– После включения коммун Берум и Аскер в полицейский округ Осло мы отвечаем за одну пятую часть населения Норвегии. Два года назад результаты социологических опросов показывали, что восемьдесят шесть процентов этого населения доверяют нам. Однако из-за нескольких неудачных дел данный показатель снизился до шестидесяти пяти процентов. И поэтому нашего дорогого начальника полиции Гуннара Хагена вызвали на ковер к нашему не слишком дорогому министру юстиции Микаэлю Бельману. Короче говоря, Полицейскому управлению Осло и лично Хагену в настоящее время меньше всего нужно, чтобы газеты опубликовали интервью с разъяренным полицейским, находящимся на службе в пьяном виде. – Ты кое-что забыла. С разъяренным и пьяным параноиком. – Харри откинул голову назад и опустошил кружку. – Пожалуйста, не надо больше паранойи, Харри. Я разговаривала с Винтером из Крипоса. Следов Финне там не обнаружено. – А какие следы обнаружены? – Вообще никаких. – Быть того не может. В доме совершено убийство. – Харри подал знак Нине, что готов к следующей кружке. – А что говорят судмедэксперты? Можешь ты мне это рассказать? – Ладно, – сдалась Катрина. – Ракель скончалась в результате удара ножом в шею. Удар пришелся в дыхательный центр в medulla oblongata[15] между верхним шейным позвонком и черепом. Она скончалась мгновенно. – Я не спросил Бьёрна о двух других, – произнес Харри. – О чем ты говоришь? – О втором и третьем ударах ножа. Он увидел, как Катрина сглотнула. Небось думала, что сможет уберечь его от этой информации. – В живот, – ответила она. – Ну вот, а говорили, что Ракель умерла безболезненно. – Харри… – Продолжай, – твердо сказал Харри и внутренне съежился. Ему казалось, он сам чувствует эти удары. Катрина прочистила горло. – Если человека убили больше суток назад, как в нашем случае, то установить точное время его смерти обычно очень сложно. Но возможно. Ты, наверное, слышал, что сейчас разработали новый метод, при котором комбинируются показатели ректальной температуры и температуры глаз, температуры гипоксантина в глазной жидкости и температуры мозга… – Мозга? – Да. Поскольку мозг защищен черепом, он меньше подвержен воздействию внешних факторов. Зонд в форме иглы вводится через нос и через lamina cribrosa[16], где основание черепа… – С момента нашей последней встречи ты основательно подучила латынь. Катрина промолчала. – Прости, – произнес Харри. – Я… я не… – Все в порядке, – сказала Катрина. – Так вот, в данном случае работу экспертам облегчило то обстоятельство, что температура на первом этаже была постоянной: мы знаем, что все батареи управляются одним термостатом. И поскольку эта температура была довольно низкой… – Ракель говорила, что в теплом свитере и с холодной головой ей лучше думается, – вставил Харри. – …то внутренние органы тела еще не сравнялись по температуре с окружающей средой. В результате, пользуясь новой методикой, мы смогли установить, что смерть наступила в ночь на воскресенье, одиннадцатого марта, где-то между десятью вечера и двумя часами ночи. – Так. А что говорит дежурная бригада, которая прибыла по вызову? – Когда они приехали, входная дверь была не заперта, и поскольку она не оборудована защелкивающимся замком, то все указывает на то, что убийца покинул место преступления через нее. Не обнаружено также никаких следов взлома, а значит, когда злоумышленник пришел, входная дверь была открыта… – Ракель всегда запирала эту дверь. И все другие двери тоже. Не дом, черт побери, а настоящая крепость. – …или же Ракель сама впустила его. – Мм… – Харри обернулся и нетерпеливо огляделся в поисках Нины. – Насчет крепости ты прав. Бьёрн прибыл на место одним из первых и обошел дом с подвала до чердака. Он говорит, что все двери были заперты изнутри, а все окна закрыты