В одной из таверн подсаживается к нам некий крупный персонаж, еще один беглец с острова доктора Моро. Из лысого черепа торчат какие-то отростки, похожие на акульи плавники, сложенные рядами, как зубья пилы, что придает ему драконий вид, одна рука у него скорчена и похожа на обезьянью, но с монструозными когтями, что наводят на мысли о бритвах, он держит ее подле груди и прячет под полой плаща; когда открывает рот, видны большие клыки, которых не постыдился бы и павиан. Они ранят ему губы и язык, потому говорит он слегка неясно, к тому же шепелявит. – Это вы те Деющие, которые бились с нашими в порту, едва не убив мастера Фьольсфинна, а потом вдруг ставшие его друзьями? Все об этом говорят. – Это мы, – отвечает сухо Варфнир. – Я Платан. Должен был стать Братом Древа, но оказалось, что я недостоин, Сад меня искалечил и отбросил… Я понимаю… Я терпеливый… Жду, пока мастер Фьольсфинн изобретет лекарство. Но вы должны сказать ему обо мне! Должны сказать, что я, Платан, не боюсь, и молю о еще одном шансе. Я должен еще раз войти в Сад. Должен его увидеть. И скажите Фьольсфинну еще, что тут, в Кавернах, начинает твориться зло. Появляются странные люди, которые рассказывают в корчмах об амитрайской богине или о короле Змеев. Отвергнутые Ледяным Древом начинают возмущаться, не желают ждать лекарства. Нападают, словно обезумев, на людей. Фьольсфинн дал им дом в Кавернах и желает отыскать лекарство, но они хотят оставаться чудовищами. Потому, говорят, и пойдут к королю Змеев, поскольку он принимает всякого и позволяет всякому быть как животное. Говорят, что если Сад сделал из них бестий, то теперь они и будут так жить. Передайте Фьольсфинну. Я, Платан, не желаю быть как бестия. Меня изменило, но я и дальше хочу служить Саду. Скажите ему. – Мы скажем, – отвечаю я. – Наверняка скажем. Платан, а где можно встретить Отвергнутых Древом? – Не ходите туда! Это там, где я живу, на улице Бондарей и возле Поста. У них есть свои таверны, но не входите в них. Туда даже стражники не заходят. – Я зовусь Ульф Нитй’сефни. Я живу в городе на горе, я гость Фьольсфинна, и поговорю с ним о тебе. Но хочу, чтобы ты выведал, кто рассказывает о короле Змеев и об этой богине. Запомни нас, как мы здесь сидим. С завтрашнего дня кто-то из нас, когда ударит шесть колоколов, будет сидеть в таверне «Под Сельдью», первой в Кавернах, за привратной башней, на улице, что зовется Полотняной. Приди и получишь секанец, если скажешь, что ты узнал. Сейчас я дам тебе серебряную марку. Посмотри, кто подбивает людей, как выглядит и где он бывает. А особенно высматривай невысокого амитрая… – тут я описываю Багрянца, как умею, рассчитывая, что он мгновенно его припомнит, однако глаза Платана остаются будто синие карбункулы: без выражения, зато смотрят внимательно. Мне кажется, что я вижу на его химерной морде тень надежды. Скоро после этого мы выходим. Вроде бы я и узнал, что хотел, но меня все еще влечет бродить здесь. Серьезное беспокойство и неопределенное предчувствие. Может, это просто нервы? Я кручусь заснеженными улицами, осторожно разнюхиваю на краю запретного района, где обитают Отвергнутые Древом. – Его там не будет, – говорит Сильфана. – Если там обитают только измененные, то непросто было бы ему там спрятаться. Полагаю, что он, скорее, где-то между купцами… Но я стою как вкопанный. Чувствую, как хребет мой превращается в столп льда, как по телу моему идут мурашки, словно перед ударом адреналина. – Тихо! – требую я. – Но что… – Все тихо! Ни слова! Они застывают с выражением удивления на лице, а я прислушиваюсь. Вдалеке кто-то напевает. Негромко, но чисто. Напевает песню, которая абсолютно не подходит к месту и кажется мне