– Давай пройдемся. – Она берет меня за руку и ведет вниз по лестнице. Я знаю, куда она направляется, и, когда мы спускаемся, прибавляю шагу, чтобы идти рядом с ней. Мы молча бредем через оранжерею к выходу из-под навеса. Я вижу, как ветер треплет пряди ее вьющихся каштановых волос, выбившихся из кос, и поглядываю на запястье. Хартман тотчас улавливает мой жест, и в следующий раз, когда я смотрю на запястье, там уже наготове лента для волос. Я на мгновение отпускаю ее руку и, копируя прическу Евы, перехватываю лентой свои светлые волосы, убирая их от лица. Мы выходим из-под навеса на Каплю. – Вот… – Она вздыхает. – Хороший денек? – В моем голосе проскальзывает сарказм. – Потрясающий. – Она ухмыляется, поднимая вверх большой палец. – Все прошло по плану. Я уже слышу свадебные колокола. Я хихикаю, а она смотрит на море облаков под нами. – Такого больше не повторится, Ева, – успокаиваю я. – Думаешь? – сомневается она. – Жалко, тебя там не было, Холс. Он едва мог смотреть мне в глаза. Как будто мое лицо… – Она замолкает и качает головой. – Твое лицо ни при чем. И ты не сделала ничего плохого. Твоей вины здесь нет. Она смотрит на меня с сомнением. – Это был полный и абсолютный провал с их стороны. – Я киваю на ближайшую камеру видеонаблюдения, немого свидетеля нашего разговора. – И, поверь мне, они это знают! Я хочу сказать, конечно, все ребята впадают в ступор, когда видят тебя – ты же единственная девушка на планете! Это же очевидно. И, если хочешь знать мое мнение, они должны были учитывать это, прежде чем тащить тебя на встречу с претендентом. Ева улыбается. Знаю, мне не следовало говорить на камеру или критиковать действия ЭПО, но здесь я имею право делать все, что считаю нужным, чтобы завоевать доверие Евы. – Не думаю, что они обрадуются, услышав твои речи, – поддразнивает Ева. – Да, но иногда приходится срывать наклейки с кубика Рубика, – отшучиваюсь я и показываю камере средний палец. Ева чуть не лопается от смеха, накрывая мою руку ладонью: – Ты всегда так говоришь. – Но это правда. Она снова прежняя. Мы долго сидим на Капле, пока луна Евы ползет над нами по небу. Мы говорим о жизни, о мире, о будущем, о мужчинах, о любви, обо всем на свете. Она любознательна, пытлива, умна. – Ну, и кто там следующий? – спрашивает она. – Что, прости? – До меня не сразу доходит, о чем это она. – Второй претендент, кто он? – О. Э-э, он милый. – Я многозначительно вскидываю брови. – Хм. – Нет, серьезно. Думаю, он тебе понравится, – говорю я как можно более убедительно, зная, что следующий претендент тусклый, как картонка. – Почему они не могут быть такими, как ты? – Она созерцает виды. – Ну, не все совершенны. – Я отделываюсь шуткой. – К тому же, думаю, нам с тобой было бы сложновато решить проблему заселения планеты, если ты понимаешь, о чем я! – Нет, я имею в виду, как ты. – Она поворачивается и смотрит в глубину глаз Холли, спускаясь взглядом на пять этажей ниже, минуя визор, прямо в мои глаза. У меня замирает сердце. Волоски на коже встают дыбом, и я цепенею от ужаса. Она что же, разговаривает со мной? Совершенно огорошенный, я теряю дар речи. Мысленно я отвлекаюсь от Холли и становлюсь самим собой, сталкиваясь лицом к лицу с Евой. Она никогда этого не делала. – Брэм! – орет в наушники Хартман, возвращая меня к реальности, реальности Евы. – Что, уже утро? – спрашивает Ева, когда мы оба жмуримся от яркого солнца, поднимающегося над далеким горизонтом. Нет. Это Вивиан дает команду закругляться. – Думаю, тебе стоит немного поспать, Ева. Вернуться к себе, закрыть жалюзи и отдохнуть. Забудь о сегодняшнем дне. Этого больше не повторится. Она еще раз заглядывает мне в глаза, и я нервно заправляю за ухо пряди волос, забывая о том, что они уже убраны под ленту. Черт, меня трясет. – Хорошо, спокойной ночи, Холс. Спасибо, – говорит она, направляясь к двери. Она машет мне рукой, зевает и исчезает внутри, оставляя меня на Капле в полном одиночестве. Я поворачиваюсь и смотрю на восходящее солнце, которое так и зависло над горизонтом. Как будто поставлено на паузу. Я усмехаюсь про себя, когда дисплей визора постепенно тускнеет и голос Хартмана разрывает барабанные перепонки. – Отключение через три… два… один. Свободен. Сидя на полу, я снимаю гарнитуру и расстегиваю кинетический костюм. Я весь в поту. – Эта девушка доставит нам кучу неприятностей, – говорю я, когда Хартман закрывает ноутбук и подходит ко мне, застывшему в ступоре. – Нет, не нам, – отвечает он. – Она доставит кучу неприятностей