на шпингалеты. Так у тебя есть какие-нибудь соображения? – Меня удивляет, почему так мало следов. – Согласна, – кивнула Катрина. – Там поработал человек, тщательно уничтожавший за собой следы. И прекрасно знавший, что именно следует убрать. – Точно. А ты думаешь, Финне не знает, как это делается? – Нет, не думаю. И конечно, Финне входит в число подозреваемых, его ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов. Но мы не можем выдвинуть обвинения против того или иного гражданина, основываясь исключительно на собственной интуиции. – Исключительно на интуиции? Да я ведь уже говорил, что Финне открыто угрожал мне и моей семье. Катрина не ответила. Харри посмотрел на нее, потом медленно кивнул: – Маленькая поправка: по утверждению презренного супруга жертвы, Финне угрожал ему и его близким. Катрина перегнулась через стол: – Послушай, чем быстрее тебя можно будет исключить из числа подозреваемых, тем меньше шума. Сейчас за расследование отвечает Крипос, но мы с ними сотрудничаем, поэтому я могу надавить на них, чтобы они побыстрее прояснили ситуацию, после чего выступим с заявлением для прессы. – С каким еще заявлением? – Ты же знаешь, газеты напрямую об этом не говорят, но читатели не идиоты. И если верить статистике, вероятность того, что супруг является виновным в такого рода делах, составляет приблизительно… – Восемьдесят процентов, – громко и медленно произнес Харри. – Прости, – сказала Катрина и покраснела. – Мы просто хотим как можно быстрее покончить с формальностями. – Понимаю, – пробормотал Харри, размышляя, не окликнуть ли Нину. – Просто сегодня я немного чувствителен. Катрина протянула руку над столом и накрыла его ладонь: – Я даже представить себе не могу, каково это, Харри. Вот так потерять любовь всей своей жизни. Харри посмотрел на ее руку. – Я тоже не могу, – сказал он. – Поэтому и хочу забыться, хотя бы на время. Нина! – Но по закону нельзя допрашивать человека, если он пьян, так что, пока ты не протрезвеешь, подозрения с тебя не снимут. – Это всего лишь пиво, через пару часов, если мне позвонят из Крипоса, я снова буду трезв. Кстати, роль матери тебе очень идет, я уже говорил? Катрина улыбнулась и поднялась: – Мне надо возвращаться, сотрудники Крипоса попросили разрешения воспользоваться нашими допросными. Береги себя, Харри. – Стараюсь изо всех сил. Иди и арестуй его. – Харри… – Иначе я сам сделаю это. Нина! Дагни Йенсен шла по мокрой от весеннего дождя брусчатке между могильными плитами по кладбищу Спасителя. С улицы Уллеволсвейен, где велись дорожные работы, доносился запах плавящегося металла, а на кладбище пахло гниющими цветочными букетами и мокрой землей. И еще собачьими экскрементами. Теперь после схода снега весна в Осло всегда была именно такой, но иногда Дагни задумывалась: да что же они за люди такие, эти владельцы собак, выгуливающие своих питомцев на обычно пустынном кладбище, чтобы не убирать за ними испражнения, поскольку тут этого все равно никто не увидит! Обычно Дагни приходила на могилу матери по понедельникам после последнего урока в Соборной школе, расположенной всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Дагни преподавала там английский язык. Она скучала по маме, скучала по их ежедневным разговорам обо всем на свете. Мама всегда была настолько неотъемлемой частью ее жизни, что, когда из дома престарелых сообщили печальную весть, Дагни не поверила. Не поверила, даже увидев тело, похожее на восковую куклу, этакую неудачную копию мамы. Точнее говоря, ее мозг все понимал, а вот сердце – нет. Видимо, ей требовалось самой быть свидетельницей смерти, чтобы принять факт ухода человека в мир иной. Поэтому Дагни до сих пор иногда казалось, что вот сейчас в дверь ее квартиры на улице Торвальда Мейера постучат и