Он встал на цементные блоки, которые сам установил здесь несколько недель назад, и дотянулся до потайного места за балкой. Как только он это сделал, снова раздался шум — откуда-то из глубины, из темных углов ангара. Он быстро спрыгнул и пошел на него, выставив фонарик вперед. Его кроссовки не издавали ни звука. Шум был странный. Это мог быть человеческий стон или сопение животного. Снаружи бегали лисы, он несколько раз вылавливал их фарами. Он медленно двигался вперед, хотя теперь шум прекратился, и он не знал, на него он идет или нет. Луч фонарика вылавливал только смятые клочки бумаги и куски растрескавшегося бетона на полу, и стены ангара, когда он поднимал его выше. Больше ничего. И вот опять он. Животное. Наверняка. В следующую секунду что-то задвигалось, его фонарик выловил хаотическую последовательность форм и теней, а потом к нему навстречу, пошатываясь, зашагал мужчина, закрывая глаза руками от яркого света — Ктоэточтоэтокакогохренапроисходит? Он остановился. Мужчина был в нескольких ярдах от него и все еще ослеплен лучом фонарика. Он направил его прямо ему в лицо. — Убериегонахренотменячтоутебязаидиотскиеигры? — Повернись. Но гора тряпья и грязи, которую представлял собой мужчина, чей пьяный сон в углу ангара был внезапно нарушен, сделала еще один неуверенный шаг вперед. — Повернись. Мужчина подчинился, слегка покачиваясь. — Ладноладноненадоникоготрогатьхреновыкопынигденельзябытьвчертовойбезопасностибожемой. Он осел после первого удара по затылку. Две минуты. Три. Четыре. Он не двигался. Луч фонарика высветил кровь на его грязных спутанных волосах и старом плаще. Оставить его или оттащить обратно в угол? Оставить. У него ушло пять минут, чтобы достать скрученные рулоны пластика, приклеить нужный на дверцу фургона, скрутить остальные и осторожно убрать их на место. Потом он отключил от батареи лампу и спрятал ее за секретную панель сзади. Выехал. Закрыл ворота ангара. Снял свои перчатки и убрал их на место. Все еще шел дождь. Он медленно ехал по разбитой дороге — здесь всегда был шанс проколоть колесо, а он не хотел бегать здесь с фонариком и менять его, рискуя быть увиденным с дороги. Когда он приблизился к воротам, перед ним пробежала лиса и сверкнула желтыми глазами, попав в свет фар. Сорок три — Я чувствую себя виноватой, — сказала Кэт. В «Кроксли Оук» царило приятное оживление: несколько человек стояло у бара, две трети столов было занято, а в камине впервые в этом сезоне разожгли огонь. Мимо них прошел официант с заставленным подносом. Со всех сторон раздавался звон бокалов. Саймон, сидящий напротив Кэт, взглянул на нее. Они оба выбились из сил, и им обоим сейчас нужно было именно это. Он не стал утруждать себя ответом. — Крис тоже должен быть здесь. — Да, должен бы. — Будут ли у него еще такие вот тихие вечера? Саймон покачал головой. — Может быть, и будут. Когда он оправится после операции. Радиотерапия уменьшит размер опухоли на какое-то время, потом у него будет ремиссия, и, возможно, достаточно устойчивая, и тогда мы сможем прийти сюда. — Да, так и надо. Делать все возможное. — Да. — Ты говорил, что мы не будем это обсуждать. Глаза Кэт наполнились слезами. — Ну, ты чего. Меню было написано мелом на досках, висящих с обеих сторон длинного зала, а еще одна доска, с закусками, была над баром. Это было одно из тех мест, где Саймон больше всего любил поесть, и он не был здесь уже несколько месяцев. — Давай брать по максимуму. О, отлично, у них есть мидии. * * * Мидии «Маринара», свежие сардины, французский багет и тарелка с оливками уже стояли на столе, когда у Кэт зазвонил мобильный телефон. — Если это из дома, то ответь, если нет — не отвечай. — Я не знаю, что это за номер. Ладно, не буду отвечать. — Когда похороны Карин Мак-Кафферти? — Понятия не имею. Знаешь, мне кажется, что, не считая этого гада — ее бывшего мужа, у нее не было никакой семьи. Она никогда никого не упоминала. И мне интересно — кто будет заниматься организацией? Я знала очень пожилых людей, на похоронах которых единственными присутствующими были я и участковая медсестра, но это просто значило, что они всех пережили. Карин было всего сорок с лишним лет. Я поговорю с Имоджен Хаузом, выясню, что они знают. — Ты ходила к ней, когда она была жива. Вот что важно. Не нужно ни о чем жалеть. — Я и не жалею. А вот Джейн — да. — Какая Джейн? — на секунду он застыл и уставился в пространство. — Джейн Фитцрой. Господи, как же давно мы с тобой не разговаривали! — Это точно. — Ты сейчас на службе? — Я в последнее время всегда на службе. Так что там с Джейн Фитцрой? — О, значит, ты ее помнишь. Саймон аккуратно достал мидию из раковины зубчиком вилки и отправил ее в рот. Он не поднял взгляд. — К тому времени, когда она приехала, она опоздала уже на час. Никоим образом не ее вина, но ее это расстроило. — Она звонила тебе? — Она оставалась на ночь. Он подлил в ее бокал еще вина. — Тебе больше ничего не интересно узнать? Он пожал плечами. — Она спрашивала о тебе. — Кэт. Не надо об этом. — Почему? Он покачал головой, промакивая хлебом тарелку, чтобы собрать остатки соуса.