— Я еще разок там пройдусь, пока вы будете завтракать, — заметила она. — Повезло вам, сэр, что вы не из этих, которые норовят при виде крови грохнуться в обморок. Она принесла кофе и жареный бекон в маленькую столовую, и Келлер, делая глоток из чашки и заставляя себя немного поесть, слышал, как она принялась прибираться в кабинете. Наконец он отодвинул тарелку и, набив трубку табаком, который совершенно потерял для него аромат, сел в кресло и задумчиво закурил. Ход его мыслей прервала миссис Хау. Она стояла в дверях в ожидании ответа на вопрос, который настолько ошеломил его, что он на мгновение потерял дар речи. — А? — наконец произнес он. — Ключ от сарая, — повторила женщина, удивленно глядя на него. — Вы взяли у меня пару тряпок, когда мыли велосипед. Келлер принялся проверять карманы и судорожно думать. — Хм, — выдал наконец Келлер, — кажется, я его где-то оставил. Сейчас поищу. Миссис Хау кивнула. — Что-то вы неважно выглядите, — обеспокоенно заметила она. — Похоже, вы поранились сильнее, чем думали. Келлер натянуто улыбнулся и покачал головой, после чего служанка вышла, а он опустился обратно в кресло, пытаясь унять дрожь в ногах. Долгое время он сидел, не двигаясь, и рассеянно слушал, как миссис Хау суетится, хлопоча по дому. Он понял, что она моет ступеньки у задней двери, после чего раздался тихий мелодичный звук, на который он не сразу обратил внимания. Звук смутно напоминал бряцанье ключей. Ключи! Он вскочил с кресла и ринулся к двери, словно сумасшедший. Миссис Хау держала в руках связку ключей, один из которых уже вставила в замок сарая и как раз собиралась провернуть. — Стойте! — жутким голосом крикнул ей Келлер. — СТОЙТЕ! Он вырвал у нее ключи и, швырнув их в сторону, тупо уставился на нее. Ужас в ее глазах привел его в чувство. — Замок заело, — пробормотал он, — замок заело. Простите. Я не хотел на вас кричать. Всю ночь не спал. Это нервное — нервное расстройство. Лицо женщины прояснилось, и взгляд ее смягчился. — Я утром сразу поняла, что вы сам не свой, — воскликнула она. Служанка вернулась в дом, но ему показалось, что во взоре ее мелькнуло любопытство, когда она обернулась ему вслед. Она снова приступила к работе, но вела себя сдержанно и, когда они два или три раза встретились глазами, в смятении опускала ресницы. Наконец Келлер сообразил, что все утро ведет себя крайне необычно. Он без конца входил и выходил из дома, а в саду околачивался возле сарая. К обеду Келлер уже успел вновь овладеть собой. Он открыл бутылку пива и, то и дело нахваливая приготовленные миссис Хау ребрышки на гриле, заговорил о ее муже и его поисках работы, что было единственным занятием мистера Хау с момента свадьбы вот уже десять лет. Взгляд служанки больше не таил в себе ужаса, но затаенный страх то и дело мелькал в ее глазах, и из-за стола она вышла с явным облегчением. Некоторое время после обеда Келлер оставался в столовой, что само по себе было необычно. Два или три раза он порывался немного прогуляться для вида, но сарай удерживал его: Келлер не смел оставить его без охраны. С большим усилием он набрался-таки решимости и отправился на задворки сада, чтобы приступить к своему ужасному делу. Он копал небрежно, стараясь, чтобы яма не принимала форму, которая могла бы вызвать подозрение у случайного посетителя. Земля была мягкой, и, несмотря на свою раненую руку, он довольно успешно справлялся с задачей. Тем не менее он часто прерывался, чтобы прислушаться или отойти в сторону с целью целиком увидеть сарай. Сделав короткий перерыв на чай, он продолжил работу, пока в семь часов его не позвали на скромный ужин. Ручной труд пошел ему на пользу, и выглядел он почти как прежде. Он вскользь упомянул миссис Хау о своей дневной работе и поинтересовался, где можно приобрести лучшие растения для рокария. После того как она прибрала со стола и ушла домой, Келлера снова охватил страх. Дом стал казаться ему жутким, а сарай — местом невыразимого ужаса. А что, если у него сдадут нервы и он так и не сможет его открыть! Целый час длились затянувшиеся сумерки, и он беспокойно ходил из стороны в сторону в ожидании темноты. Наконец стемнело, и Келлер, борясь со своими страхами и приступами тошноты, подкатил садовую бочку к сараю и достал из кармана ключи. Подойдя к передней калитке, он посмотрел в обе стороны пустынной дороги. Затем вернулся к двери сарая, вставил ключ в замок и открыл ее. Включив фонарик, он замер, глядя на то, что положил в сарай прошлой ночью. Вздрагивая от малейшего шума, он ухватил обитателя сарая за плечи и, вытащив его наружу, попытался поднять и засунуть в бочку. В конце концов ему это удалось, и бочка покачнулась от тяжести помещенного в нее неподвижного тела. Келлер