- Мы занялись тайной Фиша, поскольку обстоятельства сложились таким образом, что игнорировать ее стало невозможно. - Из-за того, что Фиш лежит у тебя в кабинете? - Не только.- Натаниэль Доу выглядел и говорил так, будто бы отвечал не племяннику, а вел беседу со своим внутренним голосом.- Мне тут вспомнилась старая история про грабителя, у которого порвался мешок с награбленным, и сыщик просто прошел по следу из просыпавшихся монет. Вот и мы так же: идем по следу из монет, подбираем каждую из грязи, двигаемся дальше. - Я не понимаю. Доктор Доу покачал головой и сменил тему: - Почему он пришел именно к нам?- задумчиво проговорил он. - Потому что в нем застряли целых три пули, а ты – доктор,- заметил Джаспер. Натаниэль Доу поморщился – он не любил подчеркивание очевидностей. - Отчего он решил, что мы не сдадим его полиции?- уточнил он.- Или Ригсбергам? Что мешало мне отправить письмо мистеру Портеру в тот же миг, как грабитель банка свалился без сознания на моем пороге? - Потому что Портер и сам злодейский злодей? - Предположительно,- напомнил доктор.- До сих пор он ничего злодейского не сделал. - А горемычный порошок?! Доктор Доу пожал плечами. - Полагаю, он всего лишь исполняет возложенные на него начальством обязанности,- сказал он.- Ты ведь не станешь винить бюрократов из Паровозного ведомства из-за тысяч служебных проволочек? Или приказчиков в рыбных лавках за то, что они на самое видное место выкладывают свежую, только выловленную в облаках рыбу, а в пакет покупателю заворачивают рыбу второй и порой даже третьей свежести… Джаспер был поражен. - Ты что, оправдываешь их? Они заставляют людей быть плохими! - Это просто метод ведения дел,- сказал доктор.- Да, премерзкий, но это Габен. - Если бы люди узнали… - И что же тогда произошло бы?- презрительно бросил доктор Доу.- Бедолаги прекратили бы становиться в очереди к горемычным кассам за ссудой? Люди стали бы добрее? Меньше злодеев бродило бы по улицам? Ничего не изменилось бы, Джаспер. Я знаю множество людей, которым не требуется никакой горемычный порошок, чтобы быть подонками и мерзавцами. Ты помнишь миссис Уилби, которая приходила ко мне со сломанными пальцами? Ее муж ни разу не посещал банк Ригсбергов – его скобяное дело и без того прекрасно живет. Он не был жертвой действия банковского яда, но это не мешало ему забавы ради защемлять бедняжке пальцы дверным косяком. Мне пришлось ампутировать ей руки, Джаспер. - Я помню,- угрюмо проговорил мальчик. - До недавнего времени я тоже не посещал банк на Неми-Дрё, но мне ничто не помешало вызвать к себе мистера Уилби и под предлогом лечения простого насморка удалить у него кое-что из мозга, чтобы он стал тем, кто он есть сейчас – растением, которое никому не способно причинить вред. Плохие люди – это просто плохие люди, Джаспер. И порошок не сильно это меняет. - Это не то же самое!- возмутился Джаспер.- Ты помог миссис Уилби. - Навредив другому человеку. Мне никто не давал права так поступать. Просто в один момент я решил, что это необходимо, и я это сделал. Я плохой человек, Джаспер, я принимаю это. Но есть и хорошие люди. Те, которые помогают другим… - Кто, например? - Сестра Спун. Сказав это, доктор побелел и закрыл глаза. Джаспер увидел, как его веки задрожали. Мальчик помнил сестру Спун. Она и правда была очень доброй. Как могла, пыталась облегчить боль пациентов. Она часто присматривала за Джаспером, когда родители оставляли его в Больнице Странных Болезней, а дядюшка был занят на операции. Она была очень молодой, носила чепчик и у нее была такая теплая улыбка. Она совсем не подходила для этого города, и он частенько думал, что ее прислали сюда по почте из места, где все хорошо, и люди любят других людей. Она очень сильно отличалась от прочих медсестер Больницы Странных Болезней, злобных, старых