— Вот же срань поганая! — в сердцах ругнулся Изюм, доставая из потрепанного кителя пачку папирос. — Как же Факел эту свою хрень проворачивал?! Неспешно закурив и предприняв еще полсотни попыток, спецназовец вынужден был констатировать, что у него дело откровенно не клеилось. А время, между прочим, поджимало, ведь сюда на звуки взрывов вполне могли нагрянуть польские или чешские патрули. И не докажешь им, что ты здесь богоугодным делом занимаешься, накроют из «тридцаток», даже из кабин поговорить не выйдут. Выбора нет, придется искать способ подзарядиться и накормить ненасытный дар где-нибудь в пути. Покряхтев для приличия, все-таки возраст обязывал, Макс поднялся с земли и сорвал с пояса алюминиевую флягу. Уже откручивая крышку, он заметил, что неугомонный пленник снова очухался, но пока еще не успел собрать мысли в кучу. — Э-э-э! Ты что делаешь?! — Губар кое-как совладал с непослушным языком, но в его стеклянных глазах все еще плыл мутный туман прострации. — А на что похоже, кретин? — невозмутимо изрек Виноградов, поливая связанного жидкостью, отчетливо пованивающей керосином. — Прекрати! Остановись! — заголосил инфестат, неистово дергаясь в своих путах. — Давай договоримся! У меня бабок столько, сколько ты в жизни не видел! Все отдам! — Лучше побереги дыхание на предсмертный крик, — жестоко заявил Изюм, не прерывая своего занятия. — Сука! Подонок! Тварь! Ты у меня заживо гнить будешь! Из-под земли достану, гондон! Я найду тебя! — Обязательно найдешь, — безразлично пожал плечами Макс. — Но только уже где-нибудь в аду. Полными ужаса глазами пленник следил за тем, как его палач срывает пучок сухой травы, скручивает жгутом, а затем подпаливает зажигалкой и ждет, покуда огонь не разойдется. — Эй, наемник, не делай этого! — сменил раненный мужчина тон с угрожающего на умоляющий. — Прошу тебя, отпусти! Богом клянусь, уеду отсюда, и никто обо мне никогда не услышит! — Бога вспомнил, гнида? — зло прошипел инквизитор, глядя на извивающегося в ногах Губара. — Что ж ты, скотина, о нем не думал, когда полный автобус с беженцами под нож пускал, а?! Или они не просили твоей милости?! Ты посчитал, что те шестнадцать женщин и десять детей не заслуживают жизни?! Чего же ты теперь скулишь, собака? Какого снисхождения ждешь?! — У меня не было-о вы-ыбора-а-а! — в голос зарыдал инфестат, пуская кровавые сопли себе на губы. — Я нужда-ался в некроэфи-и-ире-е! Дар… это дар меня соврати-и-ил! Дай мне второй ша-анс! — Ну и мерзкая же ты жаба, Губар, — гадливо сморщился бывший спецназовец. — Даже башку твою забирать брезгливо… — Не-е-е-е-ет!!! Истошный вопль пленника сменился поросячьим визгом, звучащим на невыносимо высокой ноте. Подожженный пучок травы упал ему на спину и пламя быстро охватило некроманта, заставляя биться в жутчайшей агонии, вызванной сгорающим в его теле некроэфиром. Изюм же не стал наблюдать за этой неприглядной сценой, а развернулся и молча отправился к поджидавшим его возле разваленного бруствера куклам. Пока Макс беседовал с этим отбросом, мертвецы уже успели вырыть для себя полноценные могилы, чтобы лечь в них и наконец обрести покой. Восемь молодых пацанов, самый старший из которых не успел дожить даже до сорока. Восемь отцов, мужей и братьев, шедших мстить подонку Губару за своих убитых родственников. Восемь бойцов, смело вставших плечом к плечу с Изюмом и разделивших с ним свои припасы и нехитрое вооружение. Жаль, что они так и не увидели кровавого триумфа справедливости… — Вы уж простите, что я вас с того света вернул… — виновато прошептал Виноградов, избегая смотреть воскрешенным мертвецам в глаза. — Но сами понимаете, без вашей поддержки эту падаль было не завалить. Покойники, разумеется, ничего не ответили. Запертые в холодеющих телах души не могли больше иметь своей воли и во всем подчинялись пленившему их инфестату. Получив мысленный приказ, они все послушно легли в вырытые ямы и замерли, глядя пустыми безжизненными глазами на бегущие по весеннему небу грязно-серые облака. Разорвав ментальную связь и изъяв весь