удивительно, раздражающе знакомой. Я стою некоторое время с предупреждающе поднятой рукой, но ничего не понятно. – Это где-то там, – роняю я и слышу, что голос у меня изменился. – Бегом! Команда не спрашивает ни о чем, и мы бросаемся галопом в путаницу полупустынных улочек по соседству с улицей Бондарей. Мы перескакиваем через какие-то бочки и двухосную повозку, привалившуюся к стене, заглядываем в переулки. Я тянусь под куртку и поправляю нож. Слышны отдаленные вопли, топот – но ничего больше. Дразнящая мелодия исчезла. А затем я вдруг снова застываю с поднятой рукой, потому что слышу ее вновь. И узнаю безо всяких там сомнений, чувствуя, как сердце мое взрывается. «Накормить ворона». Карлос Саура. Баллада из фильма. Старая испанская песенка. Пропетая более ста лет назад, но с жизнью куда более длинной, чем сам фильм, наигранная многократно в различнейших версиях, и даже совсем недавно. Песенка. С Земли. Я снова срываюсь в бег, мои люди следом. Выскакиваем на обводную улицу, что тянется вокруг запорной стены, совершенно пустую. Окна здесь темные и мертвые, только где-то вдали раздается голос поющего по-испански. По кругу, одно и то же. А потом топот, треск и крик. И песенка, доносящаяся из мрачного переулка. Мы входим туда строем – я впереди, Варфнир и Грюнальди сбоку, Спалле и Сильфана позади, прикрывая. Я слышу, как они достают с тихим скрежетом мечи, а у меня только нож под мышкой. У меня три меча, в том числе этот мой совершенный «Нордланд», но в город я не взял ни одного. Ледяной Сад считался безопасным местом. Переулок заканчивается тупичком, небольшим угловатым двориком в квадрате готических стен. Вижу уродливые спины четырех мутантов из Отвергнутых Древом. У одного из них сложенные ангельские крылья, у второго – зад и ноги оленя, третий корчится на земле, стискивая руками горло, и кровь его бьет из-под пальцев. А под стеной я замечаю парнишку лет поменьше двадцати, несомненно здешнего, худого и жилистого, с вытянутым лицом и ярко-рыжими волосами, одетого в потрепанные штаны и короткую куртку, словно бы чуток китайские с виду, он держит двухметровую палицу, может, посох путника. Стоит склоненный, на широко расставленных ногах. Под ногами его лежит каска, похожая на тропический шлем. Парень стоит неподвижно и ждет, как поведут себя эти остальные. И он поет по-испански. Все это длится долю секунды, пока я фиксирую ситуацию и вызываю Цифраль, и она появляется в проблеске радужных искр, раздражающе китчеватая, как и всегда. * * * Отвергнутые услышали их шаги, моментально обернулись, грозно глядя из-под бесформенных лбов и порыкивая. Драккайнен миролюбиво приподнял руки, Варфнир и Грюнальди подошли к нему поближе. Спалле и Сильфана развернулись к улочке с вынутыми мечами. – Столько-то вас нужно на одного мальчишку, Братья Древа? Оставьте ребенка. – Мы не служим Древу, – ответил оленеподобный мутант. – А это не ваше дело. Разве что спешите погибнуть. Пауза не длится и секунды. Все сдвинулось с места, будто кто-то запустил стоп-кадр. Ангел раскинул крылья, заслоняя вид, и бросился на Драккайнена, выставив перед собой мерзкие кривые клинки, похожие на египетский боевой серп, двое других кинулись на Варфнира и Грюнальди, лязгнули мечи, парень со свистом махнул своим посохом, на конце его появилось острие. Драккайнен ушел полуоборотом вправо, пустив серп ангела вдоль своей руки, перехватил запястье противника и резко развернулся в другую сторону, проведя мутанту котэ-гаэси. Создание мелькнуло ногами в воздухе и грянуло об брусчатку, Драккайнен ударил его трофейным серпом и прыгнул в сторону второго, с лицом, покрытым шипами. Грюнальди отбил быстрый удар в горло, но тот был таким сильным, что воина отбросило