тебе. 7 Ева – И раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Скользим по полу и встаем в пятую позицию. Замечательно, Ева, – произносит мать Жаки спокойным голосом, модуляции которого обычно служат мне подсказкой. Она не только одна из самых молодых Матерей, но и самая шустрая – в свои без малого семьдесят может дотянуться до пальцев ног и завести ступню за ухо. До недавнего времени она еще и обгоняла меня во время пробежек. Не знаю, то ли я стала бегать быстрее, то ли она немножко сдала, но в любом случае, благодаря своей сноровке, мать Жаки отвечает за наше с Холли физическое воспитание. Оно охватывает все: от плавания до балета, от нетбола[3] до гимнастики, от карате до бега. Все, что поддерживает меня в форме и придает сил. Мое тело должно быть в рабочем состоянии, готовым к тому, что ждет меня впереди. Я никогда не жалуюсь. И не стану отрицать, что изнурительные тренировки приносят мне облегчение. Я чувствую себя живой, когда кровь бушует в венах, питая пальцы рук и ног, особенно во время занятий боксом: мне подвешивают грушу и позволяют колошматить ее в такт музыке. Я всегда чувствую себя выжатой как лимон, когда выхожу из спортзала, но в то же время полной жизни. Агрессию, которая мне нравится в боксе, уравновешивают танцы. Они приводят меня в восторг, порой даже завораживают. Особенно балет, который я нахожу наиболее эмоциональной формой повествования. В детстве я обычно сидела в танцклассе и зачарованно смотрела, как мать Жаки порхает и кружит по комнате. Время от времени мне разрешают смотреть старые видеозаписи балетных спектаклей. В крупных театрах это были грандиозные постановки, и публика блистала нарядами, достойными великого события. Я понимаю, почему. Эмоции, детали, магия – тело может так много всего выразить в движениях. Балет уносит меня в волшебные миры. Я его пленница. Не могу сказать, что я хорошо танцую, но в классе я чувствую себя настоящей балериной. В такие моменты, закрывая глаза, я будто перемещаюсь. Не на сцену, где за мной наблюдают тысячи зрителей – мне и так хватает наблюдателей, – но в пустой зал, где я выступаю только для себя. Где танцую под собственный ритм. Иногда я открываю глаза и с удивлением обнаруживаю, что нахожусь в танцевальной студии. Сейчас это именно то, что нужно, чтобы прийти в себя после инцидента с Коннором. В этом зале столь прозаические переживания не имеют никакого значения. Я чувствую тяжелое дыхание Холли у меня за спиной. Немудрено после интенсивного занятия на пуантах. В балетном классе мне всегда особенно жалко ее. Она же не такая, как мы, люди. – Теперь поднимите правую руку и, сгибая ее над головой, медленно наклоняйтесь к станку. – Голос матери Жаки низкий и хрипловатый, когда она показывает нужное движение. – Почувствуйте эту растяяяяжку… Тяни руку, Холли. Холли ворчит. – Плие держать, – напевает мать Жаки. – И ниже в приседе. Я выполняю все, что она велит, и мое тело благодарно склоняется в реверансе, приветствуя окончание урока. – Молодцы. – Мать Жаки улыбается, слегка хлопая в ладоши, явно довольная нашими успехами. Она проходит в угол комнаты, натягивает серые форменные брюки на балетные колготки, просовывает ноги в черные туфли и надевает через голову бледно-розовую блузку – простую, если не считать вышитого белого логотипа на левой стороне груди. Это повседневная униформа Матерей. Практичная и невзрачная. Вот почему мне так нравится, когда в класс приходит Холли, неизменно в чем-то новом и стильном – все ж какое-то разнообразие. – Сегодня было тяжело, – задыхаясь, говорю я, как только мать Жаки исчезает за дверью. Обхватывая станок обеими руками, я сгибаюсь, разминая спину. – Ты делаешь успехи, – подбадривает меня Холли. Я поднимаю взгляд и вижу ее покровительственную усмешку. – Они меня загоняли, – бурчу я, выпрямляясь. Холли одета так же, как я: розовые колготки и черный спортивный купальник. – Даже заставили снова взяться за китайский. – Опять? Если ты до сих пор его не освоила, так нечего и пытаться. – Спасибо за поддержку. – Нет, я… – Заминка. Такого с ней никогда не бывало, и я догадываюсь, что она жалеет меня после вчерашнего провала. Я стискиваю зубы. А в следующее мгновение выдаю корявую фразу на ломаном китайском. – Что-что? – Она недоуменно морщит лоб. – Вот именно. – Я посмеиваюсь, удивленная тем, что мне удалось процитировать Сильвию Плат[4] на китайском. – Претендент номер два выглядит вполне прилично, – оживляется Холли, вдохновленная моим хорошим настроением.