Двери открываются в холодный серый внутренний двор – это еще не мир, а лишь подступы к нему. Прохладный утренний воздух щекочет мне щеки. Кетч стоит по стойке смирно рядом с черной машиной. Массивная задняя дверь открыта, и мы с большой охотой и нетерпением забираемся внутрь. Это всегда происходит именно так. Спору нет, я счастлива и довольна жизнью в Куполе, но, когда фантазирую о мире, который так редко вижу, мне хочется исследовать его, узнать поближе. Голод мой неутолим, я хочу переварить как можно больше информации, прежде чем меня вернут в тот дом, который выбрали для меня. Как только мы с матерью Ниной устраиваемся на черных кожаных сиденьях, Кетч громко захлопывает дверцу, запирая нас в темной капсуле без окон. Салон автомобиля становится мягкой и уютной камерой. Вскоре загорается тусклый свет, позволяя нам увидеть больше – хотя смотреть особо не на что. Мы слышим, как Кетч садится за руль, с глухим стуком закрывая водительскую дверцу. Я делаю вывод, что нас только трое, и значит наша поездка не станет мероприятием государственной важности. Она носит более личный, особенный и интимный характер. Мое сердце поет, когда я догадываюсь, куда мы едем. Машина катит вперед, и я обхватываю себя руками, зная, что мы на пути к самому счастливому месту. Я мысленно представляю, как мы удаляемся от Купола, проезжаем через город и окраины, и мне нравится, как меня качает из стороны в сторону, когда Кетч делает повороты или бьет по тормозам. Ритм движения успокаивает и в то же время будоражит. Я откидываю голову назад и закрываю глаза. Как обычно, поездка кажется долгой, и мне интересно, который час, если нам нужно успеть вернуться к следующей встрече. Я не спрашиваю мать Нину. Не хочу, чтобы она сократила маршрут или, хуже того, передумала и заставила Кетча вернуться, прежде чем мы достигнем места назначения. Меня ведь так давно не вывозили туда. Дорога становится все более тряской – я это чувствую всем телом. Мне знакомы все рытвины и повороты. Мы приближаемся. Наконец автомобиль замедляет ход. И останавливается. Мое сердце трепещет. Механизмы, удерживающие меня в задней части автомобиля, стонут, когда Кетч открывает дверь и освобождает меня. Уже не так темно, как в тот час, когда меня разбудила мать Нина. Небо проясняется. Близится рассвет. Я вылезаю, чувствуя хруст гравия под ногами. От этого звука мои губы дергаются в улыбке. Отойдя от автомобиля, я вдыхаю знакомые запахи жасмина, розы, василька, ландыша. Слышу щебет птиц и шепот струящейся воды, и это наполняет меня радостью. Я приезжаю сюда уже много лет, с тех пор как впервые побывала здесь с Вивиан. Когда мы сели в машину, она сказала, что для меня нашли уединенный сад в реальном мире, где я могу побыть одна. Тогда мне было все равно, как он выглядит – да пусть хоть грязная канава, не беда. Голова шла кругом от одной лишь мысли, что нашелся клочок земли, который станет только моим. Но я просто обалдела, когда увидела цветущую лужайку с журчащим ручьем посередине. Я спросила, с чего вдруг такой подарок, и улыбка не сходила с моего лица, пока я упивалась этой красотой. Похоже, Вивиан осталась довольна моей реакцией. Я была так благодарна, что обняла ее. Она позволила мне такую вольность и прошептала мне в волосы, что все это для меня. Все это принадлежит мне одной. Мы бегали по кустам, резвились часами. Я и сейчас вижу, как мы играем в прятки и Вивиан улыбается. Я слышу наш смех, уносящийся к самым верхушкам деревьев. Никогда мы не были так близки. Больше она сюда не приезжала, хотя я знаю, что в тот раз ее радость не была фальшивой или вымученной. Она была искренней. Вивиан запомнилась мне тогда доброй, дружелюбной и ласковой. Но потом она отдалилась от меня. Между нами как будто выросла стена, и Вивиан превратилась во властного тирана, осуждающего каждое мое движение. Наш единственный день, проведенный вместе, стал всего лишь воспоминанием, и я все чаще задаюсь вопросом, а был ли он наяву. Он так не похож на то, что происходит между нами сейчас. Холли никогда не бывала здесь, но это объяснимо. Она не может функционировать на открытом воздухе в реальном мире. Капля – это ее предел. Я открываю глаза и шагаю по лужайке, теряясь в сочной зелени, утопая в уюте запаха и плеска воды. Я подхожу к ручью и опускаюсь на землю. Воздух здесь кажется более насыщенным, влажным и росистым в медленно подкрадывающемся утреннем свете. Я вслушиваюсь в звуки, наблюдая за парящими над головой птицами. Деревья танцуют в ритме ветерка, рябь бежит по воде. В Куполе у меня есть Капля, куда я могу сбежать ото всех. Я люблю сидеть там, над облаками, рядом с Холли. Здесь, на