Он открыл сумочку и достал тонкий конверт, который лежал на самом верху. Бумага была дорогой и шелковистой на ощупь. Мисс Полли Чалмерс — было написано на конверте. Почерк был вычурный, старомодный и очень изящный — словно в каком-нибудь дневнике из музея. — Это каллиграфический почерк, — с улыбкой сказала Полли. — Раньше, где-то в юрском периоде, такому почерку обучали в школе. Алан извлек из конверта листок бумаги. В верхней части было напечатано: «Нужные вещи» Касл-Рок, Мэн. Лиланд Гонт, собственник Рукописная часть была не настолько витиеватой, как на конверте, но и почерк, и обороты речи были приятно-старомодными. [7] — Как загадочно. — Алан вернул записку в конверт и убрал его обратно в сумочку. — Ну и что ты думаешь? Пойдешь на «предмет оперативной проверки», как говорят у нас в полиции? — При такой-то наживке — да еще после этого Неттиного абажура — как я могу отказаться? Да, наверное, я зайду… если с руками будет получше. Хочешь, пойдем вместе, Алан? Может, ты и себе что-нибудь подберешь. — Может быть. А может, останусь дома смотреть игру «Патриотс». Когда-нибудь им все-таки нужно выиграть. — Вид у тебя усталый, Алан. Под глазами круги. — День был тяжелый. Началось все с того, что мне пришлось разнимать главу городской управы и одного из наших. Иначе они бы устроили драку в комнате для мальчиков. Полли озабоченно нахмурилась: — В смысле? Он рассказал ей о стычке Китона с Норрисом Риджвиком, закончив тем, как странно вел себя Китон: постоянно повторял слова травля, весь день, в самые неподходящие моменты. Когда он закончил, Полли надолго замолчала. — Ну? — не выдержал Алан. — Что ты думаешь? — Я думаю, что пройдет еще много лет, прежде чем ты будешь знать все о Касл-Роке. Наверное, это касается и меня. Я долго отсутствовала, и я никому не рассказываю о том, где я была и как разрешилась «моя маленькая проблема». Поэтому, как мне кажется, многие в городе мне не доверяют. Но ты, Алан, ты наблюдаешь, и делаешь выводы, и все помнишь. Знаешь, как я себя чувствовала, когда вернулась в Касл-Рок? Он покачал головой. — Как будто переключаешь каналы и вдруг натыкаешься на «мыльную оперу», которую давным-давно перестал смотреть. Даже если ты пропустил пару лет, ты все равно узнаешь персонажей и их проблемы — они по большому счету никогда по-настоящему не меняются. Смотришь сериал и словно надеваешь старые, севшие по ноге туфли. — О чем это ты? — Просто тут, в городе, много таких сериальных историй, которых ты не застал. Ты знаешь, что дядя Дэнфорда Китона лечился в Джунипер-Хилл в то же время, что и Нетти? — Нет. Она кивнула: — Ему было около сорока, когда у него начались проблемы… с головой. Моя мать называла его шизофреником. Я не знаю, был ли у него именно этот диагноз или мама сама домыслила, но с ним точно было не все в порядке. Я помню, как он цеплялся к людям на улице и начинал им что-то доказывать: про государственный долг, про то, что Кеннеди — коммунист, и черт знает чего еще, всякую ересь, в общем. Я тогда была еще маленькая девочкой, но помню — меня это очень пугало. — Еще бы. — Или вот еще: иногда он ходил по улицам и громко и неразборчиво говорил сам с собой. Мама потом мне рассказывала, что я очень его боялась, когда он был в таком состоянии, пусть даже рядом был кто-то из взрослых. А потом он попытался застрелить свою жену — так я слышала по крайней мере, — но ты же знаешь, как досужие слухи искажают правду. Может, он просто помахал у нее перед носом своим табельным оружием. Но как бы там ни было, этого было достаточно, чтобы упрятать его в тюрьму. Потом было слушание о его дееспособности, и по окончании судебного разбирательства Билла перевезли в Джунипер-Хилл. — Он до сих пор там? — Нет, он уже умер. Как только он попал в клинику, болезнь начала прогрессировать. Перед смертью он впал в кому. Ну, так я слышала. — О Господи. — Но это еще не все. Ронни Китон, отец Дэнфорда и брат Билла, в середине семидесятых провел четыре года в психиатрическом отделении в Тогусе. Сейчас он в доме престарелых под специальным присмотром. Болезнь Альцгеймера. А еще была бабушка — или двоюродная сестра, я уже точно не помню. Она покончила с собой в пятидесятых. Там был какой-то скандал. Я не совсем в курсе, но слышала как-то раз, что она предпочитала женщин мужскому полу. — То есть это у них генетическое? Ты это хочешь сказать? — Нет. Я ничего не хочу сказать. Просто я знаю чуть больше тебя об истории этого города, потому что эта не та история, о которой произносят по праздникам речи с трибуны на городской площади. Я тебе излагаю факты. А делать выводы — это задача полиции. Она сказала это с таким важным видом, что Алан поневоле рассмеялся. Но мысль уже накрепко засела у