осторожно взялся за ручки и медленно отнес смотрящего на него снизу вверх Билли в место, которое он для него приготовил. Он долгое время не прекращал работу. Лишь после того как земля сформировалась в высокий круглый курган, а десяток-другой камней образовали первые зачатки рокария, он медленно вышел из сада, запер сарай и вернулся в дом. Избавление от тела принесло ему определенное облегчение. Он будет жить, у него будет время раскаяться и, быть может, забыть. Он умылся на кухне, а затем, опасаясь теней наверху, задернул тяжелые непросвечивающие шторы в столовой и устроился в мягком кресле. Он пил до тех пор, пока его чувства не утихли, нервы не успокоились, ноющие конечности не расслабились, и только тогда он провалился в тяжелый сон. — III — Он проснулся в шесть; шатаясь, встал, отдернул шторы и выключил свет. Затем он поднялся в спальню и, разобрав постель, отправился в ванную. Холодная вода и бритье, а также смена белья пошли ему на пользу. Он открыл двери и окна, впуская потоки чистого свежего воздуха в дом. Дом, в котором ему предстояло жить и впредь, потому что он никогда не осмелится покинуть его. Другие люди могут не разделить его пристрастия к рокариям. Для бдительной миссис Хау он, казалось, снова почти стал самим собой. Нашелся и ключ от сарая, и он с улыбкой вручил ей ее «драгоценные тряпочки». Затем он уехал на велосипеде к ближайшему в округе садовнику, чтобы заказать каменные плиты и растения. Дни шли, и он работал в саду все более спокойно и неторопливо, а рокарий становился все больше и больше. С каждым новым камнем и растением, казалось, усиливалось чувство защищенности Келлера. Он хорошо ел и, к своему удивлению, хорошо спал, но каждое утро открывал глаза несчастным человеком. Сад больше не был местом для тихого отдыха; дом, часть его наследия, еще год назад восхищал его, но теперь стал тюрьмой, в которой он должен отбывать пожизненное заключение. Он не смел ни продать этот дом, ни пустить туда арендаторов; новые жильцы могли решить переделать сад — и начать копать. С того самого злополучного вечера он не открыл ни одной газеты, боясь прочесть об исчезновении Билли Уолкера, и за все это время он ни разу не говорил с кем-либо из друзей. Уолкер вел себя очень тихо: ни теней в доме, ни загадочных звуков, ни смутных очертаний в саду по ночам. Память — единственное, что мучило Келлера, и ее одной было достаточно. И тогда ему приснился сон. Сон сумбурный и гротескный, как и большинство снов. Ему снилось, что он стоит в сумерках у рокария и вдруг ему кажется, что один из камней шевельнулся, а следом и другие. Большая плита сползла с вершины вниз, и стало очевидно, что всю эту груду земли и камня сотрясает какая-то внутренняя сила. Что-то пыталось выбраться наружу. И тут Келлер вспомнил, что там похоронили его самого и он никак не может стоять снаружи. Он должен вернуться. Билли Уолкер поместил его туда, и по какой-то неизвестной причине он боялся Уолкера. Он взял инструменты и принялся за работу. Она казалась долгой и утомительной, да еще усложнялась тем, что ему ни в коем случае нельзя было шуметь. Келлер копал и копал, но могила словно куда-то исчезла. И вдруг что-то схватило его и потянуло вниз. Вниз. Он не мог ни пошевелиться, ни закричать. Он проснулся от собственного вопля и несколько минут лежал, не в силах унять дрожь. Слава богу, что это всего лишь сон. Комнату заливал солнечный свет, и он слышал, как внизу ходит миссис Хау. Жизнь была хороша и, возможно, еще что-то сулила ему. Он лежал неподвижно в течение десяти минут и уже собирался подняться, когда услышал, как миссис Хау бежит наверх. Он почувствовал, что случилось неладное, прежде, чем она заколотила изо всех сил в дверь. — Мистер Келлер! Мистер Келлер! — Что такое? — глухо произнес он. — Ваша рокалия! — воскликнула служанка. — Ваша прекрасная рокалия! Она пропала! — Пропал? — вскрикнул от удивления Келлер, выпрыгнув из кровати и снимая свой халат с крючка на двери. — Разобрана по кускам, — сказала миссис Хау, когда он открыл дверь. — Видели бы вы этот беспорядок! По всему саду разбросали, совсем уже, что ли, с ума посходили? Он машинально сунул ноги в тапочки и сошел вниз. Выбежав в сад, он махнул женщине рукой и замер, глядя на руины рокария. И правда, везде были разбросаны камни и куски земли, но самое важное место осталось нетронутым. Кто же мог такое сделать? И, главное, зачем? Он вспомнил о своем сне, и его тут же осенило. Не нужны были даже ноющие во всем теле мышцы в качестве напоминания. Как, впрочем, и подвиги юности, когда он еще ходил во сне. Он уже знал, кто виноват. — Мне позвонить в полицию? — послышался голос миссис Хау. Келлер повернулся к ней с каменным