Пока они бежали вдоль машин, их остановили солдаты — никому не позволительно подобным образом срывать парад ветеранов. Размахивая своим гестаповским значком, Бивен развопился, щедро раздавая то ли приказы, то ли оскорбления, Симон так и не понял. Он абсолютно не разбирался в этом военизированном немецком, для него это было как готический шрифт, набранный для незрячих по Брайлю. Рядовые сдали назад, и они смогли продолжить забег. «ГЕРМАНИЯ НИКОГДА НЕ ДОПУСТИТ, ЧТОБЫ ИНОСТРАННЫЕ ГОСУДАРСТВА ДИКТОВАЛИ ЕЙ СВОИ ЗАКОНЫ!» Все тот же горловой голос Гитлера, который скорее плевался, чем говорил, изрыгая больше, чем намеревался… Когда они присоединились к Минне, та уже запустила мотор. Они впрыгнули внутрь и увидели, как мелькнула ратуша Райниккендорфа со своей башней под серо-зеленой крышей, пристроившейся сбоку. — Кажется, я что-то пропустил, — выдохнул сидящий позади Симон. — Куда мы едем? — Представления не имею, — откликнулся Бивен. — Зато я знаю, — оборвала их Минна, резко тормозя перед вокзалом Виттенау. «Скорая помощь» Краппа была косо припаркована рядом. От перрона отъезжал поезд. — Он в поезде, — уверенно заявила молодая женщина. — Эта линия идет напрямую к товарной станции на Эберсвальдерштрассе, рядом с Гезундбрунненом. Если немного повезет и он не выпрыгнет по дороге, мы сможем перехватить его по прибытии. «МЫ ОБЛАДАЕМ ГРОЗНОЙ УДАРНОЙ СИЛОЙ, НИКТО НЕ МОЖЕТ…» Конечно, это их не убедило, но никто не мог предложить ничего лучшего. Минна рванула с места. И они помчались, цепляясь кто как может, под аккомпанемент визга шин и отчаянных гудков, которые Минна извлекала из клаксона. Иногда она выезжала на тротуар, иногда на встречную, но ни разу не сбросила скорость. У каждого из сидящих в машине крутилась одна и та же мысль: третьего шанса не будет. Они упустили его в Мейерс-Хофе. Они дали ему уйти в Виттенау. Товарная станция станет полем последней битвы, полем чести. Они влетели на дребезжащий металлический мост. Железнодорожная станция «Берлин-Нордбанхоф» представляла собой исполосованное пространство, простиравшееся от Бернауэрштрассе до Рингбана, другой линии, окружавшей город подобно кольцу Сатурна. — Поезд подходит, — предупредила Минна, остановив машину на мосту. Четыре пары глаз устремились на огромную сеть рельсов и вагонов — по ней в самом левом углу картины тяжело и неторопливо двигался единственный состав. Это и был поезд, ушедший у них из-под носа в Виттенау; некоторые вагоны были выкрашены в красный цвет, на других, автоцистернах, стояли буквы КАТ. Минна снова рванула с места. На съезде с моста она свернула направо и заскакала по брусчатке, круто уходящей вниз, прямо к сортировочной станции. В «мерсе» все вцепились кто во что мог. По дорожным ухабам их трясло, как игральные кости в стаканчике. Минна по-прежнему не снижала скорость. Симон и не знал, что малышка фон Хассель мнит себя Берндом Роземайером[122]. Выписывая невероятные зигзаги между машинами и повозками и не снимая пальца с клаксона, она неслась вперед. Теперь главным стало выжить в этой гонке, все больше напоминавшей бег с препятствиями. Железнодорожники с криком кидались в стороны, лошади с истошным ржанием вставали на дыбы, Минна выворачивала руль то в одну сторону, то в другую, жала на газ, и все это в чудовищном облаке пыли. Симону потребовалось время, чтобы понять ее замысел — в просветы между стоящими на приколе платформами и локомотивами она следила за продвигающейся вперед цепочкой красных вагонов. Если ей удастся удержаться на той же траектории, они сумеют перехватить Краппа, когда он будет выходить из поезда. Минна даже не искала больше переездов, а просто перескакивала через рельсы, едва замечала свободное пространство между вагонами, тяжело прыгая по путям и периодически приземляясь на щебень, когда машину заносило. Наконец они сравнялись с составом, замедлявшим ход при приближении к тупиковому упору. Прозвучал свисток — невидимый начальник станции контролировал маневр. Минна ударила по тормозам. В едином порыве четверо членов команды выскочили из машины. Над ними нависал локомотив — черный, огромный, весь окутанный длинными струями белого пара. Знаком Бивен приказал Симону и Динамо перейти на другую сторону и следить за противоположным боком вагона. Они бегом двинулись вдоль поезда с пистолетами наготове, подстерегая убийцу. Симон в очередной раз подумал, что все это полная бессмыслица. Крапп мог соскочить на ходу еще до станции или вообще на въезде, за несколько