Москва стала прифронтовым городом. Ее площади и улицы ощетинились стальными противотанковыми ежами, сделанными из рельс, железобетонными надолбами, похожими, на гигантскую расческу, баррикадами из мешков с песком и землей. Узкие проходы охранялись вооруженными людьми, которые дотошно провеяли документы у всех. Стояли жестокие морозы, усиленные пронзительными ветрами. Лунев во время остановки на очередном КПП обратил мое внимание на выхлопную трубу машины. Из нее вырывался белый парок и тут же схватывался хрустящими льдинками, которые падали на накатанную дорогу. А что в это время делалось на передовой в окопах?! Борзов встретил меня неожиданным вопросом: — Петр Ильич, не хотел бы ты на денек слетать к своим в Нижний Тагил? Конечно, он посылал меня в Нижний Тагил не ради прогулки и свидания с женою. Говорю ему: — Если есть такая необходимость… — Есть, — отвечает. — Вчера из Свердловска с междугородней позвонила ваша Татьяна. Ничего толком не объяснила, но потребовала ни много ни мало, чтобы я сам лично побывал у нее, а главное немедленно. Пока мы с Луневым готовим необходимое для переброски через линию фронта, проведай жену. Я и обрадовался и встревожился: «Что там стряслось?» Если бы что-то с самой Татьяной или сынишкой, она бы не позвонила Борзову с просьбой, смахивающей на требование: «Немедленно прилетайте». Через двое суток я был в Нижнем Тагиле: до Свердловска — самолетом, оттуда электричкой. Татьяна жила в небольшом частном доме, куда ее, как эвакуированную, поселил горсовет. Окраины Нижнего Тагила были сплошь занесены снегом. В огромных сугробах люди с великим трудом пробили узкие проходы. Один из них привел меня к бревенчатому, почерневшему от времени дому. Добрался я до крылечка, постучал в окно. Волновался невероятно. «Вот поднесу сюрприз своей Танюшке!» Вышла женщина лет пятидесяти, довольно неприветливо спросила: — Кого нужно? — Татьяну Тихоновну Дубову, — ответил я. Женщина посмотрела на меня с явным подозрением. — А кто вы ей будете? — По службе, — ответил уклончиво я, опасаясь, что хозяйка войдет в дом и предупредит: муж-де прибыл. И не получится того озорного эффекта, на который я рассчитывал. Но эффект вышел совсем уж мною непредвиденный. — С мужем куда-то подалась, — буркнула недовольная хозяйка. — Может, в милицию. В таком глупом положении я, кажется, еще не бывал. Спрашиваю сердитую женщину: — А что, к ней муж вернулся? — Да объявился тут один… Документов не показывает. Не прописанный уже какой день! Куда это годится. Я считала ее серьезной женщиной. Тьфу! Срамота одна. Хозяйка меня в дом не пригласила, я повернулся и пошел прочь, подумав: «Разминуться с Татьяной невозможно, подожду в начале улицы». Звонок Татьяны Борзову: «Приезжайте», — вне сомнения, был связан с этим самым «мужем». Кто бы такой мог быть? Какие дела его привели? В Нижнем Тагиле стояли сорокаградусные морозы. Правда, при абсолютном безветрии. Я продежурил на углу Рудничной улицы часа два. Это в хромовых-то сапожках! Окоченел и заждался! Все глаза проглядел, не идет ли моя Татьяна со своим «мужем». Кто он — я не знал, и надо было сделать так, чтобы я первым увидел их и рассмотрел. И вот наконец-то в снежном коридоре показались трое: первым понуро бредет мой младший — Санька. Шапка завязана под подбородком, рот прикрыт шарфом, в Москве бы уж так его не одели. Чуть сзади… Нет, это было совершенно невероятно! Прохор Демьянович Сугонюк: худенький, маленький. На плечах — замызганный старый полушубок, на голове — солдатская шапка, на ногах валенки «бу» — бывшие в употреблении, как говорят в армии. Выхожу из снежного переулочка им навстречу: — Здравствуйте, молодые! Санька — ко мне: — Папка! Приехал! У Тани вырвался вздох облегчения: — Уф! Наконец-то. Сугонюк топчется