106 Он спускался по широкой центральной лестнице, когда столкнулся с Альфредом — которого только что искал. Заметив бывшего шефа, молодой офицер дернулся назад: скорее всего, он боялся, как бы Бивен снова не стащил у него ключи или не попросил о какой-нибудь компрометирующей услуге. Франц поймал его за ворот и затолкал под каменные ступени, подальше от глаз и ушей гестапо. — Как идет расследование? — Но… — Ты ведь в команде Грюнвальда? — Да. — Ну и? — Топчемся на месте. Грюнвальд допросил десятки свидетелей вокруг озера Плётцензее. Никто ничего не видел. — А как он объяснял причину допросов? — Расследование и сбор информации. Но вообще-то, когда мы появляемся, никто не задает вопросов. Значит, Грюнвальд не так глуп, как ему казалось. Он воспользовался ужасом, который внушает гестапо, чтобы перетрясти всех, не заботясь о последствиях. По сути дела, Geheime Staatspolizei так и действовала везде и всегда. — Что еще? — Грюнвальд заставил прочесать зону, где нашли Грету Филиц. Он надеется найти какой-нибудь предмет или улику… Гауптштурмфюрер терял время. На каждом месте преступления провели доскональный осмотр, вызывали КТИ, чтобы проверить каждую мелочь и провести все возможные анализы. Впустую. — А со стороны близкого окружения Греты? — С этим сложнее. Она общалась исключительно с элитой, с представителями высшей власти. Но Гиммлер выдал Пернинкену карт-бланш, и тот сам приказал Грюнвальду плюнуть на предосторожности. Наши офицеры сейчас допрашивают всех ее подруг и знакомых — а это куча народу. — А муж? — Он ничего не говорит. Вроде как раздавлен горем… Бивен снова увидел Гюнтера Филица, раскачивающегося на качелях в костюме Марлен Дитрих… Ладно, забудем. Грюнвальд вел расследование как большие маневры и тряс всех без разбора. Вообще-то, почему бы и нет? Его собственная тактика, основанная на нескольких фактах и помощи всего двух штатских, ничего не дала. — Это все? — Нет. Обергруппенфюрер сегодня дважды побывал у рейхсфюрера. Бивен был по горло сыт всеми этими мудацкими эсэсовскими званиями. Полезная информация: несмотря на войну, несмотря на множество дел, которыми он «занимался», Гиммлер не забывал об Адлонских Дамах — и Бивен его понимал: четыре высокопоставленные жертвы, зарезанные и распотрошенные прямо под носом у эсэсовской диктатуры, — это явный непорядок. Он посмотрел на часы — 14:00. Время построения. Он должен присоединиться к Totengräber. — Я еще зайду к тебе, — бросил он, крепко сжав Альфреду плечо. Он пересек каменный холл и спустился по другой лестнице, ведущей в подвалы, бывшие хранилища произведений искусства, которые теперь были разделены на множество мрачных камер. Бивен зашел в раздевалку, где отбросы СС пили, жрали и пукали, не прекращая делиться друг с другом мерзкими историями, смесью постельных подробностей и детальных описаний той или иной казни. Как раз сейчас Кохмидер рассказывал о лично им придуманном способе избавляться от останков. Главный падальщик мыслил себя «изобретателем». Он уже прославился в июне 1933-го, спуская в реку Даме трупы, упакованные в собственноручно сшитые им мешки с балластом. Сейчас он придумал помещать головы трупов в деревянный ящик и заливать его цементом. Через несколько минут получится тело, голова которого весит около пяти кило. — Бросьте это в воду, — ухмыльнулся он, — и посмотрите, каков будет результат! Остальные закивали, восхищаясь подобным хитроумием. Заметив Бивена, старавшегося проскользнуть как можно незаметнее, унтерштурмфюрер тут же вцепился в него мертвой хваткой. — Сегодня мы немного разнообразим удовольствие, — предупредил он. — То есть? Чумазый офицер раскинул руки, как фокусник, собирающийся извлечь платок или голубя. — Zigeuner! 