километров. Или же затаиться в одном из вагонов — а их по меньшей мере штук тридцать. А может, он даже не садился в этот поезд. Вдруг облака пара прорезала желтоватая вспышка. И сразу же за ней раздался хлопок выстрела. Или до нее. Ощущения были такими острыми, что мозг Симона за ними не поспевал. Он окликнул Хёлма. Ноль ответа. Он ничего не видел. Пар. Слезы. Шоковое состояние. Он споткнулся о тело. Хёлм, сложившись пополам, скорчился между шпалами, прижав руки к животу. Пуля попала ему в правый бок. Симон стащил с себя пиджак и прижал его к ране. — Серьезно задело? Между двумя вагонами возник Бивен. — Нужно вызвать «скорую». — Где эта сволочь? Симон машинально повернул голову в сторону открывшегося слева пустыря. Там со всех ног бежал человек в мундире. Издалека он походил на перекати-поле, эти сухие растения, которые ветер без конца носит по пустыне. К ним присоединилась Минна. Она хотела помочь Симону, но Бивен не дал ей времени. — Возвращайся в машину, — приказал он, сунув ей в руки гестаповский жетон. — Обогни станцию, по дороге предупреди полицейских и жди меня на станции Эберсвальдерштрассе. На этот раз он от нас не уйдет. Симон увидел, как Минна исчезает между буферами и сцепками вагонов, в то время как Бивен уже кинулся в противоположную сторону. Он опустил глаза на Динамо, взглядом спрашивая, что делать. — Давай за ним! — прошептал гестаповец. Симон поднялся и бросился вслед за Бивеном. Он понял его приказы, только добравшись до станции. Линия метро U-Bahn-2 была наземной и выглядела как гигантская система арок. Железобетонную ферму было видно из любой точки квартала, и Минна без труда засечет Краппа… если он действительно двинется туда. Он нагнал Бивена у подножия колонн виадука. Над их головами с грохотом землетрясения проносились поезда метро. Желтые вагоны мелькали как плотные спрессованные кусочки солнца, как расплавленный звездный поток, уносимый собственным порывом. — А что теперь? Что будем делать? — Вниз. Симон повернул голову и увидел Йозефа Краппа при полном параде, взбегавшего по лестницам, ведущим к платформе. Его лицо — его маска — видна была во всей своей неподвижности. Симон и Бивен знали, каким было настоящее лицо этого солдата — вернее, то, что оставила от него война. Маска создавала иной облик, но не менее ужасающий. Застывший, надменный, нечеловеческий лик. Они побежали ко входу на станцию — Минна пропустит все самое интересное. А поскольку Бивен отдал ей свой жетон, ему пришлось объясняться с контролерами. Собственная физиономия была его лучшим козырем, и парни с U-Bahn-2 их пропустили. — А теперь без глупостей, — приказал он сквозь сжатые губы, чуть втянутые внутрь в гримасе ярости. — За тобой левая платформа, за мной правая. Он мне нужен живым, я… Грохот над их головами объявил о прибытии нового поезда. Перескакивая через ступеньки, они кинулись каждый на свою сторону. Симон чувствовал, как люгер в кармане бьет его по ляжке. А еще в голове звучали последние слова Бивена: «Он мне нужен живым». Ну и шуточки у него… Под скрепленным крупными болтами сводом станции берлинцы входили и выходили из вагонов. Многие в форме: этим погожим воскресеньем Берлин кишел офицерами в парадных мундирах. Симон заметил Краппа, заходящего в поезд метрах в двухстах перед ним. Ему хватило времени только нырнуть в первый попавшийся вагон. Где Бивен? В это мгновение у него перехватило дух от сцены, разыгравшейся за окнами вагона. На противоположной платформе, несмотря на приближающийся поезд в другую сторону, гестаповец только что спрыгнул на пути, перебираясь через рельсы. В проникающем сквозь стеклянный потолок свете картина словно застыла, повиснув в ирреальной белизне. Симон стоял, приклеившись лицом к стеклу. Его поезд уже тронулся. Он ничего больше не видел, кроме встречного состава, въезжающего на станцию. Неужто Бивен попал под поезд? Или он успел вцепиться в последний вагон? Симон должен был найти Краппа, и точка. Может, ему удастся проследить за убийцей на расстоянии так, чтобы тот его заметил. Он двинулся вдоль сидений, расталкивая пассажиров. Его лицо натыкалось на спины и плечи, в ноздри лез запах подмышек всех, кто, подняв руки, держался за перекладины. Будь проклят мир недоростков… Добравшись до другого конца вагона, он ухватил железную ручку, открыл переходный тамбур, и ему в лицо ударил наружный рев. Грохот несущихся на полной скорости, едва скрепленных между собой конструкций оглушал. Он прошел и закрыл за собой дверь. И снова