- Ммммм, - голова его болтается так, как будто это не шея, а ниточка, со лба капает кровь, на футболке проступили красные пятна. Пытаюсь осмотреть его. И с ужасом понимаю, что ему сломали пальцы на правой руке. Не успеваю осмотреть его, как двери вновь открываются и в помещение вталкивают….моего мужа!!!!! - Лера! – падая, только и успевает сказать мой муж. - Сука! – и я пинаю его. Он вскакивает и удивленно таращится на меня. - Лера, ты здесь откуда?- восклицает мой муж, заметно побледнев. - От верблюда, - выплевываю ему фразу в лицо, так хочется макнуть его мордой в экскременты, вернусь домой, найду для этого какашки собачонки Маргариты Каземировны. - Хм –ха- ха-ха, позади меня раздается больной, надсадный смех, - и мы с Олегом оглядываемся. - Олег, Олег, неужели ты думал, что сумеешь сбежать? – Архангельский поднимает голову. – Ты совсем из ума выжил, Олежа? - Не тебе меня учить, - визгливо кричит мой муж. - Олежа, ты жену свою подставил, - кровь запеклась на его веках, ему трудно и больно, но он упрямо смотрит Олегу в глаза. – Ты придурок, Олежа, и подставил свою жену. Кадык у Олега дергается, по его лицу пробегает гримаса не то боли, не то страха. - Он ее не тронет, - выдает Олег. - Еще как тронет, - в смехе Архангельского сарказм, злость и еще что-то. – Ты же знаешь, он любит красивых женщин. Он их мучает, издевается, а когда совсем сломает, то отдает на панель. От его слов у меня холодок по коже пробегает, я медленно поворачиваю голову и смотю на Олега. - Это правда? - Ну, что ты, дорогая, что ты. Тебя никто не тронет. Я верну ему деньги. - Поздно, Олежа, - выносит вердикт Архангельский. – Он ее уже привез сюда, ты знаешь, что это значит. Олег дергается, в его глазах плещется страх. И мне тоже страшно. Так страшно, что поджилки трясутся. Зуб на зуб не попадает. Олег тянет ко мне руки, но я отшатываюсь от него, как от прокаженного. Обхватываю себя руками и приваливаюсь к стене. - Стоили ли те деньги всего вот этого, Олег, - тихо произношу я. – Стоили ли они твоей семьи? - Лера, я на колени перед ним встану, чтобы он тебя не трогал, Лер. Сейчас Олег готов броситься передо мной на колени, но что толку. Могу ли я простить его? Он вверг не только меня, но и своих друзей в водоворот событий, которые вряд ли закончатся для нас хорошо. - Ты дебилойд, Олежа. У нас двое детей, которые могут остаться сиротами. Ты друзей своих не пожалел, а у них у каждого тоже по двое детей. Моих хоть родители вырастят, а кто будет растить Светкиных? У нее из родни никого нет. В детский дом дети пойдут? Ты сломал кучу судеб, Олежа! Твои сраные пять лярдов этого стоили? Я ору на него, в моих словах столько злости и ненависти, что Олег отшатывается от меня. По его лицу прокатывается гамма эмоций, но сейчас все равно, что он чувствует. В один миг я понимаю, что у меня больше нет чувств к этому человеку. От знакомых слышала, что женщины тяжело переживают свой развод, по несколько месяцев хандрят, пьют лекарства от депрессии, Олег «вылечил» меня за пару дней. У меня не осталось ничего к этому человеку. Ни-че-го! - Что б ты сдох, Олег! – выплевываю ему в лицо. У него дергается кадык, по скулам ходят желваки, но он не может мне ответить, он трус. Олег проходит в дальний угол комнаты, садится на корточки и закрывает лицо ладонями. Может, изображает, что переживает, может действительно переживает. Мне теперь глубоко насрать на его переживания. Мне надо выбраться отсюда живой, желательно с нормальной психикой. У меня дети. А еще подруги! И я не знаю, что происходит с ними сейчас. Может «добрый доктор» Айболит втыкает им сейчас в вену иглу и пускает свой разработанный раствор, который сломает им психику, сотрет их личность? А может, мучает их физически? Кто знает, на что способен этот доктор. И я мечусь по маленькой комнатушке от ужаса, что пока ничего не смогу сделать. - Лера, не суетись, надо дождаться ночи, - спокойно говорит Архангельский. – Время идет быстро. - У моих подруг может не быть времени, они остались у Бориса Львовича. - Плохо, но поправимо. Борис Львович любит играть своими игрушками долго, - у меня от этих слов кожа мурашками покрывается. – Поэтому сознание им сразу не сотрет. И у нас есть пара тройка часов, мы сможем их спасти. Я смотрю на Архангельского и не понимаю, откуда такая уверенность. - Не смотри на меня так, дырку во мне прожжешь. В девять я дал сигнал своим, что у нас все хорошо. В одиннадцать – нет, нас тогда забрали. Значит, они готовятся брать этот колхоз. Днем брать не будут. Только ночью. Поэтому надо потерпеть пару часов. - Пару часов? А у нас есть это пара часов? А, Архангельский? – вопрошаю