Пока он говорил, вошла старуха и, воровато поглядывая на меня, начала расстилать скатерть, пока хозяин, заняв место с другой стороны очага, сидел и молча смотрел в огонь. Когда стол был накрыт, женщина принесла пару блюд с кусками курицы и, поставив три стула, покинула комнату. Старик с минуту колебался, а затем, встав со стула, поставил перед камином большой экран и не спеша потушил свечи. — Темно, хоть глаз выколи, — произнес он с неловкой шутливостью и, отыскав путь к двери, открыл ее. Кто-то прошел в комнату вместе с ним и, неуклюже копошась, занял место за столом, а затем голос — самый странный, что мне когда-либо доводилось слышать, нарушил тишину, которая уже становилась гнетущей. — Холодная сегодня ночь, — медленно произнес он. Я выразил согласие и, несмотря на отсутствие света, с аппетитом набросился за еду, поскольку днем у меня случился лишь небольшой перекус. Прием пищи в потемках сопряжен с некоторыми трудностями, а судя по поведению хозяев, они тоже не привыкли ужинать в таких условиях. Мы ели в тишине, пока в комнату, спотыкаясь, не зашла старуха с тарелкой конфет, которую она с грохотом поставила на стол и вновь удалилась. — А вы не здешний? — снова прозвучал необычный голос. Я ответил утвердительно и пробормотал, что мне очень повезло наткнуться на такой хороший ужин. — Наткнуться — очень подходящее слово, — мрачно произнес голос. — Отец, ты забыл про портвейн. — Точно. — Старик поднялся. — Отметим сегодня бутылочкой «Селебрейтед», сейчас сам принесу. Он на ощупь отыскал выход и, закрыв за собой дверь, оставил меня наедине с невидимым соседом. Во всей этой ситуации было что-то настолько странное, что, должен признать, я испытывал беспокойство. Хозяин, казалось, отсутствовал уже долгое время. Я слышал, как человек напротив положил вилку, и уже воображал, что вижу пару безумных глаз, сверкающих в темноте, как у кошки. Ощущая нарастающую тревогу, я начал отодвигать стул. Он зацепился за коврик перед камином, и, пока я пытался высвободить ножку, экран с грохотом упал, и в мерцающем свете очага я увидел лицо сидящего напротив существа. Затаив дыхание, я вскочил со стула и замер, сжав кулаки. Кто это — человек или зверь? Пламя полыхнуло и успокоилось, и в красном свечении огня существо казалось еще более дьявольским, чем раньше. Несколько мгновений мы в тишине смотрели друг на друга, затем открылась дверь и вернулся старик. Он остановился в замешательстве, когда увидел теплый свет камина, а затем подошел к столу и механически поставил на него несколько бутылок. — Прошу прощения, — сказал я, приободренный его возвращением — я случайно опрокинул экран. С вашего позволения, я поставлю его на место. — Не надо, — отозвался он. — Пусть все останется как есть. Хватит с нас темноты. Пора уж пролиться свету. Он чиркнул спичкой и медленно зажег свечи. Тогда я разглядел лицо — то, что когда-то им было, — человека напротив; нечто вытянутое вроде волчьей морды, на которой сверкал в темноте единственный уцелевший глаз. Начиная догадываться о произошедшем, я испытал сильное смущение. — Несколько лет назад мой сын обгорел в пожаре, — вздохнул старик. — С тех пор мы ведем очень уединенную жизнь. Когда вы появились у дверей, мы… — Его голос дрогнул. — Это — мой сын… — Я думал, — простодушно сказал его сын, — что мне лучше просто не выходить к столу. Но так совпало, что сегодня мой день рождения, и отец даже слышать не хотел о том, чтобы я ужинал один. Вот мы и придумали этот дурацкий план с застольем без света. Извините, что напугал вас. — Простите меня, — произнес я, потянулся через стол и пожал ему руку, — за то, что я так сглупил; если я и испугался вас, то только из-за темноты. Заметив, что взгляд несчастного одинокого глаза несколько потеплел, а на щеках старика появился легкий румянец, я мысленно поблагодарил себя за последнюю фразу. — Друзей у нас нет, — виновато протянул старик, — и искушение провести ужин в вашей компании было слишком