лицом. — Нет, — медленно произнес он. — Я… Я сам с ними поговорю. Он взял в руки лопату и приступил к восстановлению рокария. Поработав час, он пошел переодеться к завтраку. Весь остаток дня он провел за медленной и упорной работой, и к вечеру большая часть повреждений была восстановлена. Тогда он вернулся в дом, чтобы встретить долгую ночь. Сон, лучший друг человека, стал его неумолимым врагом. Он сварил себе на газовой плите кофе и стал бороться с сонливостью, выпивая одну кружку за другой. Он читал, курил, ходил по комнате. Обрывки сна, который он успел забыть, воскресли в памяти и не собирались никуда пропадать. И все это время в глубине его сознания сохранялась уверенность в том, что он обречен. У него оставалась только одна надежда. Он должен был на время уехать. Достаточно далеко, чтобы возвращение домой во сне стало невозможным. Есть шанс, что смена обстановки придаст ему сил и поправит расшатанные нервы. После этого можно будет сдать дом на время при условии, что сад останется таким как есть. Только так — и не иначе. С первыми лучами солнца он вышел в сад и закончил работу. Затем вернулся в дом к завтраку, намереваясь объявить миссис Хау, что ему придется срочно уехать. Бледность его осунувшегося лица убедительно подтверждали его рассказы о расстройстве нервов и бессоннице. — Все будет хорошо, — заверила она его. — Я попрошу, чтобы полицейские по ночам присматривали за домом. Я как раз вчера рассказала одному про хулиганов, что рокалию порушили. Пусть только попробуют вернуться, тут же их и сцапают! Келлер дрогнул, но не подал виду. Он поднялся в спальню и собрал сумку, а уже два часа спустя ехал на поезде в Эксетер, где намеревался остановиться на ночь. Ну а потом, наверное, он отправится в Корнуолл. Он снял комнату в гостинице и вышел на прогулку, чтобы скоротать время до обеда. Люди на улицах казались такими счастливыми, даже самые бедные! Все они были свободными и уверенными в завтрашнем дне. Они могли есть, спать и наслаждаться бесчисленными мелочами, из которых состояла жизнь. О борьбе, убийстве, о внезапной кончине они даже не задумывались. Свет и суета столовой немного успокоили его. После одиноких ночей было приятно знать, что вокруг есть люди, что дом будет полон ими, пока он спит. Он чувствовал, что начинает новую жизнь. В будущем он станет жить там, где многолюдно. Когда он поднялся к себе, было уже поздно, но он еще несколько минут лежал без сна. Снизу доносился едва слышный шум, и звуки чьих-то шагов в соседней комнате давали ему ощущение безопасности. Со вздохом облегчения он заснул. Его разбудил стук; стук раздался прямо над изголовьем его кровати и тут же стих, едва он успел стряхнуть с себя сон. Он испуганно огляделся, после чего зажег свечу, лег и прислушался. Стук не повторился. Ему снился сон, но он не мог вспомнить о чем. Сон был неприятным, но весьма смутным. Да не просто неприятным — страшным. Кто-то на него кричал. Кричал! Он со стоном упал на постель. Слабые надежды вчерашнего вечера увядали в нем. Это кричал он сам, а странный шум был голосом постояльца из соседней комнаты. Что же тот ему сказал? И что он успел услышать? Он больше не мог уснуть. Где-то внизу раздался мерный стук настенных часов, и Келлер ворочался в постели, гадая, сколько ему еще осталось. Наконец рассвело, и он спустился к завтраку. В этот ранний час были заняты только два столика, за одним из которых сидел дружелюбный на вид старик и с любопытством посматривал на него, отвлекаясь от приема пищи. Наконец их взгляды встретились, и старик заговорил. — Вам лучше? — спросил он. Губы Келлера задрожали, и он постарался улыбнуться. — Я уж терпел, сколько мог, — продолжил тот, — а потом стал стучать. Мне показалось, что вы, быть может, в бреду. Одни и те же слова снова и снова; кажется, «убили» и «волки», «убили» и «волки». Должно быть, вы их повторили раз сто. Келлер допил свой кофе, закурил сигарету и вернулся в комнату для отдыха. Он сделал ставку на свободу и проиграл. Узнав обратное расписание поездов, он попросил счет. — IV — Он вернулся в тихий дом, и в угасающем свете летнего вечера казалось, что он погрузился в величественное безмолвие. Атмосфера ужаса исчезла, и осталось лишь ощущение незыблемого покоя. Весь страх покинул его, а вместе с ним ушли боль и раскаяние. Спокойный и безмятежный, он вошел в роковую комнату и, открыв окно, сел рядом, наблюдая за чередой сотканных из полутеней картин, из которых состояла его жизнь. Что-то в ней казалось лучше, что-то хуже, но в целом это была самая обычная жизнь, пока судьба навеки не связала ее с Билли Уолкером. И теперь Келлер — живой человек, соединенный с мертвецом столь тесными узами, что ничто уже не в силах их разорвать.