свежих бутонов вокруг не видать”[61] дыхание подвело, и она чересчур надолго задержалась на высокой ноте. Ко второму куплету пианист успокоился и стало легче, но голос Норы все равно не проявился во всей глубине. И все же Нора очень старалась, сосредоточившись, нашла комфортную для пения тональность. Она расслабилась и допела до конца, как учила Лори, уже полностью контролируя дыхание. Тройка слушателей встретила финал молча. Нора увидела, как Фрэнк Редмонд подал знак пианисту, и повернулась взглянуть, поставил ли он ноты “An die Musik”[62]. Но пианист опустил крышку. Нора не поняла, означает ли это, что он позволит ей петь Шуберта без аккомпанемента, раз плохо справился с первой вещью. Она сомневалась, что правильно подберет регистр. – Давайте-ка выйдем, – сказал Фрэнк Редмонд. Он поднялся на сцену, перешагивая через две ступеньки за раз. Видя ее замешательство, он взял с рояля ноты и вручил ей. Она предположила, что он собирается отвести ее в помещение поменьше и поуютнее, чтобы Шуберта она исполнила там и нервничала меньше. Он вывел ее со сцены и из зала в коридор. – Огромное вам спасибо, – сказал он. – Мы вам крайне признательны за то, что допели до конца. – Я не спела Шуберта, – ответила она. – Да, – кивнул он. – Так что же, есть еще где-нибудь рояль? – Это одна из моих любимых песен, – сказал он, – и я предпочту не слушать ее сейчас. Поверьте, если нам понадобится услышать вас снова, мы дадим знать. – Я плохо начала. Вступление незнакомое. – Да неужели? Она вдруг поняла, что он вот-вот не сдержит издевки, что ее выставляют вон. Сознавая, что лучше промолчать, она все-таки не сдержалась. – По-моему, он воспользовался другой аранжировкой, – сказала она, как будто разбиралась в аранжировках. – Да, вы правы, и целиком все напомнило песенку, под которую околела старая корова[63]. Это было откровенное оскорбление. – Спасибо, – сказала Нора, когда он распахнул дверь. Она припарковалась возле “Уайт” и перед встречей с Филлис сделала кое-какие покупки. – Я вот что доложу: после Дженит Бейкер[64] никто так красиво не пел! Полагаю, он вам так и сказал? – спросила Филлис. – Под какую песенку околела старая корова? – задала Нора встречный вопрос. – Не знаю, – ответила Филлис. – Я уверена, что не под самую благозвучную. – Нора! Неужели провал? – Пианист перелицевал на свой лад вступление к “Последней розе лета”, а Шуберта мне даже не дали исполнить. – Кто был за роялем? – Маленький хорек в костюме. – Это Лар Фарлонг. Он уже проделывал такое кое с кем из моих знакомых. – В общем, я надеюсь больше с ним никогда не встретиться. – Он полный псих, это каждый знает. – Псих, говорите? – Именно. Давайте выпьем кофе с пирожными и подумаем, что сказать Лори О’Киф. Вы для нее находка. * * * Вернувшись домой, Нора застала там Джима и Маргарет, которые беседовали в дальней комнате с Фионой. – Мы только что говорили о Донале, – сказала Маргарет. – Я встретилась с Фелисити Барри, она логопед и работает в нескольких школах, включая колледж Святого Петра в Уэксфорде, а у них чего только нет, даже фотолаборатории и фотокружок. И многие мальчики выпускаются с превосходными оценками. – Это школа-интернат? – уточнила Нора. – Я с удовольствием все оплачу, особенно логопеда. – Донал говорит лучше, иногда. – А потом хуже, – сказала Фиона. – А с ним обсудили? – спросила Нора. – О, конечно, – ответила Маргарет и тут же заметила ее раздражение. – Я хочу сказать, что он как раз собирался поговорить с тобой. – Сомневаюсь, что он приживется в интернате. Он в чем-то старше ровесников, а в чем-то младше. – Общество сверстников может пойти на пользу, – заметила Маргарет. Нора подумала, что без прямого участия Донала такой разговор не возник бы. Он постоянно общался с Маргарет, когда ходил к ней печатать снимки, разговаривал и с Фионой. Они расспрашивали его о нем самом, а Нора никогда не задавала подобных вопросов, но ей почему-то