природе, я не чувствую себя затворницей, и во мне просыпается невероятная сила. В окружении такой красоты я думаю о том, что готова сделать все возможное ради спасения человечества. Сама природа вдохновляет меня на это. Здесь никто не обрезает заросшие кусты, как принято в Куполе. Вместо этого все растет и буйствует в свое удовольствие, по собственной воле. Порой мне хочется стать одним из здешних цветков. Розой, которой позволено быть розой… Мать Нина, следуя за мной, присаживается чуть в сторонке. Она закрывает глаза, тоже растворяясь в благодати тихого утра. Как ей живется вдали от мира, в котором она выросла? Мне, наверное, проще: ведь я не знаю ничего другого. Погруженная в раздумья, она хмурится, и морщины еще глубже прорезают лоб. Видимо, вспомнилось что-то из далекого прошлого. – Спасибо, что привезла меня сюда. Она кивает, не открывая глаз. Какое-то время мы так и сидим, пока она не прерывает молчание: – У меня для тебя подарок. – Она достает из сумки маленький сверток, упакованный в коричневую бумагу. – Книга? – с волнением предвкушаю я. Мне всегда представлялось, что книг в этом мире не меньше, чем одежды в моем гардеробе в Куполе, и все они в моем распоряжении. Не могу сказать, что меня балуют книгами. Я знаю, что многое от меня утаивают, потому что большинство книг, что я читаю, написаны сотни лет назад – достаточно посмотреть на даты публикации. Мне еще не попадалось ни одной книги, написанной в последние лет семьдесят, а то и больше. Однажды я спросила об этом. Хотелось узнать, в чем причина такого пробела в литературе. Естественно, во мне взыграло любопытство – ведь столько всего есть на свете, чего я не знаю. Вивиан сказала, что десятки лет назад технологии захватили мир, и потребность в печатной книге отпала. Собственно, вот и все объяснения. Я научилась быть благодарной за то, что у меня есть, и держу свои мысли при себе. Жадность – страшный грех, и я знаю, что не должна желать большего… и все же ощущаю всплеск радости, когда получаю что-то новое. – Это не то чтобы книга… – говорит она. – О? – Ну, это просто… Открой. Я смеюсь над ее растерянностью и нетерпеливо разворачиваю сверток. – Что это? – Я осматриваю странный предмет. Чем-то напоминает ученическую тетрадь, хотя в черной кожаной обложке выглядит намного роскошнее. Сжимая корешок, я листаю страницы, мельком просматривая, что там внутри. Сердце замирает, когда я вижу почерк. – Это писала твоя мать, – тихо произносит мать Нина. Я снова открываю первую страницу, и к горлу подступает ком. Коринна Уоррен: Письма моей девочке. Ты меня еще не знаешь, но я твоя мать. Возможно, ты захочешь называть меня не матерью, а мамой, мамочкой или мамулей, но, что бы ты ни выбрала, для меня этого будет более чем достаточно. Я жду не дождусь, когда смогу услышать, как ты зовешь меня. Мне не терпится увидеть, как ты растешь. Но больше всего на свете я хочу взять тебя на руки и знать, что ты в безопасности. Моя жизнь будет полной, когда ты придешь в этот мир, и мы будем вместе – я, ты и твой отец, – а до тех пор пусть останутся эти письма от меня к тебе, от матери к ребенку. – Почему я не видела этого раньше? – спрашиваю я. Лицо матери Нины задумчивое, но суровое. – Гораздо важнее то, что они у тебя сейчас, Ева. Пожалуйста, помни, не во все битвы стоит ввязываться, и тем более не в те, которые начинаются из лучших побуждений. Я опускаю взгляд, пробегаюсь пальцами по строчкам, написанным моей матерью. Словам, обращенным ко мне. Я могла бы сейчас же прочитать все эти письма залпом, думая о том, как ее рука скользила по странице, пока она мечтала о нашем будущем. Я могла бы впитывать каждую мелочь, узнать, кто она и чего хотела для меня, размышлять о том, что ей удалось осуществить. Но я не хочу торопиться, мне хочется смаковать единственную осязаемую вещь, связывающую нас. Одного параграфа пока достаточно. Я прижимаю тетрадь к груди и держу ее. Так я чувствую себя более цельной и наполненной. Я беру руку матери Нины в свою, поглаживая ее тонкую морщинистую кожу. Пусть она не моя мама, но она здесь, рядом, и заменяет мне ту, которой нет. День начинается совсем не так, как я ожидала, но я рада такому началу. Проходит время, пока я наслаждаюсь видами, теплом руки матери Нины и зарождающейся надеждой при мысли о том, что меня ждет. В кои-то веки все кажется настоящим. 