войдет мама. А почему бы и нет? Скоро людей начнут отправлять на Марс, и, кто знает, может быть, с медицинской точки зрения нет ничего невозможного в том, чтобы вернуть к жизни мертвое тело? Во время похорон священник, молодая женщина, сказала, что у нас нет точного ответа на вопрос, что находится за порогом смерти; все, что мы знаем: тот, кто его переступит, никогда не вернется. Дагни возмутилась до глубины души. И дело было даже не в том, что так называемая народная церковь стала толерантной до такой степени, что отказалась от своей, по сути, единственной функции: давать точные и утешительные ответы на вопрос, что нас ожидает после смерти. Но священница очень естественно и уверенно произнесла это «никогда». Если людям нужна надежда, безумная идея о том, что их любимый человек однажды воскреснет из мертвых, зачем отнимать ее? Если все обстоит так, как утверждает христианская вера, то подобное ведь уже произошло один раз, а значит, может случиться снова, разве нет? Через два года Дагни исполнится сорок, но она до сих пор не вышла замуж и не обзавелась детьми, она до сих пор не съездила в Микронезию, не реализовала свой план открыть детский дом в Эритрее, не дописала сборник стихов. И она надеялась, что впредь не услышит, как кто-то произносит с такой интонацией слово «никогда». Дагни шла по тропинке в части кладбища, расположенной ближе всего к улице Уллеволсвейен, как вдруг увидела мужчину. Точнее говоря, она заметила длинную черную косичку, свисавшую по его спине, и то, что поверх клетчатой фланелевой рубашки он не надел куртку. Мужчина стоял перед могильной плитой, на которую Дагни обратила внимание еще зимой, потому что ее не расчищали; она подумала тогда, что, видно, у этого умершего никого не осталось – по крайней мере, никого, кто любил его или ее. Дагни Йенсен обладала неприметной внешностью: на такую взглянешь и сразу забудешь. Хрупкая маленькая женщина, до сих пор тихонечко кравшаяся по своему жизненному пути. На улице Уллеволсвейен уже начала образовываться пробка, хотя еще не было и трех часов, поскольку за последние сорок лет рабочее время в Норвегии сократилось до уровня, который заставлял иностранцев попеременно испытывать то раздражение, то восхищение. Поэтому Дагни очень удивилась, что мужчина услышал ее шаги и повернулся к ней. Он оказался старым. Кожа на его лице походила на дубленую, а резкие морщины были такими глубокими, что казалось, доходили до самых костей. Правда, тело его под фланелевой рубашкой выглядело худым и мускулистым, как у молодого, но лицо, желтоватые белки карих глаз, зрачки размером с булавочную головку говорили о том, что ему минимум лет семьдесят. На лбу красная бандана, как у индейца, а над толстой верхней губой редкие усики. – Добрый день, – произнес он громко, чтобы она расслышала его в уличном шуме. – Приятно видеть человека у этой могилы, – ответила Дагни и улыбнулась. Обычно она не была такой разговорчивой с незнакомцами, но сегодня пребывала в хорошем настроении, да, была даже немного возбуждена, поскольку Гуннар, новенький учитель английского, пригласил ее на бокал вина. Мужчина улыбнулся в ответ. – Здесь похоронен мой сын, – сказал он глубоким хриплым голосом. – Мне очень жаль это слышать. – Она разглядела, что в землю перед могильной плитой было воткнуто перо, а не цветок. – В племени чероки в гроб к умершим принято класть орлиное перо, – произнес незнакомец, словно прочитав ее мысли. – Но это не орел, а сарыч. – Да? И где же вы его достали? – Перо сарыча? Осло со всех сторон окружен дикой природой, ты разве не знала? – Он улыбнулся. – Ну, положим, эта природа выглядит довольно цивилизованной. Однако класть перо – хорошая идея; возможно, оно поможет душе вашего сына воспарить на небеса. Мужчина покачал головой: