Его рассказ был настолько впечатляющим, что собственный смех показался слушателям неуместным. — А почему бы вам не загадать желания, сэр? — нашелся Герберт. Старший сержант посмотрел на него так, как взрослые смотрят на самонадеянную молодежь. — Я загадывал, — тихо ответил он, и его румяное лицо побледнело. — И что, эти три желания и правда исполнились? — спросила миссис Уайт. — Да, — ответил Моррис, стукнувшись зубами о бокал. — А еще кто-нибудь загадывал желания? — не унималась она. — Да, человек, который первым держал эту лапу в руках, — произнес он. — Не знаю, каковы были его первые два желания, но в третьем он пожелал своей смерти. Так лапа оказалась у меня. Тон его звучал настолько серьезно, что в комнате воцарилось гробовое молчание. — Если вы уже загадали три желания, то, выходит, она вам больше не нужна, Моррис, — сказал наконец старик. — Зачем вы ее храните? Военный покачал головой. — Наверное, из прихоти, — медленно проговорил он. — Я подумывал ее продать, но, пожалуй, не буду. Она и так уже принесла достаточно горя. Кроме того, никто ее не купит. Некоторые считают, что это все выдумки, а если кто и верит, то сначала хочет ее опробовать, прежде чем покупать. — Если бы у вас была возможность загадать еще три желания, — произнес старик, глядя ему в глаза, — вы бы воспользовались ею? — Не знаю, — ответил тот, — не знаю. Он взял лапку и, покрутив между пальцами, вдруг бросил ее в огонь. Уайт вскрикнул, нагнулся к камину и вытащил ее. — Лучше бы ей сгореть, — мрачно констатировал старший сержант. — Если она вам больше не нужна, Моррис, — сказал тот, — отдайте ее мне. — Нет, — наотрез отказал ему друг, — я выбросил ее в огонь. Если вы сохраните ее, не обвиняйте меня в том, что произойдет. Будьте благоразумны, бросьте ее обратно в огонь. Тот покачал головой и стал внимательно изучать свое приобретение. — Как это делается? — спросил он. — Нужно зажать лапу в правой руке и произнести желание вслух. Но помните, я предупреждал вас о последствиях. — Прямо как в «Тысяче и одной ночи», — заключила миссис Уайт, встав из-за стола и начав накрывать ужин. — Слушай, а может, пожелаем, чтобы у меня было четыре пары рук? Раздался хохот, но как только мистер Уайт достал из кармана талисман, старший сержант с тревогой схватил старика за руку. — Если уж и загадывать, — сказал он угрюмо, — то что-нибудь разумное. Мистер Уайт засунул лапу обратно в карман и, расставляя кресла, пригласил друга к столу. Во время ужина о талисмане все позабыли, а после принялись увлеченно слушать рассказы Морриса про его приключения в Индии. — Если история про обезьянью лапу такая же правдивая, как все его россказни, — заявил Герберт, попрощавшись с гостем, который торопился на последний поезд, — то у нас вряд ли что получится. — А ты дал ему что-нибудь взамен? — спросила миссис Уайт, пристально глядя на мужа. — Да так, пустяк, — ответил тот, слегка покраснев. — Он не хотел брать, но я настоял. А он снова стал меня уговаривать выбросить лапу. — Неудивительно, — с напускным ужасом сказал Герберт. — Ну, теперь-то мы станем богаты, знамениты и счастливы. Для начала попроси, чтобы тебя сделали императором, папа; больше не придется быть у мамы под башмаком. Он обежал стол, спасаясь от обиженной миссис Уайт, которая вооружилась тканевой салфеткой. Мистер Уайт достал из кармана лапку и посмотрел на нее с недоверием. — Даже и не знаю, что пожелать, — медленно произнес он. — Кажется, у меня есть все что нужно. — Если бы ты еще оплатил закладную на дом, папа, то был бы абсолютно счастлив, правда? — проговорил Герберт, кладя руку на плечо отца. — Что ж, тогда пожелай двести фунтов; этого как раз должно хватить. Мистер Уайт стыдливо улыбаясь собственной доверчивости, вытянул руку с талисманом, а его сын с торжественной миной, слегка исказившейся в момент, когда он подмигнул матери, сел за фортепиано и взял несколько торжественных аккордов. — Желаю получить двести фунтов, — отчетливо проговорил старик. В ответ на его слова инструмент издал великолепный грохот, который вдруг прервался пронзительным криком старика. Сын и жена подскочили к нему. — Она шевельнулась! — воскликнул он, с отвращением глядя на лапку, которую выронил на пол. — Когда я загадывал двести фунтов, она вдруг стала извиваться, словно змея! — Я что-то не вижу денег, — проговорил Герберт, поднимая лапку с пола и кладя ее на стол. — Держу пари, что и не увижу. — Тебе это, наверное, почудилось, — предположила миссис Уайт, с тревогой глядя на мужа. Тот покачал головой. — Впрочем, пусть; ничего плохого ведь не случилось, хотя она меня порядком напугала. Они снова сели у камина; мужчины закурили трубки. За окном все сильнее завывал ветер, и старик нервно вздрогнул от звука захлопнувшейся наверху двери. В комнате воцарилась непривычная гнетущая тишина. Наконец родители поднялись, чтобы идти спать. — Полагаю, ты найдешь деньги в сумке прямо на кровати, — сказал Герберт отцу на прощание, — а на шкафу будет сидеть какое-нибудь чудище и наблюдать, как ты рассовываешь по карманам незаконно нажитое богатство! Он сидел один в темноте, смотрел на угасающий огонь и видел в нем лица. Последнее лицо было таким ужасным и так походило на обезьянье, что он изумился. Оно стало таким живым, что он с неловким смешком протянул руку к столу за стаканом воды, намереваясь плеснуть ею в огонь. Случайно прикоснувшись к обезьяньей лапке, он с легкой дрожью вытер руку о куртку и поднялся к себе в спальню. — II — На следующее утро, завтракая за столом, освещенным ярким зимним солнцем, Герберт посмеялся над своими страхами. В комнате царила привычная атмосфера благообразия, которой не хватало предыдущей ночью, а грязная, сморщенная лапка была небрежно брошена на буфет, что свидетельствовало о том, что в ее достоинства не очень-то верят. — Полагаю, все старые солдаты одинаковы, — рассудила миссис Уайт. — Боже, и мы еще слушали эту чепуху! Разве могут в наши дни исполняться желания? Даже если и так, каким образом двести фунтов могли бы тебе навредить? — Наверное, свалились бы на голову, — развязно вставил Герберт. — Моррис говорил, что все происходит настолько естественно, — вспомнил мистер Уайт, — что может даже показаться, будто бы это всего лишь совпадение. — Что ж, не вздумай только завладеть деньгами до моего возвращения, — воскликнул Герберт, вставая из-за стола. — Боюсь, это превратит тебя в подлого, скупого человека, и нам придется от тебя отречься. Мать рассмеялась и, проводив его до двери, смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Вернувшись к столу, она порадовалась, что ее муж получил по заслугам за свое легковерие. Однако все это не помешало ей броситься к двери, когда постучался почтальон, а также вспомнить недобрым словом отставных старших сержантов с их тягой к спиртному, когда оказалось, что ей пришел лишь счет от портного. — Полагаю, Герберт не упустит возможности сделать какое-нибудь забавное замечание, когда придет домой, — заметила она мужу, когда они сели обедать. — Осмелюсь сказать, — отозвался мистер Уайт, наливая себе пива, — что эта штуковина все-таки двигалась у меня в руке. Клянусь! — Тебе показалось, — ответила миссис Уайт, успокаивая его. — Да говорю же, что двигалась, — твердил он. — Это вне всяких сомнений. Я просто… В чем дело? Его жена ничего не ответила. Она наблюдала за таинственным незнакомцем снаружи, который, нерешительно поглядывая на дом, по всей видимости собирался с духом, чтобы войти. Не забыв еще о двухстах фунтах, она заметила, что незнакомец хорошо одет и что на нем совершенно новая шелковая шляпа. Трижды он останавливался у ворот, а затем снова проходил мимо. На четвертый раз он замер, держась за калитку, а затем с внезапной решимостью распахнул ее и двинулся по тропинке. Миссис Уайт в тот же миг убрала руки за спину и, торопливо развязав фартук, положила этот полезный предмет одежды под подушку своего кресла. Она пригласила незнакомца, который явно чувствовал себя неловко, в комнату. Он пристально смотрел на нее и с озабоченным видом слушал, как старушка извиняется за скромное убранство и за истрепавшееся пальто мужа, которое он обычно надевал, работая в саду. Тогда она замолчала, ожидая, что гость объяснит причину своего визита, однако тот почему-то долгое время не решался заговорить. — Меня… просили зайти, — наконец произнес он и достал из кармана кусок хлопчатобумажной ткани. — Я от «Мо и Мэггинз». Миссис Уайт вздрогнула. — Что-то случилось? Что-нибудь с Гербертом? Что с ним? Что с ним? — спросила она, задыхаясь. Тут вмешался мистер Уайт. — Ну, успокойся, мать, — торопливо произнес он, — садись и не делай поспешных выводов. Вы не принесли дурных вестей, я уверен, сэр, — добавил он и с тоской посмотрел ему в глаза. — Мне жаль… — начал гость. — Он ранен? — чужим голосом спросила мать. Гость поклонился в знак согласия. — Был тяжело ранен, — тихо произнес он, — но сейчас ему уже не больно. — О, слава богу, — воскликнула миссис Уайт, всплеснув руками, — слава богу, слава… Ее речь вдруг оборвалась на полуслове, когда до нее дошел зловещий смысл этого заверения и она увидела ужасное подтверждение своих опасений на искаженном лице гостя. Чуть дыша, она повернулась к своему мужу и накрыла его ладонь своей дрожащей морщинистой рукой. Наступило долгое молчание.