– Это великий день, – говорит она, пожимая изящными плечами. – Самый важный в моей жизни. – Я киваю в знак согласия, теперь уже с серьезным видом. Мне хочется, чтобы она думала, будто ей удалось заинтересовать меня и я готова к глубокому и содержательному разговору. – Ну, если не считать моего рождения – то было эпохальное событие. – Да ничего особенного, – отвечает она, пытаясь скрыть улыбку, мелькающую в уголках рта. – Уж точно не самая горячая новость, – ухмыляюсь я. – Вот именно, – еле слышно произносит она. – Тогда расскажи мне о нем. – У меня в комнате целое досье на него. Можешь пойти посмотреть, если хочешь. Или принесешь его сюда? – дерзко предлагаю я, зная, что ей уже известно его содержание и что она не смогла бы принести его сюда, даже если бы нам разрешали хоть что-то приносить на Каплю. – Пытаешься от меня избавиться? – спрашивает она, и в ее широко раскрытых глазах вспыхивают искорки. – Еще чего, зачем мне это делать? – смеюсь я, мысленно возвращаясь к незнакомцу, с которым мне суждено встретиться завтра. Претендент Номер Один. – Его зовут Коннор… Судя по фотографиям, которые я видела, он довольно симпатичный. – Это хорошо, хотя внешность – еще не все, – отвечает она. – Конечно. Внешность бывает обманчива. – Ирония не чужда нам обеим. Я замечаю, как она поджимает губы, пытаясь сдержать очередную улыбку. Я люблю ее за этот маленький проблеск эмоций. – Есть в нем еще что-нибудь выдающееся? – спрашивает она, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. Вопрос звучит невинно, как это принято между подружками. Будто она и не пытается выудить информацию и проникнуть в мои мысли – потому что, насколько я могу судить, их пока не могут контролировать, тестировать или прослушивать. Мне бы хотелось, чтобы так оставалось и впредь. Но это моя Холли, напоминаю я себе. По ее глазам я знаю, что она искренне заботится обо мне, что она больше, чем просто посредник, приставленный ко мне, чтобы управлять моими радостями и тревогами. – Трудно судить по тому, что я видела и читала до сих пор. Узнаю больше, когда встречусь с ним утром. – Я стараюсь, чтобы голос звучал спокойнее. Вот уже много лет мы идем к этой цели. Я всегда знала, что будет три претендента на мою руку. Не два или четыре, а именно три. Трое мужчин из шорт-листа, которые зарекомендовали себя достойными выполнения предстоящей задачи. Мне не рассказывают, как проходил отбор, и я могу только представить, что их тестировали, тренировали и муштровали так же, как и меня. Теперь пора и мне сказать свое слово. Встретиться с тройкой лучших и выбрать спутника жизни. Партнера. Мужчину для сосуществования. Я здесь не для того, чтобы одним махом заселить мир людьми; моя миссия скорее в том, чтобы совершить некоторую перезагрузку, позволить нам начать все заново и исправить ошибки. Таковы надежды и план, который мне доверено осуществить. – И что ты чувствуешь перед встречей с ним? – спрашивает Холли, глядя мне в глаза. Ничто от нее не ускользает. – Беспокойство, волнение, страх, восторг, ужас… – Я умолкаю, обводя пальцами контур пятна загрубевшей кожи в форме полумесяца на левом запястье. Постоянное напоминание о том, какой уязвимой я была в прошлом и почему чувствую себя в безопасности здесь, среди тех, кому можно доверять. – Меня пугает неизвестность. Холли улыбается, как будто понимает меня с полуслова. Неудивительно, ведь она уже более десяти лет играет роль моей лучшей подруги, но она никогда не сможет понять, какой груз ответственности я несу. Никто не сможет. В этом смысле я совершенно одинока, к каким бы уловкам они не прибегали, чтобы убедить меня в обратном. Эти незнакомые люди смотрят на меня так, будто у меня есть ответы на их молитвы, но что, если они ошибаются во мне? – Он знает обо мне все. Я не знаю о нем ничего, кроме того, что содержится в его досье, – делюсь я своим беспокойством и пытаюсь игнорировать неуверенность в себе. – Он тоже знает только то, что ему показали, – деловито отвечает она, и я сразу вспоминаю, как мне в лицо совали камеру и просили сказать несколько слов, чтобы подбодрить человечество в его бедственном положении. Я знаю, что торжества по случаю моего шестнадцатилетия на прошлой неделе тоже засняты на видео. В перерывах между шумными играми, пением и танцами меня расспрашивали о том, как я себя ощущаю при достижении знакового