Я завозилась, стараясь выбраться из-под вороха одеял и вдруг поняла, где лежит моя голова… Да и ноги тоже… Марв меня побери-и-и! Оборотень! И какого лешего он делает в МОЕЙ постели?! Слава Богине, хоть одетый! Я перевела дыхание. Если он одет, то на мою честь вряд ли покушался. Хотя попробовал бы, я бы потом тоже на что-нибудь покусилась. Чугунной сковородкой. Послав подальше внутренний ехидный голос, я попыталась сесть. На груди у Лексия, конечно, уютно, но… Так, Искра! Встать не получилось — оборотень умудрился обнять меня за талию и в полусне прижимал к себе (вот сволочь блохастая!), делая все попытки выбраться бессмысленными. Я плюхнулась обратно, пару секунд подумала и ущипнула Лексия за… Ну, в общем, за бедро. Реакция была просто восхитительной! Оборотень дернулся и попытался прихлопнуть то, что сделало ему больно. Видимо, не рассчитал силу, выругался так, что я заслушалась и наконец открыл глаза. Абсолютно звериные — желтые. — Отпусти меня, половик блохастый! Что ты вообще в моей постели делаешь?! — Работаю грелкой, — Лексий потянулся, а я быстро села. — Спасибо за заботу! — Всегда пожалуйста. Кстати, ты во сне стонешь и лягаешься. Попытка меня смутить успехом не увенчалась, я фыркнула и поплелась во двор — умываться. Тело все равно болело, но уже не так сильно — до вечера вообще пройдет. А вечером… Полнолуние. Я закинула на плечо полотенце и уставилась в сторону леса, над которым заходили темные, тяжелые тучи. К вечеру точно будет дождь, но с другой стороны — луна будет не такая бешеная, Лексию попроще. Оборотня на кухне не было, но на печке что-то скворчало и вкусно пахло. Хорошо быть раненой! Никаких хозяйственных забот! Лексий обнаружился в соседней комнате. Он сосредоточено разглядывал тяжелый засов, то и дело прикладывая его к двери. — Баррикадируешься? — Ага. После завтрака прикручу, вечером меня закроешь. Я присвистнула. — А ты как думала? Это не шутки, Искра. Плечо болит? — Ерунда. — Ерунда твоя, как-то быстро зажила, — пробормотал Лексий, очередной раз примеривая засов к двери. — У альварров такое бывает, — возразила я. Нет, чистая правда, только медленнее и не в таких масштабах. — Угу… Искра, ты постарайся ко мне не подходить, особенно вечером. — Здрасти! Мы, как-никак, ночь вместе провели, а теперь не подходи?! — возмутилась я. Лексий оторвался от засова, глянул на меня и покачал головой. — Дошутишься ведь, когда-нибудь. — Дошучусь… Когда-нибудь, ага. Если бы я знала, как быстро меня настигнут последствия моих шуточек! * * * — Лексий? — М-м-м? — поинтересовался оборотень с другого конца комнаты, где приводил кольчугу, погнутую волкодлаком, в порядок. Эх, а моя сгинула вместе с лошадью. Жалко, хорошая была кольчужка, не гномья — пудовая, а альварская. — Как ты раньше обходился в полнолуние? Когда у тебя семья была. Лексий помолчал, но все же ответил: — Когда я стал таким, семьи уже не было. Если бы… Я сейчас не был бы молодым оборотнем, а спокойно ожидал старость, может у меня и внуки бы были, — грустно улыбнулся он, — знаешь, Искра, это оказывается большое счастье — семья. Только мы это поздно начинаем ценить. — Не знаю. Вся моя семья — это Даррин. — И тебе с ним плохо жилось? — Нет, не в этом дело. Он меня любил, заботился, по-своему баловал. Я это потом поняла. Он воин, аскет, не привык бурно чувства проявлять, а я была маленькой девочкой, младшей в семье. Конечно меня баловали, тетешкали, а тут вдруг суровый, сдержанный дядька, — я усмехнулась, — Лер как-то сгладил все, но лет до десяти я думала, что Даррин меня не особо любит. Потом поняла, конечно. — То есть ты — недолюбленный ребенок? — Не совсем. Просто я всю жизнь мечтала о семье. О большой семье. Чтоб было о ком заботиться, для кого стараться, кого ждать, — я сама не понимала, почему так разоткровенничалась, но остановиться уже не могла, — я мечтала, что с Альком у нас так и будет. Навоюемся, осядем, дети пойдут… А оказалось… — я примолкла. — А у меня это было, Искра. И я не знаю, что лучше — никогда не знать, как это, или узнать и потерять. — Я смотрю, вы совсем рассопливились, — проворчали с подоконника до боли знакомым голосом. — Тиш?! Висник хихикнул, и спрыгнул на кровать. Я почесала его за ухом и спросила: — Ты ведь в сумках были и спал? — Двоечница! Если чары не поддерживать, они что делают? Правильно, распадаются. А лошадь твоя, сдохла, не обессудь. Но сумки я б, на твоем месте, сходил и снял, пока не завоняла. Да и не гоже вещами раскидываться. — Вот я и схожу, — оборотень поднялся, — объяснишь или покажешь? — Ой, да ладно! — махнул хвостом Тишь, — покажу. Покорми только. — Весь в хозяйку! В кого вы такие прожорливые оба? — улыбнулся Лексий, — пошли, покормлю. А ты спи! — последняя фраза предназначалась мне. — Раскомандовался! — проворчала я, глядя на закрывшуюся дверь. * * * Проснулась я от хохота. Не поняв со сна, что, кто и зачем, подпрыгнула на кровати и прислушалась. — Тиш, ты меня уморишь, прекрати! — Да я тебе клянусь — вот такие уши! — Ти-и-ш! Ржали, конечно, Лексий с висником. Стоп! Что?! Ну да, так и есть. Лексий пристроился у печки, откуда доносятся такие соблазнительные запахи, а Тиш и вовсе уселся на стол и ноги свесил. — На столе сидеть неприлично, — сказала я, прислонившись к косяку и сложив руки на груди. — Да ладно, — отмахнулся Тиш хвостом. — Искра, твой висник такой похабник! Не от тебя набрался? — Это я от него набралась. Такое впечатление, что он полжизни в казарме прожил, а остальные полжизни — в борделе. Тиш молча жевал морковку. Обжора! Все бы ничего, но меня понесло к бочку с водой — сушняк, знаете ли. Когда я проходила мимо Лексия, оборотень шарахнулся от меня, как Марв от веника. — Ты чего?