сильным. К тому же у вас тоже, кажется, не намечалось иного развлечения. — Любое другое доставило бы мне куда меньше удовольствия, — ответил я. — Что ж, — сказал хозяин, приободрившись. — Теперь мы с вами уже знакомы, так что двигайте стулья поближе к огню, давайте проведем этот день рождения как полагается. Он придвинул столик для бокалов к камину и достал коробку сигар, затем, поставив стул для жены, строго велел ей сесть и выпить со всеми. Может, беседа и не была искрометной, но разговор лился вполне оживленно, и вскоре в нашей компании уже царило веселье. Вечер пролетел так быстро, что мы едва поверили ушам, когда в тишине между фразами часы в коридоре пробили двенадцать. — Последний тост перед сном, — объявил хозяин, бросив конец сигары в огонь и повернувшись к столику. Мы уже произнесли несколько тостов до этого, но сейчас, когда старик встал и поднял свой бокал, в его движениях появилось нечто внушительное. Его рослая фигура, казалось, стала еще выше, голос звенел — он с гордостью смотрел на своего обезображенного сына. — За здоровье детей, которых спас мой мальчик! — произнес он и выпил бокал до дна. Сторож брату своему — I — Энтони Келлер, побледнев от потрясения, вышел, спотыкаясь, в прихожую и беззвучно закрыл за собой дверь в кабинет. Всего полчаса назад он вошел туда с Билли Уолкером, а теперь Уолкер никогда не покинет ее, если только его оттуда не вынесут. Келлер достал карманные часы и снова убрал, так и не взглянув на них. Опустившись в кресло, он постарался унять дрожь в ногах и что-нибудь придумать. Настенные часы за закрытой дверью пробили девять. У него было десять часов; десять часов до того, как женщина, прислуживающая в его небольшом доме, выйдет утром на работу. Десять часов! Мысли его не слушались. Нужно еще столько сделать, о стольком позаботиться. Боже! Если бы только он мог вернуть последние десять минут и прожить их по-другому. Если бы только Уолкер случайно не обмолвился о том, что не планировал сегодня приходить и что никто не знает, где он. Он направился в дальнюю комнату, подошел к серванту и залпом выпил полбокала чистого виски. Ему показалось очевидным, что здесь все должно выглядеть обыденно. Гравюры на стенах, книга, оставленная им на столе корешком вверх — он отложил ее, чтобы пойти открыть постучавшему в дверь Уолкеру. Он до сих пор слышал стук в дверь, и… Пустой бокал разбился у него в руке, и он простонал от резкой боли. В дверь снова постучали. Келлер на мгновение замер, дрожа мелкой дрожью, после чего вытер выступившую на ладони кровь, швырнул осколки в сторону и остановился в нерешительности. Вновь раздался стук, настолько громкий и настойчивый, что на одну лишь чудовищную секунду ему показалось, что звук может разбудить существо в соседней комнате. Наконец Келлер приблизился к двери и открыл. В прихожую зашел невысокий крепкий мужчина и шумно поздоровался. — Я уж было подумал, что ты умер, — беззаботно произнес он. — Ну здравствуй! — Порезался осколком стекла, — ответил ему Келлер сдавленным голосом. — Погляди-ка, нужно перевязать, — сказал ему друг. — Есть чистый носовой платок? Он направился в сторону двери и только собрался повернуть ручку, когда Келлер набросился на него и оттащил в сторону. — Не там, — прохрипел он, — не там. — Да в чем дело, черт возьми? — поинтересовался гость, глядя на него в изумлении. К Келлеру вернулся голос. — Там кое-кто есть, — произнес он. — Там кое-кто есть. Пойдем. Он отвел гостя в дальнюю комнату и, сам не свой, жестом пригласил его сесть. — Спасибо, не стоит, — сухо отказался тот. — Я просто зашел выкурить с тобой трубку. Не знал, что у тебя гость. Так или иначе, не съем же я его. Доброй ночи! Келлер стоял, не сводя с него глаз. Его друг уставился на него в ответ, затем в его взгляде мелькнул огонек, и он лукаво улыбнулся. — Да кто у тебя там? — спросил он, указывая большим пальцем на кабинет. Келлер попятился. — Ничего, — пробормотал он, — н-ничего… — О, я, кажется, понял! — воскликнул тот. — Ну ладно. Не волнуйся, я нем как рыба. С вами, тихонями, вечно так. Ну, бывай. Друг, посмеиваясь, в шутку толкнул Келлера локтем в бок и ушел. Тот проследил за ним, задержав дыхание, до калитки, после чего тихо закрыл дверь, запер ее на засов и вернулся в дальнюю комнату. Он успокоил нервы, выпив еще виски, и постарался собраться с силами и приступить к выполнению стоящей перед ним задачи. Следовало побороть страх и раскаяние, преодолеть чувство ужаса, которое вызывало содержимое той комнаты, и спрятать его туда, где никто никогда не найдет. Он, Энтони Келлер, обыкновенный тихий гражданин, должен это сделать. Ходики в соседней комнате пробили десять. Осталось девять часов. Тихо ступая, Келлер вышел через заднюю дверь, открыл ключом сарай для велосипедов и заглянул внутрь. Места хватит. Оставив дверь сарая открытой, он вернулся к двери кабинета. Дважды он нажимал на ручку — и снова осторожно отпускал ее. А вдруг он посмотрит на Уолкера, а Уолкер повернет голову и взглянет на него в ответ? Внезапно решившись, он дернул ручку и распахнул дверь настежь. Билли лежал тихо — молчаливый, спокойный и довольно жалкий. Страх Келлера прошел, и его сменила зависть. В конце концов, Уолкеру досталась лучшая участь: ему не была уготована жизнь, полная ужаса; не грозило бесплодное отчаяние и страх перед неизвестностью. Взглянув на его бледное лицо и размозженную голову, Келлер задумался о годах, которые ждали его впереди. А что, если не годы, а недели? Он сделал глубокий вдох, вернулся к необходимости действовать, взял Билли за плечи и потащил его, волоча ногами по земле, в сарай. Он запер дверь и положил ключ в карман. Затем набрал в ведро воды из крана в столовой и нашел несколько полотенец. Рана на ладони все еще кровоточила, но он смотрел на нее с каким-то лукавым чувством удовлетворения. Это многое объяснит. Келлер трудился долго, но в конце концов закончил. Он сел и задумался, а затем стал искать по комнате случайную улику, которая могла стать его погибелью. Была уже почти полночь. Если он не хотел привлечь внимание проходящего мимо констебля, требовалось погасить или убавить свет. Он быстро выключил лампу и, дрожа от нетерпения, поднялся к себе в комнату. О сне не могло быть и речи. Он потушил свет и, опустившись в кресло, стал ждать утра. Выпрямив спину и обхватив руками подлокотники, он напряженно сидел и прислушивался. Тихий дом полнился слабыми звуками, странными скрипами и едва заметными шорохами. Но что, если по дому бродит внезапно освободившийся дух Уолкера? Келлер встал и зашагал по комнате, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Он мог поклясться, что с той стороны двери что-то скребется, а один раз он резко обернулся, когда ему показалось, что ручку кто-то нажал. Шли часы, а Келлер то садился, то вновь вставал и начинал ходить по комнате, пока вдали петух наконец не почувствовал приближение рассвета и чуть позже его крик, привычный слуху, не возвестил о начале дня. — II — При ярком дневном свете к Келлеру вернулось мужество, и, выбросив из головы все остальное, он думал только о том, как избежать последствий своего преступления. Он осмотрел каждый уголок в комнате и прихожей. Затем направился в сад и, обойдя сарай, убедился, что в нем нет ни одной щели или дыры, которая могла бы выдать его тайну. Он прошел по саду и огляделся. Ближайший дом находился метрах в тридцати от него, а часть сада загораживали деревья. На углу участка он выкопает неглубокую яму, а поверх нее постепенно выложит рокарий из кирпичей, камней и земли. Он начнет это дело не торопясь, и с каждым днем ему будет становиться все спокойнее. В рокарии чувствовалась солидность и постоянство, которых не могло дать ничто другое. К моменту, когда приехала поденщица, он уже вернулся в дом и в нескольких словах рассказал ей о произошедшем накануне случае с бокалом. — Я прибрал за… за собой, как мог, — подытожил он. Миссис Хау кивнула.