возраста. Я не жаловалась, потому что привыкла к этому. Мир радуется, наблюдая за тем, как я взрослею. Раньше мне бывало стыдно в такие минуты. Теперь я чувствую реальную связь с обществом, как будто путешествую сквозь объектив и говорю непосредственно с каждым человеком. Я ощущаю себя сильной, частью мира, не совсем уж одинокой. – То, что он видел, в любом случае лучше, чем глупое видео его бега на дорожке и игры на виолончели – хотя он здорово бегает и музицирует, – вырывается у меня со стоном, когда я вспоминаю клипы с участием Коннора, которые показывала мне управительница, Вивиан Сильва. Такое впечатление, что я должна быть счастлива от музыкального таланта незнакомца и скорости, с которой он передвигает ногами. – Я бы хотела еще что-нибудь посмотреть. – Значит, тебе понравилось то, что ты увидела? Это разожгло твой аппетит? – Она ухмыляется и, опуская голову, вглядывается в меня снизу вверх, хлопая ресницами. – Да. Нет… я не знаю. Мне нужно больше. Я хочу знать, чем он живет. Что заставляет его улыбаться и плакать. Есть ли у него братья и сестры или мать. Каково это – жить за пределами Башни и иметь много друзей. – Возможно, у него их не так уж много. – Но, во всяком случае, они реальные, не то что у меня. – Уф. Бьешь по больному месту. – Она стонет, прикладывая руку к груди. – Извини, – бурчу я. – Вполне естественно, что ты нервничаешь, Ева, – говорит она уже серьезным тоном. От ее шутливой манеры не остается и следа. – Я не нервничаю, просто… – Мой голос обрывается, и я чувствую, как пылает лицо. – Я могу возненавидеть его. – Вот почему тебе предлагают еще двух претендентов, – напоминает она. – У тебя есть выбор. Ты – Ева. – Знаю. Ева, спасительница человечества. – Эти слова будто вязнут на зубах. – Нет, – твердо говорит она. – Сильная, талантливая, веселая, красивая, неповторимая. Это он должен нервничать. Здесь ты главная. Помни об этом. Таких, как он, много. А ты – единственная. – Спасибо тебе, – бормочу я, сознавая, что мои румяные щеки быстро становятся пунцовыми. Пузырь нервной энергии набухает в животе. – После долгих лет ожидания, обсуждений и подготовки, любопытства и тревог завтра все может свершиться. Наступает этот день. Я встречаюсь с претендентом. Юношей… мужчиной. – Думаю, «юноша» – это точнее. – Она смеется, зарываясь лицом в ладони. – Это начало новой жизни. Юное лицо Коннора мелькает передо мной. Я придирчиво изучила его вдоль и поперек и хорошо помню прыщики на подбородке, мягкие светло-каштановые волосы и улыбку, слегка кривобокую. Впрочем, все это не более чем поверхностный взгляд. Мне интересно, что там, внутри. На какое-то мгновение лицо Холли искажается болью, но тут же возвращается ее безупречная улыбка, и она продолжает: – Ты заметила, как он смахивает волосы с лица всякий раз, когда начинает говорить? Мне кажется, это мило… – Заметила. – Уголок моего рта дергается. Я недовольна информацией, которую мне дали о Конноре, потому что ее недостаточно. Я хочу большего. Не стану скрывать: я часами просматривала видеозапись продолжительностью три минуты и двадцать две секунды, прокручивая пленку снова и снова. Я ставила ее на повтор, вглядываясь в каждую деталь, перематывая назад, чтобы увидеть, как он оттягивает края майки, как его пальцы соприкасаются с тканью, как легко скользят по струнам виолончели, как он щурится, глядя в ноты. Это завораживает куда больше, чем все, что они позволяют мне смотреть, делать или читать. Это жизнь. Жизнь во внешнем мире. Я знаю, что они наблюдают за мной во время просмотра видео. Они наверняка думают, что я влюбилась в первого же мужчину, с которым мне разрешили пообщаться, но на самом деле я просто очарована. Мне хочется впитать каждое его движение, каждую интонацию. Ему не позволяют говорить много, но все равно я получаю информацию – знания о мире, что простирается внизу; мире, о котором мне почти ничего не известно. У нас с Коннором одно огромное ночное небо на двоих, но в остальном наши жизни совершенно разные. Мои дни проходят здесь, в Башне, где мне ничего не угрожает, в то время как он свободен в своих передвижениях. Он волен распоряжаться своей жизнью. Конечно, если только завтра ему не улыбнется удача. Тогда его жизнь станет больше похожей на мою, или, как я надеюсь, моя жизнь станет больше похожей на его жизнь… – Верю, ты отлично проведешь время, – говорит Холли, глядя мне в глаза. – Я буду думать о тебе. – Правда? – Я внутренне морщусь, когда слышу нотки мольбы в своем голосе. Иногда Холли действительно кажется осязаемой и реальной. Как будто она и впрямь мой компаньон и единственный союзник. Мне хочется прильнуть к ней, лишь бы она не уходила. – Да. Конечно. Это… важный день для всех нас, – бормочет она. – Кто же не будет думать о том, как ты там справляешься? – И то верно. – Я вздыхаю. 