начал проталкиваться вперед через более или менее плотную толпу, более или менее вонючую. Он уже почти дотащился до конца вагона, когда поезд остановился, издав яростный свист. Надписи на перроне сориентировали его: «Шёнхаузераллее». Сиденья опустели, и Симон прошел через новый тамбур. Двери поезда уже закрывались. По его подсчетам, Крапп был в следующем вагоне. Придется удвоить осторожность. Он двинулся вперед, стараясь сохранить равновесие, цепляясь за ручки и сосредоточившись на окне в глубине. Еще один переход и… Дверь распахнулась, заставив Симона застыть в последнем рывке. Йозеф Крапп стоял перед ним с неподвижным лицом, но с задыхающимся ртом, из которого текла слюна. Значит, Бивену удалось заскочить в поезд. Он оказался быстрее Симона и прошел по вагонам, пока не наткнулся на беглеца. Крапп держал люгер дулом в пол, но мгновенно вскинул его, узнав Симона. И без колебаний выстрелил, не обращая внимания на пассажиров и их крики. Симон упал — он рухнул чисто рефлекторно, его не задело. Пополз под деревянными скамьями и умудрился достать свое оружие. Вспомнил, как срабатывает механизм люгера и дослал пулю в ствол. Пока спусковой рычаг клацал, отправляя заряд, его накрыла тень. Он поднял глаза: Крапп стоял над ним, готовый нанести последний удар. Симон закрыл глаза. Выстрела не было. Вместо него — звериный вопль. Нечто пронзительное, утробное, ужасающее. Ему пришлось несколько раз сморгнуть, чтобы увериться, что он видит то, что видит: Бивен расплющил лицо Краппа о стекло и пытался его обезоружить. В схватке маска убийцы слетела, обнажив на месте плоти кратер с разбегающимися по краям неровными рубцами. Но худшее, что понял Симон, или только подумал, что понял: Крапп вопил не ртом, а дырой посреди лица. Рев исходил из обнаженных хрящей, из темного провала над его губами. Крапп выстрелил. Пуля ушла в потолок. Пассажиры расползались, прячась под сиденьями и вереща, как перепуганные кролики. Симон спрашивал себя, должен ли он вмешаться, но дуэль между гигантом и монстром приобретала размах, ему недоступный, — Тезей против Минотавра, Персей против Медузы… Между ними и мизинца было не просунуть. Новый выстрел. На этот раз к Бивену вернулись силы или дыхание, и он начал колотить изуродованной головой Краппа о стекло. Он словно намеревался выбить окно его лбом, и ему это удалось. Стекло разлетелось, лицо исчезло, сноп света и мощный фонтан крови завершили действо в сопровождении волны грохота и ветра. В тот момент, когда голова Краппа высунулась в раму выбитого окна, несущийся на полной скорости встречный поезд, идущий в Панков, обезглавил убийцу и, как лезвие гильотины, положил конец расследованию дела Адлонских Дам. 76 Оказавшись дома, Симон Краус понял, что он весь в крови. Он понятия не имел, каким образом ему удалось вернуться, — на такси, скорее всего. Он только помнил, как Бивен буквально выбросил его из вагона на следующей станции, прошипев: «Исчезни». Добрый гестаповец решил единолично ответить за утреннюю бойню. Флаг ему в руки. В состоянии, близком к трансу, Симон добрался до своего кабинета. Механическим шагом, как рабочие из фильма «Метрополис»[123] Фрица Ланга, он направился в туалетную комнату, скорчился в ванне и включил душ. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что он забыл раздеться. Он встал прямо под бегущей водой и с огромным трудом стащил с себя костюм — окончательно загубленный льняной шедевр, сшитый по лондонским лекалам. Голый, он снова забрался в ванну, понимая, что ничуть не лучше тех несчастных безумцев, которых целыми днями вымачивали в тепловатой грязной водице. Он вылез, только когда кончилась вода. Покинул свой саркофаг и завернулся в халат. Им владело единственное желание — спать. Без снов и электродов. Просто забыться на несколько часов в коме. Кто знает, может, эта черная бездна сотрет или хотя бы смягчит жестокость всего, что ему пришлось сегодня пережить. Только закрыв глаза, он понял, что веки горят. Нет, не веки: мозг, мысли. Они словно всплывали, поднимаясь к глазам, подогретые лихорадкой и страхом. Он держался. Ему часто приходилось прибегать к самовнушению. Еще один приемчик от мэтра Зигмунда. В конце концов он заснул, и даже быстро, но тут раздался звонок в дверь. Он открыл глаза, охваченный тем странным ступором, который случается при внезапном пробуждении. На краткое мгновение он все забыл — расследование, Адлонских Дам, обезглавленного Краппа, — но, пока поднимался, жуткие воспоминания вернулись.