некроэфир из поднятых кукол, Изюм схватился за лопату и со скоростью бульдозера закидал погибших парней землей. — Ну все, братцы, — тускло попрощался инквизитор, — покойтесь с миром. Вашим старикам я координаты обязательно скину, чтоб похоронили по-человечески. Ну а пока только так… Зашвырнув заточенную лопату куда подальше и накинув на плечо ремень видавшего виды ВСС, Виноградов отправился на север. Туда, где польские пограничники тщательно стерегли рубежи своей державы. Правда, буквально на втором шаге бывший спецназовец споткнулся, потому что ему почудилось, будто ветер донес в спину едва различимое: «Спасибо…» Остановившись и пристально осмотрев позади себя безжизненный пейзаж, обезображенный шрамами окопов и оспинами взрывных воронок, Макс так никого и не заметил. Шум недавнего боя спугнул из этих мест даже белок с птицами, и сейчас тут не обреталось ни единой живой души. Но он ведь слышал! Не призраки же ему нашептали? Хотя… Ненадолго остановив взгляд на небольших холмиках свежих могил, Изюм печально улыбнулся и прикрыл глаза. — Земля вам пухом, парни… Глава 2 Я сидел возле собственной могилы, подогнув ноги и бережно опустив бесчувственную Марину на свои колени. Процесс противоестественного возрождения покойного инквизитора оказался слишком травмирующим для нее зрелищем, и я не мог винить девушку за то, что она упала в обморок. Сам не знаю, как бы отреагировал, увидь подобное. С неба падали крохотные ледяные кристаллики, сопровождаемые обильной дождевой моросью. Свинцовые тучи нависали над самой головой, неиллюзорно давя на насупившийся и потемневший от пролитой влаги мегаполис. А воздух вокруг нас, кажется, был довольно прохладен, но я, проведший во мраке и сырости зарытого гроба неопределенно долгое время, практически не ощущал холода. В общем, не нужно иметь выдающийся ум, чтобы понять, что погода совсем не располагала к отдыху на голой земле. Но я никак не мог решиться прикоснуться к бархатной коже Марины своими исцарапанными грязными ладонями. Сорванные ногти на моих пальцах выглядели кровоточащими язвами, забитыми черной землей. И одна только мысль, что это убожество дотронется до милого кукольного лица девушки, казалась мне просто кощунственной. — Эй, Мариш… Маришка, очнись, — потряс я красавицу, желая привести в чувство. Девица слегка поморщилась, словно от головной боли, что-то невнятно пробормотала, но глаза так и не открыла. — Давай-давай, родная, дома отдохнешь, — настойчиво тормошил я ее. — Не валяйся на земле, а то простынешь еще… Кое-как заставляя напрягаться ослабшие мышцы, я чуть приподнял Марину, подложив руку ей под спину. — Ох… — тихо выдохнула она, и ее ресницы слегка задрожали. — Привидится же такое… А потом веки девушки распахнулись, и в меня вперился потрясенный взгляд ее светлых глаз. Секунда. Другая. Третья. Осознание того, что над ней нависает лицо покойного бывшего парня, и что она в самом деле находится на кладбище, в окружении надгробных камней и памятников, безжалостно вторглось в ее разум. Леденящий душу ужас парализующей волной прокатился по телу Марины, дотягиваясь до самого сердца. Темный дар очень красочно передал мне ее ощущения, и я будто бы сам почуял, как колючие лапы страха стискивают грудь. Губы девушки задрожали, и мне показалось, что она собирается закричать, и именно в этот момент я мысленно послал к дьяволу все условности и приличия. Не для того я лез к свету сквозь промерзшую мокрую землю, чтобы идти на поводу у своих природной робости и неуверенности. Не для того восстал из мертвых, чтобы упустить свой шанс… Порывисто наклонившись вперед, я приник к губам своей возлюбленной. Сперва нерешительно и боязливо, но потом все более напористо и пылко. После длительного прозябания в промерзшей могиле, чужое дыхание и кожа показались мне обжигающе горячими. Земляная пыль царапала наши губы — мои, стылые и твердые. И Маришкины. Теплые и мягкие. И одному богу известно, сколько бы это продолжалось, если б девушка ответила на поцелуй. Однако в моих объятиях она обмерла и