— Пройдите в приемную, — приказал он. Он выпроводил пациентку, истеричку из Шарлоттенбурга, беседу с которой он даже не записывал, — одно это показывало, какой интерес она представляла. Вернувшись, он потупился и некоторое время разглядывал, как грубые сапоги гестаповца попирают его кубистский ковер, а кукольные туфли Минны елозят по симметричным узорам. — Что случилось? — спросил он. Симон не был настроен предлагать им кофе или что бы то ни было. Оба промолчали, так и не ответив. — Ступайте за мной. Они пришли в кабинет. Бивен с ходу устроился в кресле, Минна легко, как перышко, опустилась на диван. Она выбрала скромную позу: ноги сдвинуты, руки зажаты между коленями. Постарела, но не слишком. На самом деле ее нежная кожа несла следы не столько возраста, сколько разрушительного действия алкоголя и наркотиков. Симон не устоял перед желанием немного ее подколоть: — Как поживает наш изувер из Брангбо? — Спасибо, отлично. А жиголо этих дам? — Не могу понять, как твои пациенты умудряются выжить после твоих варварских процедур. — Я, по крайней мере, пытаюсь их лечить. Я не вымогаю у них деньги. — Эй! — остановил их Бивен. — Вам сколько лет, в конце-то концов? Уж поверьте, у нас есть дела поважнее. Усевшись за свой письменный стол, Симон прикурил сигарету и водрузил ноги на столешницу — ему хотелось подчеркнуть, что он у себя дома и ситуация под его контролем. Хотя, возможно, он слегка переигрывал. Десять минут спустя его ноги сами собой опустились на пол, а забытая «Муратти» одиноко потухла в пепельнице. Бивен только что изложил ему невероятную историю, где переплетались покушение на убийство Минны фон Хассель, убийца с мраморной головой (вполне реальный), другое убийство (на этот раз удавшееся), отправившее на тот свет некую Рут Сенестье, художницу по профессии, которая когда-то изготавливала лицевые протезы для физиономий солдат, изувеченных на Большой войне. Если добавить к этому полученные несколькими часами раньше показания Греты Филиц, четвертой потенциальной жертвы, то день, можно сказать, получился весьма насыщенный. — Вчера вечером, — продолжил Бивен, словно размышляя вслух, — Рут рассказала Минне, что сожалеет о том, что приняла какой-то заказ. «Нечто вроде скульптуры». А может, маска, почему бы нет? — Она что, вылепила маску для убийцы? — Рут добавила, что заказчиком был дьявол. Заговорила Минна: — Возможно, этот «дьявол» — изуродованный человек, которого Рут знала в те времена, когда изготавливала протезы. Возможно, он вернулся и попросил ее сделать маску «под мрамор». — Возможно, Гитлер носит накладные усы и вообще он женщина. Бивен испепелил Симона взглядом. Психиатр прикурил другую «Муратти» и оглядел собеседников: гиганта в черной форме (тот, очевидно, так и не смог изменить своим порочным вкусам) и маленькую докторшу, такую красивую, такую блистательную, но сегодня почему-то напялившую на себя костюм канадского траппера. — Какие будут соображения? — спросил он наконец. — Наш убийца действительно солдат, изувеченный на той войне?.. — Допустимая версия. — А почему он убил Рут? — Потому что она готова была заговорить. Она чуть было не рассказала все Минне… Симон выдохнул дым, казалось опаливший не только горло, но и мозг. — Вы нашли в мастерской Рут следы этой работы? — снова заговорил он. — Я хочу сказать, какие-нибудь детали, которые свидетельствовали бы, что она снова начала делать маски? — Нет. — Протезы изготавливались в особом месте, — уточнила Минна. — А тебе откуда известно? — Я знала Рут еще по госпиталю «Шарите», в двадцатых годах. — В двадцатых годах мы только начали нашу учебу на медицинском. — Я уже тогда старалась приносить пользу. — Конечно. Вечный синдром сенбернара-спасателя. — А ты в то время гнал амфетамин, чтобы продавать нам, а еще спал со старыми графинями, которые… — Не начинайте по новой! — заорал Бивен, вскакивая. В молчании он сделал несколько шагов. — Рут тогда работала в «Studio Gesicht»[91], — заговорила Минна. — Не знаю, существует ли эта студия до сих пор, но можно выяснить в Красном Кресте. — А