казалось, что она ближе к нему и он зависит от нее в вещах, которых никому не понять. Он подмечал и впитывал то, на что другие не обращали внимания, и Норе сдавалось, что он разделял ее чувства уже потому, что жил рядом. Ему уже пятнадцать, через два года отправится в Дублинский университет. Возможно, ему следовало пораньше проститься с домом, приобрести опыт и избавиться от надобности переживать за нее, но она так не думала. Доналу нравилась свобода, которую она ему предоставляла, нравилось, что она считает его взрослым. Она знала, что у его интересов глубокие корни и очень личные причины, что ему тяжело дается рутина, подневольность и невозможность побыть в одиночестве. На следующий день Нора поговорила с сыном и поняла, что он хочет именно этого. Занятия с логопедом, фотодело. Она постаралась обрисовать, каково это – ночевать в общежитии, подчиняться бесчисленным правилам и установлениям, прописанным для каждой мелочи. Нора говорила осторожно, потому что Донал встретил в штыки ее попытку настроить его против интерната. Ей вовсе не хотелось, чтобы Донал или кто-то еще посчитал, будто она от него зависит и хочет, чтобы они с Конором еще на два года остались за стенкой от ее спальни. Донал скорее передумает, если не мешать ему. В понедельник Нора нашла телефон Фелисити Барри и позвонила ей из автомата на Бэк-роуд, но никто не ответил. Она подумала, не написать ли ей, спросить, можно ли привести Донала в частном порядке. Давно следовало так поступить. После этого Нора бессильно наблюдала, как идея интерната постепенно обретает плоть. Хотелось бы ей знать, откуда она возникла и кто предложил ее первым. Вслух Нора не возражала, но Маргарет догадалась о ее настрое, так как предоставила Джиму сообщить, что на собрании ГАА он встретился с отцом Дойлом, президентом колледжа, и спросил, не найдется ли в Святом Петре места для Донала. Отец Дойл ответил, что будет очень рад видеть в школе сына Мориса Вебстера. Впоследствии Нора выяснила, что Донал раньше нее узнал о встрече с отцом Дойлом. Они в очередной раз поехали в Карракло и снова сняли домик-фургон, накануне отъезда их навестили Джим и Маргарет. Нора заметила, что Донал не спешит выходить из домика и прислушивается к разговору взрослых. Заканчивался июль, и если в начале сентября он собирается уехать в интернат, то самое время окончательно решить вопрос. Близились сумерки, плавно текла беседа, и Нора поняла, что все уже решено. Она никогда не перечила Маргарет открыто, но в этот раз желание так и жгло ее. Попросит Джима свозить Донала с Конором в Уининг-Пост поесть мороженого, а сама тем временем втолкует Маргарет, что незачем вмешиваться в жизнь ее детей. Правда, Маргарет наверняка ведь полагает себя ни в чем не виноватой и заявит, что готова платить за обучение Донала, как оплачивала учебу Айны, ибо желает только добра. И выйдет, что Нора не хочет, чтобы Донал получил приличное образование, да в придачу неблагодарна и не ценит щедрости Маргарет. На прощанье договорились, что Джим напишет отцу Дойлу официальное письмо. Они преподнесли это как бы не зная, каким будет ответ, что, как понимала Нора, лукавство. Донала примут в школу, отец Дойл уже сказал об этом Джиму. И Донал уедет в интернат. Нора не знала, могла ли она вообще предотвратить это и может ли что-то сделать сейчас. Утром они собрали вещи, приготовились к отъезду домой, и она позвала Донала прогуляться. Шагая на пляж по дощатому настилу, занесенному песком, Нора видела, что Доналу неуютно от предстоящего разговора. – Ты правда хочешь учиться в колледже Святого Петра? – спросила она уже на берегу. – Н-наверно, д-да, – ответил он. – Это серьезный шаг. Они двинулись вдоль воды. – Я н-ненавижу Христианских Б-братьев. – Вот как? – Вообще н-не хочу ни в к-какую школу. – Осталось всего два года. Ты говорил с Айной об УКД?[65] Донал кивнул. – Там сможешь изучать, что захочешь. – Я хочу изучать фотодело.