и скрюченных, ненавидящих пациентов и лебезящих перед важными докторами. Сестра Спун была единственным светлым пятнышком в жутком месте без надежды, куда люди попадают, когда им очень плохо. Однажды ее нашли на полу в больничной котельной, избитую и изорванную так, что от нее живого места не осталось. Ходили слухи, что это сделали прочие медсестры, но никто так и не был наказан. Доктор Доу ушел со своего поста заместителя главного хирурга вскоре после случившегося. За все эти годы он ни разу не произнес имя сестры Спун, и Джаспер решил, что сейчас это произошло из-за того, что все еще действует горемычный порошок, который заставляет дядюшку говорить то, чего он не хочет. Джаспер хотел сказать что-то утешительное, но все, что приходило ему на ум, казалось глупым и бессмысленным. Все это могло лишь сильнее разозлить дядюшку. - Он выветрится,- пообещал Джаспер, и вдруг оказалось, что это было именно то, что требовалось. Дядюшка тяжело вздохнул. Мальчик продолжил: - Я знаю. Я же тоже им дышал. Но он выветрится, и твое противоядие… - Это не противоядие. Это был ликер «Круазетт». Он немного меня успокаивает. - Знаешь что?- улыбнулся вдруг Джаспер.- Ты и правда плохой человек. Ты сломал варитель. Выместил злость на бедняжке. Доктор хмуро промолчал. Он и сам чувствовал свою вину: варитель уж точно не заслужил подобного обращения – он был верным и незаменимым помощником много лет. - Я отнесу его в починку как только мы здесь закончим,- сказал доктор и мысленно присовокупил: «И нужно будет это сделать как можно скорее – кофе, сваренный в кофейнике миссис Трикк, невыносим, как ответы на риторические вопросы или навязчивая доброжелательность». Оборванные на полуслове темы похожи на перышки в подушке. Вот ты пытаешься заснуть, никого не трогаешь, а что-то тебя постоянно колет. Подленько, мерзенько. Тычется иголочкой в шею. И пока ты не отыщешь в подушке негодника, заснуть не удастся. Так же и с оборванными на полуслове темами. Они то и дело где-то рядом, маячат, назойливо топчутся и никуда не уйдут, пока ты о них не вспомнишь и не завершишь их. И Джаспер вспомнил: - Фиш пришел к нам, просто потому что у него не было выбора. Он подумал: доктор может меня выдать, но, если я к нему не приду, я умру. Вот и все. - Либо дело здесь в другом, и он был уверен, что его никто не выдаст… - Он ведь выживет? - Вероятно. Прошло слишком мало времени. Доктор Доу оставил миссис Трикк целый список инструкций на случай тех или иных последствий операции. Не сказать, что она была счастлива по этому поводу, но обещала проследить, чтобы нежданный пациент не умер на столе, пока доктор не вернется (прежде миссис Трикк не раз невольно становилась у доктора Доу медсестрой, и подобное ей было не в новинку). И хоть состояние Фиша сам доктор называл «приемлемым» и «стабильным», он был готов к любому повороту событий, поэтому на столике с хирургическими инструментами лежали четыре шприца, наполненные различными лекарственными средствами, и к каждому была прикреплена бирка с описанием ситуации, при которой шприц нужно применить. - Это сделал тот тип, о котором говорил мистер Портер,- сказал Джаспер.- С таким неприятным именем… Ратц. Но если Фиш нужен им, чтобы выведать что-то про второй ключ, зачем им его убивать? - Я тоже этого никак не могу понять,- признался доктор Доу.- Быть может, он не оставил им вариантов и слишком отчаянно защищался… - Что это за второй ключ, как думаешь? Все так запутано! - Тут-то как раз все ясно,- снисходительно заметил дядюшка Натаниэль.