9 Ева На обратном пути я засыпаю в машине. Еще бы: подъем ни свет ни заря, возбуждение от поездки, да еще такая лавина чувств нахлынула во время прогулки. Вернувшись к себе в комнату, я первым делом открываю тетрадь с письмами, перечитываю первый абзац, покрываю страницу поцелуями и прячу свое сокровище под подушку. Мне ужасно хочется продолжить чтение, но времени нет. Вот-вот должны прийти Матери, чтобы подготовить меня к следующей встрече, и я не хочу, чтобы они видели тетрадку или говорили о ней. Пока. Интересно, знает ли Вивиан о том, что письма у меня? Хотя, конечно, наивный вопрос: она знает все. Но имеет ли это значение? Есть о чем подумать, но не сегодня. Мне вручили неожиданный подарок от мамы. Старая мудрая мать Нина во многом была права, когда говорила о том, куда лучше направить мою энергию. Меня распирает от волнения при мысли о том, что я скоро вернусь к письмам моей мамы, но сейчас я должна сосредоточиться на предстоящей встрече с претендентом номер два. Матери заходят все вместе и привычно берутся за дело. Сегодня все проходит намного спокойнее, чем в прошлый раз. Меньше шума и суеты. Или, возможно, это я задаю тон, чувствуя себя более расслабленно, чем раньше. Прогулка у ручья сняла нервное напряжение, а подарок из прошлого от матери наполнил меня предвкушением завтрашнего дня. Конечно, я с нетерпением жду свидания с новым суженым – жажда перемен никуда не делась, – но гораздо больше меня будоражит перспектива остаться наедине с маминой тетрадкой. Возможно, Матерям передается мое настроение. Мне молча вручают красивое платье, похожее на то, что я надевала для предыдущей встречи. Только на этот раз платье будет спрятано под униформой Матерей. Точно так же мои волосы тщательно укладывают, а потом прикрывают шалью. Макияж, как всегда, безупречен. Когда мать Нина прикалывает булавкой головной убор, у нее вырывается вздох разочарования. С тех пор, как мы вернулись, моя самая верная и давняя подруга-горничная пребывает в глубокой задумчивости. Морщинистое лицо чуть строже, чем обычно, отчего она выглядит почти суровой. Что-то ее беспокоит – во всяком случае, это не то выражение лица, которое я привыкла видеть. – Досадно, что приходится прятать такую красоту, – бормочет она, и складки на ее тяжелых веках проявляются еще заметнее. – Это только для первой встречи, – успокаиваю я. Мы как будто меняемся ролями: теперь я пытаюсь ее успокоить. Мы провели отличное утро, и я зарядилась его энергией. – Просто это так неестественно, – продолжает она едва ли не шепотом, и по ее лицу пробегает тень тревоги. – Разве можно считать естественным все остальное? – в свою очередь спрашиваю я, не повышая голоса. – Может, ты и права, – соглашается она, нежно коснувшись моей щеки. Этот ласковый жест вызывает у меня улыбку. Ее недовольство изменениями в процедуре можно понять. После того, что случилось в прошлый раз, мне стало ясно, как много значат эти встречи для Матерей: я видела их опечаленные лица и слышала, как всхлипывает мать Нина. Мало того, что эти смотрины служат обещанием будущего, они еще напоминают о прошлом. Мысли о реальном мире снова разжигают огонь в моем сердце. Скоро старый мир матери Нины станет частью моего будущего, ради которого я и встречаюсь с этими поклонниками. И теперь, когда со мной письма моей матери, грядущие перемены кажутся еще ближе. – Где ты познакомились со своим мужем? – спрашиваю я. Мать Нина глубоко вздыхает, раздумывая, стоит ли отвечать на мой вопрос. – Говори же, – шепчу я. – В городском баре, – вырывается у нее, прежде чем она успевает прикусить язык. Краснея, она отворачивается к туалетному столику и принимается собирать свой чемоданчик с косметикой. – Это было еще до того, как нас перестали пускать в такие места. – А почему перестали пускать? – Власти решили, что это плохая идея. Они были правы, – смиренно произносит она, громко захлопывая коробочку с тенями для век, словно подчеркивая правильность этой точки зрения. – И как это было? Когда вы впервые встретились? – Я сажусь на кровать, не уверенная в том, что получу ответ. Мне хочется узнать больше, раз уж она начала откровенничать. Конечно, она и раньше говорила о своем муже. То и дело проскакивали какие-то обрывки информации, но мне этого хватило, чтобы догадаться, насколько они любили друг друга и как ее подкосила потеря. Вот в чем трагедия Матерей. Большинство из них здесь, потому что в жизни каждой есть печальная история, хотя они редко об этом рассказывают. По крайней мере, мне. Я знаю, что она любила, потом потеряла любимого, и эта утрата привела ее ко мне. Меня восхищает то, что мать Нина, которая знает обо мне так много, делится со мной историей своей жизни. – Это было подобно электрическому разряду, – говорит она, вздрагивая от воспоминаний. – В тот вечер я знала, что не смогу уйти без обещания увидеться снова. Через две недели он попросил моей руки. – Две недели? – У меня перехватывает дыхание.