2 Ева Вот уже час, как мы сидим на том же месте и, как обычно, говорим обо всем и ни о чем. Иногда Холли позволяет мне посплетничать о ком-то из Матерей, пожаловаться на то, что не понимаю математическую теорию, или на трудности в освоении китайского языка. Иногда мы просто молчим. И это тоже хорошо. Нам так легко вдвоем. Мое сердце сжимается при мысли о завтрашнем дне, о том, каких усилий он потребует. Я думаю о том, какой неловкой, неестественной и неуклюжей могу предстать – не по своей вине, а скорее из-за всей этой нелепой ситуации. Я машинально лезу в карман и достаю разноцветный кубик Рубика – как и мой гардероб, это отголосок ушедшей эпохи, в которой наверняка жилось намного проще. Вот почему я так увлечена этой игрушкой – для меня утешение вертеть кубик в руках и слушать скрип его пластиковых деталей, трущихся друг о друга. Сжимая его обеими руками, я прокручиваю подвижные грани так, чтобы цветные квадраты менялись местами. Я всегда любила разгадывать эту головоломку. Поначалу было очень трудно. В детстве я смотрела на него часами, крутила беспорядочно, пока не начинала злиться. По ночам мне снилось, как я собираю этот кубик! Помню, Холли дразнила меня: «Просто сними наклейки, а потом верни их обратно на нужные места», – говорила она, зная, что я никогда не буду мухлевать. Теперь я легко собираю его, почти не задумываясь упорядочиваю цветные квадраты. Когда-то решение этой головоломки успокаивало мой разум, но теперь покой наступает от того, что удается чем-то занять свои руки. – Что ты делаешь, зачем ты притащила эту штуку? – Голос Холли взлетает на октаву вверх. Она мгновенно впадает в панику при виде ретро-игрушки в моих руках и оглядывается на стеклянные двери позади нас. – Он лежал у меня в кармане, я и забыла про него. – Приходится изворачиваться, делая вид, будто ничего страшного не происходит. По правде говоря, я знала, что кубик при мне, но реакция Холли меня пугает настолько, что хочется отмотать последние тридцать секунд назад и оставить игрушку там, где она и пряталась. – Ты же знаешь, что нельзя приносить ее сюда. Это против правил! – шипит она, хмуря брови. – Холли, расслабься! – Смеясь, я подбрасываю кубик в воздух и ловлю его обеими руками. Это рискованный трюк, и у меня замирает сердце, но это стоит того, чтобы увидеть выражение лица Холли. Она не в силах поверить, что я могу нарушить такое пустяковое правило. Обычно я очень послушна. Здесь редко выпадает возможность побыть бунтаркой, и как же это будоражит, когда чувствуешь, как кипит и бушует в венах кровь. – Не надо, – умоляет она, закрывая лицо ладонями, словно это зрелище для нее невыносимо. Уговаривая меня остановиться. – Даже не верится, что ты такая трусиха. – Ева, домой. Сейчас же! – гремит голос, заставляя нас обеих вздрогнуть. – В самом деле? Но сейчас всего лишь… – Я оборачиваюсь к стеклянным дверям. Там стоит Вивиан Сильва – одной рукой упираясь в бедро, а другой указывая, куда мне идти. Ее статная фигура неизменно вызывает у меня желание съежиться. Высокая, сильная, она не похожа ни на одну из Матерей. В ней нет ни капли женственности или мягкости, а еще эти ее точеные черты лица, серые брючные костюмы и седые волосы – короткие и жесткие, спереди доходящие до скул и почти полностью сбритые на затылке. Суровость ее лица, всегда недружелюбного, а сейчас еще более грозного, чем обычно, лишает меня дара речи. Нет смысла пытаться что-то объяснить. С ней такие штучки не проходят. Моя бравада исчезает, и я, словно прикованная к месту, чувствую себя опустошенной, не говоря уже о том, что униженной. – Я сказала, сейчас же! – рявкает она, впиваясь в меня карими глазами. – Мы просто говорили о завтрашнем дне, – мой голос тихий и ровный. Я хочу смягчить ее гнев и переключить внимание на более важную, насущную задачу. Игрушка на Капле – пустяк в сравнении с тем, что ждет нас завтра. – Вивиан, она не хотела…