напряглась, до зубовного скрежета стискивая челюсти. Я вынужден был прерваться, потому что ощутил себя каким-то мерзким насильником. — Марина, ты чего? Это ведь я, — с трудом вытолкнуло слова мое осипшее горло. — Я здесь, я вернулся… — Н-нет, не м-может быть… т-ты умер… — отрицательно помотала головой моя собеседница. — Не правда, — возразил я. — Все это время я был жив. В некотором смысле. Я слышал, как ты прощалась со мной у гроба. Ты говорила, что хотела бы исправить то, что произошло между нами… — Как такое возможно? — потрясенно молвила она, на короткий миг позабыв даже о своем страхе. — Инфестата не так уж просто убить, как оказалось, — преувеличенно бодро фыркнул я. — Дар удержал меня на земле и исцелил. Ну… относительно. — Так ты… не зомби? — с плохо скрытой тревогой осведомилась девица. — Из некроманта невозможно сделать умертвие, — безапелляционно отрезал я. — Слушай, я и сам не особо понимаю, почему со мной произошло это. Но в одном могу тебя заверить совершенно точно — я живой! — А так с виду и не скажешь… — боязливо пискнула Маришка и осеклась, словно опасалась моей реакции. — Ну да, принять душ и переодеться мне бы сейчас не помешало, — не стал я с ней спорить. — Ты поможешь мне? А то мне в карманы ни денег не положили, ни ключей от дома. Девушка нервно хихикнула, а потом зачем-то уточнила: — Ты не шутишь? — Если б я хотел дать стендап-концерт, то выбрал бы для этого другое место, — ворчливо отозвался я. Судорожно кивнув и сделав глубокий вдох, Марина предприняла попытку подняться. Я ей в этом помогал в меру невеликих сил, и вскоре мы оба, заметно пошатываясь, смогли воздеть себя на ноги. Первым делом девушка придирчиво оглядела свой запачканный пуховик, избегая смотреть в мою сторону. Потом подняла с земли упавшую сумочку и достала из нее пухлую пачку влажных салфеток. Не отрывая глаз, красавица начала старательно приводить себя в порядок, оттирая отпечатки моих чумазых ладоней с ткани. А покончив с этим, Маришка принялась и за меня. — Господи, да ты насквозь мокрый! — воскликнула она, безуспешно размазывая грязь по моему погребальному кителю. — Меня там слегка подтапливало внизу, — неохотно признался я. — Омолаживался принятием холодных ванн. — Не шути так, пожалуйста, — жалобно попросила девушка, бережно обтирая мои израненные руки. — Я все еще не могу поверить, что это происходит на самом деле… — Ладно, молчу. Кстати, можешь тереть сильнее. — Разве тебе не больно? — обеспокоенно поинтересовалась она. — Терпимо… — уклончиво бросил я, не ощущая даже легкого дискомфорта от глубоких царапин и сорванных под корень ногтей. — А ты не заболеешь? На улице все-таки минус два градуса с ветром… — Инфестаты не болеют. На этом наш диалог угас, и дальше Марина крутилась вокруг меня уже молча. Изведя все салфетки, но так и не придав моему облику хотя бы отдаленно приличного вида, она беспомощно опустила руки. — Все… это была последняя. — Теперь можем идти в город? — с сомнением спросил я, рассматривая свой драный прикид. — Кхм… если только не по слишком оживленным улицам, — вынесла вердикт моя спутница и настойчиво потянула к выходу. — Идем быстрее, я такси вызову, у меня ты хотя бы отогреешься и вымоешься. — Спасибо, Мариш, — благодарно кивнул я. Заплетающиеся ноги понесли меня, пружиня и подгибаясь при каждом шаге, но я упрямо отказывался от предложенной поддержки. Я чувствовал, что девушка еще пребывает в шоковом состоянии, и не хотел подвергать ее психику новым испытаниям. Хотя, казалось, куда уж еще дальше… Так мы и шли с ней, притягивая неодобрительные взгляды редких посетителей кладбища. Грязный, не по погоде раздетый оборванец, качающийся из стороны в сторону, словно пьяный, и молодая красавица с окаменевшим лицом. Вероятно, прохожие принимали меня за нерадивого мужа, которого супруга вытащила из водоворота пьяного угара. Раньше жаркий стыд от всей этой неловкости наверняка бы затопил щеки ярким румянцем. Но теперь мне было глубоко наплевать. Разве может чье-то осуждение задеть того, кто вырвался из объятий смерти?