107 Гитлер ненавидел евреев. Но он также не жаловал Zigeuner — цыган. В начале, во времена «Майн кампф», фюрера не слишком интересовали эти кочевники, но с течением лет таборные скитальцы умудрились убедить его, что они представляют собой наихудшую разновидность маргинального, асоциального, дегенеративного этноса. Отныне они являлись объектом особого внимания нацистов, и для новых гонений годился любой предлог. И теперь команда Totengräber ехала в своем грузовике с платформой, послужившей накануне трупосборником, болтаясь, как мешки с картошкой, в запахах крови и вяленого мяса. К счастью, брезентовый верх был откинут. Потсдам. Михендорф. Зеддинер-Зе. Вскоре они уже двигались по сельской местности, истекающей жарой и солнцем. Пахло скошенным сеном и горелой травой. Бивен сжался в углу платформы и постарался изгнать из головы все мысли, оставив лишь полную пустоту. Расследование. Работа. Прошлое… Все это должно маячить за границами его сознания. Наполовину задремав, он предпочел бездумно раскачиваться на ухабах в ожидании дальнейшей программы действий. — Что там у нас сегодня? — все-таки спросил он наконец у соседа. — Цыгане сваляли дурака. — То есть? — Вздумали сопротивляться во время облавы. Эсэсовцы уложили всех мужчин. — Сжав кулак, сосед вытянул указательный палец и оттопырил большой, изображая выстрел. — И никакой пощады! — Это когда было? — Вчера. — И трупы так и пролежали там двадцать четыре часа? — А чё такого? Они же не сбегут! Грузовик свернул на грунтовую дорогу. Бивена охватило мрачное предчувствие. На фоне великолепных сельских пейзажей их ждал кошмар. Какая-нибудь старая добрая подлянка в духе СС, мерзкая и порочная. Они доехали до широкой поляны, окаймленной подлеском. На опушке густого строевого леса раскинулись цветущие кусты, воздух был насыщен ароматами, каждый листочек переполнен соками и самой жизнью. Бивен подумал о пикниках, катании на лодке, послеполуденном отдыхе в купальных костюмах под звуки джаза из граммофона. Как много всего так никогда и не случилось в его жизни, да и сейчас вряд ли значилось в ближайшей повестке дня. Пока грузовик трясся по рытвинам, едва не переворачиваясь, картина прояснялась. От обугленных кибиток в прозрачный воздух еще поднимался черный дымок. Казалось, на поляне громоздилась огромная куча тряпок, чуть подальше, уже у самого леса — холм коричневой грязи. Еще несколько метров, и Бивен все разглядел. Груда тряпок на самом деле была пестрым скопищем людей — детей и женщин, которые стояли на коленях, локтем к локтю, и пели, выли, плакали. А холм темной земли оказался нагромождением голых гниющих тел, раздувшихся от жары и осаждаемых со всех сторон тучами мух. Бивен прищурился и различил даже головы мертвецов, закостеневшие, склоненные, словно впечатанные друг в друга, как в пазле чистого ужаса. Некоторые улыбались, черты других застыли в гримасе из-за вздувшейся плоти и личинок, копошившихся под кожей. Многие были покрыты слоем мух, делавших их кожу еще темнее. Видны были и раны: добротная эсэсовская работа, пуля в висок или в голову, иногда в грудь. Трагический хор не замолкал, заглушая рычание грузовика, буксовавшего в земле и коровьем навозе. Солдаты, стоя на платформе и держась за ограждение, разглядывали надсаживающих горло женщин. Их голоса потрясали и в то же время звучали невыносимо. Нечто исторгающее слезы, разрывающее вам сердце и совершенно непонятным образом приносящее облегчение. Хриплые, сдавленные голоса, проникающие в самую глубину души и высасывающие из нее чувства, как кровавую мокроту. В центре стояла женщина непонятного возраста (иссиня-черные волосы, покрытое морщинами лицо); солистка вела речитатив, перекрывающий звучание хора, а женщины и дети теснились вокруг нее, как племя вокруг своего тотема. Самым поразительным было то, что этот ансамбль, одетый в лохмотья с многочисленными золотыми и серебряными вкраплениями, смотрел прямо в глаза трупов — глаза мужей, братьев, отцов, чьи животы вздувались на глазах, а щеки, отливающие прозеленью, уже ввалились, обнажив десны, покрытые кишащими муравьями. На траве были разложены сплетенные из цветов гирлянды, обводившие кольцом хор. — Herrgott![150] — пробормотал сосед. — Это еще что за бардак? Бивен не ответил. Все вместе напоминало священную церемонию — ужасающую, необъяснимую, взывающую к древним богам и невидимым духам. Грузовик остановился, могильщики спрыгнули на землю. Солдаты оскальзывались в черной грязи и с трудом удерживались на ногах. Они подошли к эсэсовцам, которым было поручено надзирать за всем этим мирком. — Scheiße! — прорычал один из них. — Где вас носило? Мы здесь с самого утра дышим этой вонью и слушаем их вой! Сил уже нет! Бивен посмотрел на цветочные гирлянды. — Вы позволили им плести венки? — Да нет же, кретин. Обычное их занятие. Они же мусорщики.