на стену. Вуко перехватил серп в другую руку, выхватил нож и метнул в противника Последнего Слова, уклонился от широкого удара шипастого, рубанул его в ахиллово сухожилие, повалив на землю, а пока тот падал – распорол ему бок. Варфнир проткнул своего противника, оттолкнул его пинком, освобождая клинок, а потом наискось рубанул ему по шее и прыгнул на того, с которым все еще морочился Грюнальди. Тем временем ангел подтянул ноги и встал, помогая себе крыльями; сваленный Варфниром тоже собрался и воздвигся в вертикаль, хватаясь за стену; шипастый начал подниматься, игнорируя разрубленные ребра, широкую рану на боку, из которой торчали клочья легкого, и беспомощную уже ногу. – Худо дело, – заявил Вуко. – Покажи мне песни. – Ничего нет, – простонала перепуганная Цифраль. – У них это внутри! Заперто в организме! – Заперто, да? Просканируй-ка вон ту кровь! – Есть! – пискнула она. – И немало. Драккайнен развернулся и отклонился назад, избегая косого удара, а потом пинком сломал шипастому колено и рубанул в запястье, по сухожилиям. А потом отбросил серп, присел и обеими руками собрал дымящуюся кровь из лужи и снег, превращенный в рыжую грязь. – Perkele lamitaa! – рявкнул Вуко и выбросил руки в сторону противника, держа перед глазами картинку частичек воды, рвущихся связей и весьма реактивных атомов водорода, соединяющихся в частицы, в окружении газообразного кислорода, насыщенного энергией. Вспыхнуло, шипастый свалился с горящим лицом, из его раны на боку рванул огонь. Драккайнен обернулся к остальным, и в каждой руке он держал танцующее, рвущееся пламя. – Ну, давайте, уроды, – сказал. – Make my day,[10] панки. Грохнуло. Из руки его ударила струя огня. Один из Отверженных превратился в факел, он бился на брусчатке и горел, ангел прокатился по стене, издавая испуганный визг и пытаясь погасить пламя, бьющее из его ран, как из сопел реактивного самолета. Безрезультатно. Каждая капля крови сразу же взрывалась газолином и поджигала следующую. Оленеподобный рванул в сторону выхода из улочки как болид. Варфнир и Грюнальди одновременно уступили ему дорогу и рубанули по ногам, а потом, все так же одновременно, пробили грудную клетку и, ухватив за рога, приволокли к Драккайнену и бросили у его стоп. Он склонился и зачерпнул побольше снега с кровью. – Жри! Kusipaa! А потом развернулся, тяжело дыша, и взглянул на паренька, который так и не отложил свой посох, но смотрел на них широко открытыми глазами. Вуко стряхнул голубые огоньки с пальцев, вытер ладонь чистым снегом и нашел свой нож. – Ты пел, парень. Hablas espanol, muchacho?[11] Юноша сморщил брови, но ничего не ответил, как не стал и опускать посох, держа тот обеими руками, свободно, одними большими пальцами, а под мышкой у него посверкивал клинок. Он перескакивал по ним взглядом, глядя примерно в центр корпуса. – Откуда ты знаешь эту песенку? – спросил Вуко. А потом, напрягая память и разум, спросил еще раз, на топорном амитрайском. – Это молитва, отгоняющая демонов и усыпляющая Скорбную Госпожу. Быть может, ты был в ее долине? – ответил парень на том же языке. – Я плохо говорю по-амитрайски, – тщательно выговорил Драккайнен. – Знаешь язык мореходов? Откуда взял песенку? Страшно важно. Юноша чуть распрямился и поднял копье, очень медленно воткнул его в брусчатку и повторил то же самое на языке Побережья Парусов. – Я и не знал, что ты так любишь музыку, – просопел Грюнальди, а потом снял свою кожаную шапочку и вытер вспотевший лоб. – Парень, кто такая Скорбная Госпожа? Ты ее видел? Он кивнул. – Раз видел. Что у тебя с ней общего? Ты тоже Песенник? Ты сжег Отвергнутых Древом. – Я прибыл забрать ее домой. Ее и нескольких других. – Забрать домой? Куда?