- Из подслушанного тобой разговора мистера Портера и мисс Керри́ди (к слову, мы еще обсудим эту твою опасную авантюру) становится предельно ясно, что Фиш и сам мистер Портер оба ищут некую Машину. Я осмелюсь предположить, что речь идет о той самой Машине Счастья, о которой сказал нам Фиш. Учитывая все, что нам известно, можно подытожить, что Машина Счастья заводится двумя ключами. Господин управляющий банка полагает, что второй ключ у Фиша, в то время как первый… первый у него самого. - Да, все это кажется очень логичным,- Джаспер кивнул.- Но мы не нашли у Фиша никакого ключа… - Разумеется, носить с собой его опасно. Думаю, он его где-то спрятал. - И узнать, где, мы у него сможем, только когда он придет в себя… И почему он без сознания!- раздосадованно воскликнул Джаспер: ему не терпелось узнать все поскорее. - Нам еще повезло, что не задеты никакие жизненно важные органы. Нужно отдать должное профессионализму этого Ратца: даже вынужденным стрелять в грабителя банка, он ранил его так метко, чтобы потом оставался шанс привести его в чувство и допросить… - А что это за Машина Счастья такая, за которой все охотятся? Как думаешь? - Не имею ни малейшего понятия,- сказал доктор. Кэб тем временем свернул на узкую аллею со сгорбленными деревьями по обеим сторонам улочки. Проехав ее до самого конца, он прополз под широкую арку ворот, над которой значилось: «Чемоданное кладбище». Чемоданное кладбище отличалось от прочих подобных мест тем, что над ним простиралась стеклянная крыша. Это место отдаленно напоминало огромный пассаж или, вернее, застекленный парк, но это был бы не Тремпл-Толл, если бы кое-где крыша не прохудилась, и в образовавшиеся дыры не заливал дождь. И тем не менее, почти всегда здесь было довольно сухо, а еще по кладбищу гуляло эхо, и все звуки множились и расползались средь могил. Сразу за воротами начиналась центральная аллея, к которой со всех сторон подступали надгробия. Практически на всех надгробьях были выбиты циферблаты, и стрелки на них показывали время смерти человека, который под ним лежал. На могильных камнях тех, чей последний миг был не установлен, стояла полночь. Путь докторского кэба лежал в дальний конец кладбища, где располагались здания кладбищенского архива, похоронное бюро и прочие не слишком приятные места. Откуда-то издали доносились заунывные звуки труб. Шли похороны. Экипаж ехал очень медленно. Кэбмен морщился и шикал на ворон, которые то и дело садились на крышу кэба. У края аллеи стоял небольшой черный фургончик с наполовину высыпавшейся золотистой надписью на борте: «Дэрри и сыновья. Гробокопатели». Прислонившись к нему, рядком стояли, очевидно, сами господа Дэрри, напоминающие ворон на ветке. Они курили и ожидали момента, когда можно будет начать закопку. У одной из свежих могил в некотором отдалении от центральной аллеи чернело около дюжины фигур. Среди замерших без движения джентльменов и дам выделялась женщина – тонкая, хрупкая, содрогающаяся – казалось, она вот-вот рухнет прямо в разверстую могилу. Доктор Доу дернулся так неожиданно и резко, словно его что-то ужалило. - Кэбмен! Стойте! Остановитесь! - Что еще за новости?- раздалось хмурое с передка. - Немедленно остановитесь! Раздраженный кэбмен что-то пробурчал себе под нос – как следует излил душу на пассажиров, но тем не менее, направил экипаж к обочине аллеи и там остановил его, встав рядом с еще тремя экипажами, которые, вероятно, принадлежали скорбящим родственникам покойного. - Джаспер, будь здесь…- начал было доктор Доу, но тут же досадливо дернул щекой: мол, зачем я это вообще говорю. После чего открыл дверцу и покинул кэб. Джаспер, разумеется, последовал за дядюшкой. Трое господ в черных фраках и цилиндрах дули в медные трубы, один угрюмо нагнетал меха бордового аккордеона, и еще один, толстяк в полосатой жилетке, стучал в большой барабан, висящий у него на ремне через плечо. «Погребальный оркестр господина Пруддса» стоял у края могилы и играл тягучую «Арлекинку», что тут же сообщало всем и каждому, что хоронят мужчину (чьего-то возлюбленного).