на месте, смущается. — Здравствуйте, Петр Ильич, извините, что зашел к вашей Татьяне Тихоновне. Послали меня за тридевять-то земель по ваши фотокарточки и по их души, — кивнул он на Татьяну и Саньку, который забрался ко мне на руки и не хотел слезать. Все ясно: к Тане в дом мне возвращаться нельзя, сердитой хозяйке не обязательно видеть нас всех четверых вместе. — Попробуем устроиться в городе, в гостинице. Знаю, что нелегко. Представлюсь в горкоме партии, попрошу содействия. Увы, с гостиницей ничего не вышло. Секретарь горкома, к которому я попал, проговорил: — Найти две комнаты? Что вы! И выселить некого. — Но потом все же нашел выход. — На вокзале при медпункте есть у нас небольшой изолятор, в экстренных случаях мы его используем не по назначению. На вокзале было шумно, многолюдно. Все с мешками, узлами, чемоданами. И непременный спутник тех горьких дней — котелок. Дети, женщины, старики — на полу, скопом: прилечь негде, сидя спят. Мы едва продрались к медпункту. Там нас уже ждали. Мы с Сугонюком устроились в изоляторе, а Татьяне с обиженным Санькой довелось погулять. Меня интересовало, как Сугонюк, бывший узник ростовской тюрьмы, очутился в Нижнем Тагиле. В общем-то ничего сверхъестественного. Просто наши «не успели» эвакуировать три десятка заключенных, которых уже было погрузили в машины. Несколько фашистских мотоциклистов вкатились во двор. Увидели крытые машины. Капоты подняты. В машинах люди. Появился гитлеровец, говоривший по-русски, поинтересовался, кто и за что был осужден. Прохор Демьянович сказал: «Ни за что». Их продержали в тюрьме до следующего дня. Всех отпустили, Сугонюка оставили «для беседы». Разговаривал с ним приятной внешности, вежливый блондин лет сорока. Серые глаза, острый подбородок. Поджарый. Он интересовался, как Чухлай завербовал Сугонюка, как они работали, не замечал ли чего Прохор Демьянович особенного за своим шефом. Сугонюк ответил: «Позамечаешь за таким — голову потеряешь». И привел пример: как-то Филипп Андреевич порвал и выбросил железнодорожный билет. Он, Сугонюк, любопытства ради собрал остатки и прочитал: «Москва — Ростов», а Филипп Андреевич застал его за этим занятием. Так потом Сугонюк три дня с постели не поднимался, так отделал его Чухлай. Гитлеровский контрразведчик интересовался судьбой банды, отношениями Надежды и Чухлая. Возил Сугонюка в Александровку. Особое внимание уделил скалке, которую Надежда пустила в ход против озверевшего насильника. «Ого! Вот это оружие неандертальца!» Но самое большое впечатление на блондина-контрразведчика произвели контейнеры, сохранившиеся в тайнике под бочкой с капустой. С этого момента Сугонюку поверили и тут же дали новое задание: разыскать семью полковника Дубова и извлечь из семейного альбома пять-семь фотокарточек разных лет. Сделать это нужно как можно быстрее, поэтому рекомендовалось в выборе методов не стесняться. Моим московским адресом Сугонюка снабдили, выдали ему полный комплект документов на имя Демьяна Прохоровича Швайко, в том числе и освобождение от воинской службы по поводу контузии. В Москве от соседей он узнал, что Дубовы эвакуировались в Нижний Тагил, и решил через Таню разыскать меня. Таню я потом пожурил: — Зачем было вести столь грубую игру: «Муж!» — Растерялась, — оправдывалась она. — Явился: «Я, говорит, должен убить вас и детей ваших, забрать семейный альбом». А документы у него фальшивые. Хозяйка требует: «Надо отметиться в милиции». Я боялась, ну, как заметят, что документы липовые. — Липа — высокого класса! — не без иронии пояснил я. Таня разволновалась: — Тебе хорошо, ты все знаешь. А каково мне? Отсюда решила не звонить, опасалась, нет ли за Прохором Демьяновичем, а стало быть, и за мною, слежки, поехала в Свердловск. Туда да обратно. Да