я. - Постарайся продержаться, Лера. Если поведут к Сванидзе, тяни время. От его слов снова становится страшно. И тут открывается дверь. Поток яркого света падает на грязный пол. И я, как в стоп кадре, вижу крупные капли крови, клочки пыли, следы от ботинок. Странно работает сознание. В стрессе может подмечать детали, которые в обычной жизни ты и не заметишь. В углу валяется старый и ржавый гвоздь. - Девка, давай на выход, - глумливо улыбаясь, говорит охранник. - Да, да, - топчусь я, вдруг запинаюсь и падаю на пол. - Чего, пьяная что ли? Два охранника подхватывают меня под руки и вытаскивают в проем двери. - Ле-рааааа, - слышу крик своего мужа за спиной. Он подскакивает, стараясь вырвать меня из рук охранников, но получает по зубам и падает, рыдая на пол. А меня волокут в сторону лифтов. Глава двадцать четвертая Мне страшно!!!! Меня ведут мимо комнаты охраны, где в этот момент сидят мужчины в камуфляжной форме. Они расслаблены и почти не смотрят на мониторы. - Хозяину телку повели? - Он попользуется, нам подкиньте, мы не откажемся… - Мы сами будем пользовать… Охранники перекидываются фразами, от которых у меня холодеет спина. Мне так страшно, что трясутся руки и колени. Я еле переставляю ноги, поэтому охранники подталкивают меня в спину резиновыми дубинками, а я от ужаса сжимаю в руках гвоздь. Глупая я, разве это оружие, но у меня другого нет. А мне хочется сейчас хоть чем-то защитить себя. Охранники заталкивают меня в лифт. Места мало, стоим почти впритык. И меня коробит от их сальных взглядом. Лифт идет медленно, обстановка накаляется, и один из охранников дубинкой пытается задрать на мне худи. - Не трогай пока, потом хозяин все равно нам отдаст, - скалит зубы один из них. Второй лишь хмыкает: Отдаст то, что от нее останется… И мне становится вдвойне страшнее. Наконец лифт тормозит на верхнем этаже. Охранник прикладывает электронную карточку к экрану и вводит цифровой код. Двери лифта разъезжаются, и я понимаю, что этот этаж – личные апартаменты Сванидзе. Меня толкают в спину, выталкивая из маленького пространства лифта наружу, и двери закрываются за моей спиной, оставляя меня одну в комнате. Комната большая, больше похожа на зал кинотеатра. Здесь все сделано под специфический вкус хозяина: стены оклеены зелеными, шелковыми обоями в полоску, на стене висит огромная плазма, все пространство уставлено мягкой мебелью в обивке из бордового велюра, а у окна тяжелый, огромный стол из натурального дерева. Видимо это рабочее место хозяина. На нем стоит монитор, сложены стопками бумаги и папки. Хозяин не самый чистоплотный человек, везде остатки пищи, стаканы и бутылки. На маленьком столике возле дивана стоят грязные тарелки с остатками еды, бутылка вина, два бокала. Давид Сванидзе, видимо, до меня принимал гостей. Большая часть окон закрыта тяжелыми, бордовыми портьерами, между которыми в узкую щель видно, что за окном заметно стемнело. Сколько надо продержаться??? Что там говорил Архангельский? Я стою у дверей лифта, словно боюсь сделать шаг вперед, в неизвестность, и встретиться лицом с хозяином кабинета. - Ллллле-ра, добро пожаловать в мой дом, - раскатисто здоровается хозяин, он вышел из боковой двери, задрапированной портьерой. На нем шелковый халат, открывающий лохматую мужскую грудь, и домашние брюки. Первое, что приходит на ум: Как он похож на обезьяну, старую облезлую обезьяну. Этот здоровый нос, из которого торчат волосы, брови, как у Генерального секретаря партии, густые волосы растут практически до самой линии бровей, делая его лоб маленьким и узким, лохматое тело. Смешно, но в голове вертится вопрос: А сколько он тратит шампуня, чтобы промыть всю свою лохматость. Мне страшно от одного его взгляда. Он не милый дедушка, он злобный хищник, и в курсе, зачем меня сюда привели. - Лера, что ты не проходишь, сейчас принесут нам угощения, - и он хлопает в ладоши. Из другой двери, что расположена за лифтовой шахтой, выбегает девушка в национальной грузинской одежде, совсем молоденькая, лет шестнадцати. Давид ей что-то говорит по грузинский, та кивает головой и исчезает. А через несколько мгновений появляется с подносом, на котором стоит тарелка с фруктами, ваза с виноградом, какая-то выпечка, открытая бутылка вина и два чистых бокала. В голове всплывают кадры фильма Кавказская пленница. Один в один. Все это размещается на столике перед диваном. Грязную посуду она забирает и исчезает, так же неслышно, как и появилась, словно она лишь тень или голографическая проекция. - Лера, проходи, я рад принять тебя у себя, - Сванидзе растягивает свой рот в улыбке, делает широкий жест, вот только его глаза остаются холодными.