него в голове: может ли сумасшествие передаваться в семье генетически? В школе на занятиях по психологии им внушали, что все это — бабушкины сказки. А через несколько лет в Полицейской академии Олбани лектор сказал, что такое случается, хоть и нечасто: определенные душевные заболевания прослеживаются по генеалогическим линиям, в точности как физические особенности — голубые глаза или обилие родинок. В частности — алкоголизм. Но вот упоминал ли он шизофрению? Алан не помнил. Сколько уже лет прошло… — Наверное, стоит порасспросить людей о Бастере, — задумчиво проговорил Алан. — А то мне что-то не нравится мысль о том, что глава городской управы в любой момент может съехать с катушек. Мне, знаете ли, не нужна здесь граната замедленного действия. — Да, конечно. Я просто подумала, что тебе нужно об этом знать. И люди будут тебе отвечать… если ты сможешь задать правильные вопросы. Если вопросы будут неправильные, то наши добрые горожане будут с радостью наблюдать, как ты ходишь кругами, но не скажут ни слова. Алан ухмыльнулся. Это была чистая правда. — Но это еще не все. Как только Бастер ушел, меня осчастливил своим посещением сам преподобный Вилли. — Шшш! — шикнула на него Полли, так что Алан сразу же прикусил язык. Она осмотрелась, убедилась, что их никто не подслушивает, и повернулась обратно к Алану: — Алан, иногда ты меня удивляешь. Если ты не научишься быть осмотрительнее, то через два года на выборах ты пролетишь, как фанера… и будешь стоять там с озадаченной идиотской улыбкой типа: «А шо случилося?» Нужно быть осторожнее. Если Дэнфорд Китон — это граната, то Роуз — настоящий гранатомет. Он наклонился к ней и прошептал: — Никакой он не гранатомет. Самоуверенный и надутый маленький мудачок — вот кто он такой. — «Ночь в казино»? Алан кивнул. Полли накрыла его руки своими. — Бедный ты мой. А ведь с виду — такой маленький сонный городок! — Ну, обычно он такой и есть. — Он злился, когда уходил? — Злился?! Это еще мягко сказано. Он был просто взбешен, — сказал Алан. — Это был мой второй разговор с добрым и кротким священником о законности «Ночи в казино». Я думаю, что пока католики не проведут наконец это проклятое мероприятие и не успокоятся, мне предстоит еще не одна встреча с нашей «церковной верхушкой». — Так значит, он самоуверенный и надутый маленький мудачок? — тихо спросила Полли. Лицо ее было очень серьезным, но глаза искрились смехом. — Да. А теперь еще эти значки. — Какие значки? — Перечеркнутые игральные автоматы вместо обычных улыбающихся рожиц. Нан такой носит. Кто их придумал? — Наверное, Дон Хемфилл. Он не только верный баптист, но и член Республиканского комитета штата. Дон кое-что знает об агитационных хитростях, но, мне кажется, он скоро поймет, что, когда речь идет о религии, все становится намного сложнее. — Полли погладила Алана по руке. — Успокойся, Алан. Потерпи. Подожди. В этом почти вся жизнь Касл-Рока: спокойствие, терпение и ожидание ветра, который унесет случайную тучу. Понимаешь? Он улыбнулся, повернул руки ладонями кверху и взял Полли за руки… но осторожно и нежно. — Понимаю. Ты свободна сегодня вечером? — Ой, Алан, я не знаю… — Никаких танцев-шманцев, — уверил он ее. — Просто разожжем камин, сядем в удобные мягкие кресла, и ты, к моему вящему удовольствию, вытащишь из городского шкафа еще пару-тройку скелетов. Полли неуверенно улыбнулась: — Алан, я думаю, что за последние шесть-семь месяцев ты повидал все скелеты, про которые я знаю, включая и те, что в моем шкафу. Если хочешь углубить свои знания по касл-рокологии, тебе надо завести дружбу либо со старым Ленни Партриджем, либо… с ней. — Она кивнула в сторону Нан и понизила голос: — Разница между Ленни и Нан заключается в том, что Ленни просто собирает информацию, а Нан Робертс пользуется тем, что знает. — В смысле? — В смысле, что эта дама не всегда платила полную рыночную цену за принадлежащую ей собственность, — сказала Полли. Алан задумчиво посмотрел на нее. Он никогда в жизни не видел Полли в таком настроении: сосредоточенной, разговорчивой и подавленной одновременно. Впервые с тех пор, как он стал ее другом, а потом и любовником, Алан задумался, чей голос он сейчас слышит, Полли Чалмерс… или ее одурманивающих лекарств. — Я думаю, сегодня мне лучше побыть одной, — вдруг сказала она. — Сегодня я не в самой лучшей форме. И это заметно даже по твоему лицу. — Нет, Полли, это не так. — Сейчас я пойду домой и приму горячую ванну. И не буду сегодня пить кофе. Я отключу телефон, лягу спать очень рано, и есть шанс, что, проснувшись назавтра, я почувствую себя заново родившейся. И тогда, может быть… ну, ты понимаешь. Но только танцы и никаких шманцев. — Я за тебя очень переживаю, — сказал Алан.