в чем конкретно заключалась ее работа? Бивен уселся, как усаживается обратно на свое место школьный учитель, предоставляя слово ученику. — Чтобы разработать такой протез, — начала Минна, — прежде всего нужно снять слепок с изуродованного лица. Затем его черты восстанавливают по фотографиям или исходя из того, что можно понять по «остаткам». Используя специальный пластилин, Рут добавляла кости, мышцы, недостающую плоть. На следующем этапе она делала новый восковой муляж, а затем приступала к гальванопластике. — Что это такое? — спросил Симон. По-прежнему не вставая с дивана, Минна высвободила пальцы и потрясла ладонями — такими тонкими, что больше походили на крылышки. Симон предпочитал не слишком ее рассматривать. Ее красота ранила ему сердце. Прежде всего, потому, что она с ним так и не переспала. А еще потому, что он всегда чувствовал в ней глухое к себе презрение, взгляд сверху вниз, который глубоко его уязвлял. Юная баронесса никогда не поддавалась на его манипуляции. Никогда не слушала его речей будущего великого гения. Никогда не покупала его наркоту, хотя уже была явной наркоманкой. И конечно же, никогда не видела в нем серьезного претендента. Он был карликом, маргиналом, клоуном. — Чтобы сделать покрытие маски, ее погружают в проточную ванну с медным купоросом. Под воздействием электрического тока частицы меди налипают на поверхность. По завершении этого процесса получается эпитез, то есть лицевой протез. Тебе понятно? — Я не такой уж недоумок. И парень должен был носить эту штуку ad vitam æternam?[92] — А у него что, был выбор? Рут очень тщательно расписывала материал. Подбирала точный оттенок, добавляла детали, например поры на коже или волоски щетины. Иллюзия была потрясающей. Ресницы вырезались из тончайшей металлической проволоки, глаза делались из дерева или из стекла. В завершение она часто добавляла усы или накладную бородку. И наконец, она закрепляла протез незаметными металлическими нитями или же дужками очков, которые являлись частью маски. В те времена она их делала десятками. Повисло молчание. Симон медленно выдыхал дым сигареты в потолок. От всех этих историй у него мутилось в голове. Для начала, он не привык, чтобы вокруг него множились трупы, даже при нацистском режиме. И потом, те следы, которые всплывали сейчас, вели в еще большее безумие, чем сами убийства. А что до возникшей из прошлого маленькой баронессы фон Хассель, рассевшейся в данный момент на его кушетке, и игр в детектива-любителя, то об этом и говорить не приходится… — Итак, — саркастически подытожил он, — по Берлину бродит изуродованный убийца. Некоторое время назад он отыскал ту, которая после войны изготовила ему маску, Рут Сенестье. По неизвестным нам причинам он заказал ей новую маску, на этот раз расписанную под мрамор. — Это всего лишь версия, — заметил Бивен. — Зачем ему это понадобилось? — Каприз убийцы. Вообще-то, Симону представлялось, что гестаповец должен неловко себя чувствовать в подобном мире. Но тот вроде бы нашел свое место. И Краус чувствовал потайные мотивы: гиганта-нациста возбуждала мысль оказаться в одной команде с Минной фон Хассель. — А почему Рут Сенестье согласилась? — Тут многое можно себе представить, — бросила Минна, поднимаясь. Эта парочка словно наглоталась амфетаминов. А может, так сработал адреналин. Вообще-то, они только что нашли труп. Нагромождение событий погрузило их в состояние, близкое к трансу. Минна подошла к письменному столу, одним движением открыла портсигар Симона. Вытащила сигарету, прикурила от собственной зажигалки и таким же манером вернулась на кушетку. Симон скрестил руки. — Все это не объясняет, зачем вы явились сюда и забиваете мне голову своими историями. Бивен и Минна переглянулись. Симон прочел в их взглядах взаимопонимание, сговор, и это вызвало в нем прилив ожесточения. Он несколько лет не видел Минну фон Хассель, и вот сегодня она прямо у него под носом строит глазки какому-то нацистскому мужлану. — Мы хотим, чтобы ты присоединился к нашей следственной группе, — выложила Минна. 48