пока, думаю, Андрей Павлович кого-то пришлет… — Конспиратор ты мой, — обнял я ее слегка за плечи. До отхода нужной нам электрички на Свердловск оставалось три часа. Прохор Демьянович деликатно сказал: — Я погляжу, что к чему, а вы тут поговорите. Идем, Саня, со мною, — пригласил он мальчишку. Но у того еще не исчезло недоверие к этому таинственному человеку. — Не пойду. Сугонюк уговаривал: — Вот твой папа поговорил со мною, теперь — с мамой, потом с тобой посекретничает. Есть у тебя к нему секреты? — Нету! — стоял на своем мальчишка. Мы переглянулись с Татьяной и оставили Саню при себе: мальчишка скучал по отцу. Пока я был в Нижнем Тагиле, Борзов подобрал мне напарницу для легальной работы, на оккупированной территории. Ее звали Лаймой, фамилия Земель, латышка из Риги, двадцати семи лет. Некрасивая: огромный лоб в поперечных морщинах, маленькие зеленого цвета глаза, прикрытые белесыми ресницами. Редкие волосы. Женственными у нее были только шея и стройные ноги. Борзов предлагал такую легенду: В Светлово вместе с двадцатичетырехлетней дочерью появляется старый фотограф Рудольф Иванович Шварц (из немецких колонистов). Раньше он жил в небольшом городке на границе Донбасса и Ростовской области. Теперь это прифронтовая полоса, и комендатура выселила всех гражданских из опасного района, в том числе и старого фотографа с его глухой дочерью Анной. Этот вариант имел несколько преимуществ. И основное то, что такой фотограф жил на белом свете. Я его знал еще по гражданской войне, и судьба вновь свела нас с ним в октябре сорок первого. Рудольфа Ивановича действительно выселили немецкие военные власти, но он с дочерью сумел перейти линию фронта. Подозрительного человека с немецкой фамилией на всякий случай задержала контрразведка фронтовой части. Борзов оставил у себя все документы и фотоаппарат, который Шварцы сумели перенести через линию фронта. Рудольфа Ивановича снабдили новыми документами и помогли эвакуироваться в один из глухих поселков Северного Урала. И вот теперь его имя и даже внешность решено было передать мне. — Бороду отпустишь, усы заведешь, — говорил Борзов. И тут встал вопрос: как быть с Сугонюком. Его послали за фотокарточками Дубова разных лет. Это не для простого опознания, явно гитлеровская контрразведка намеревалась устроить какую-то провокацию. Борзов считал: «Пока ты находишься в оккупированном Светлово, Сугонюку возвращаться к фашистам нельзя». Прийти без фотокарточек? Агент, не выполнивший задания, лишается доверия, тем более у Сугонюка в прошлом были такие моменты, как совместная работа с полковником Чухлаем и удачное освобождение из тюрьмы. В оккупированный Донбасс, кроме нас с Лаймой, отправлялся Лунев, который должен был, как уже говорилось, заменить погибшего подполковника Яковлева. Но мы десантируемся на подходе к Светлово, а он полетит дальше, в район Ивановки, где действовал партизанский отряд Караулова. Через разведотдел армии партизан предупредили, что за ранеными Сомовым и Карауловым прибудет санитарный самолет. Как на это событие должна прореагировать Надежда? У немецкой контрразведки есть возможность перепроверить ее (это надо всегда иметь в виду), следовательно, утаить прибытие самолета «с той стороны» она не сможет. Не знала?.. Но отряд будет готовить посадочную площадку, расчищать ее от снега. Мероприятие многолюдное. Пусть Надежда передаст свою информацию: зашел отряд в хутор, она оставила листовки с кодом. Но отряд лишь прошел, боев не было, все мирно, жители не сразу собрали листовки, староста не спешил с их отправкой в полицию (мороз свыше тридцати градусов, ветрище — кому хочется по такой погоде переться через заметы в райцентр). А Истомин должен будет обеспечить эту задержку по крайней мере на полтора суток.