— Да я сытый, — ответил тот мягко, но Артём видел, что он брезгует. Артём вспомнил, что, когда Борис Лукьянович его поднял и он уселся на сцене, вслед за жёлтыми кругами появилось лицо чекиста, который черпал красную икру из плошки рукой — и облизывал потом пальцы. «Ну и что…» — сказал себе Артём, откусывая хлеб, мажась и собирая свободной рукой икринки, попадавшие на рубаху. — Я пойду… отнесу в гримёрку ему… — сказал Борис Лукьянович, набирая колбасы, — хлеба уже не было. «А я ведь пьяный», — с удовольствием подумал Артём; он не запомнил вкуса ни первого стакана водки, ни второго, но тут вдруг пришла обратная волна, и сразу стало весело и душевно, и в груди образовался ватный, щекотливый, ласковый клубок — захотелось кого-нибудь обнять, и чтоб случилась хорошая песня. Водка кончилась после третьего разлива, икру из плошек едва ли не вылизали, зелень подъели до последнего лепестка. Вышли на улицу — солнце покачивалось и дрожало. Где-то возле кремлёвских ворот раздавались голоса чекистов — они громко матерились, и кто-то кого-то успокаивал. В келье Артём нарочно вёл себя шумно, надеясь разбудить Осипа, — но безрезультатно. — Как бы хорошо водочки сейчас ещё рюмку, — сказал Артём вслух. — Или пару пи-и-ива… А, Осип? Осип даже не шевелился. Это славное настроение как пришло, так и оставило Артёма в один миг. Он вдруг ощутил себя избитым, обиженным, взбешённым и жалким одновременно. — Ненавижу проигрывать! — сказал Артём вслух, пьяный, и пахнущий, и презирающий себя. — Ненавижу! Заплатить Ксиве, чтоб зарезал его? Закончился мой кант! Только начался и сразу закончился! Пусть его Ксива зарежет… Артёма резко начало тошнить, и он поскорей завалился набок, чтоб уберечь всё то, что доел за чекистами. Не было сил раздеться. Хотелось плакать. Артём поискал рукой в мешке возле кровати и достал присланную матерью подушку. Засунул её под сердце, зубами прикусил покрывало, дышал носом, чувствовал влагу под веками. Всё вокруг было сырое, клубился чёрный туман, в тумане Артём едва различал самого себя, сидящего на кочке посреди огромной воды. «Если сдвинуться — сразу упаду в воду, утону», — понимал Артём. Раздался плеск. Из тумана выплыла лодка: сначала её нос, потом мягко, беззвучно проскользил борт — и Артём увидел старика, стоящего в лодке. В руках у старика было весло. Лица его было не различить, только бороду, и высокий лоб, и, кажется, незрячие глаза. Длинная одежда его по низу была сырой. В самой лодке плескалась грязная вода. Старик стоял в ней едва не по колени. «Куда на такой? Утонем…» — подумал Артём. Взял лодку за борт — и с силой подтолкнул её, чтоб плыла дальше. Остался сидеть один. * * * Эйхманис был весёлый, с лёгкого похмелья — по глазам видно, что лёг спать под утро, встал бодрый и деятельный часов в десять, немедленно выпил водки, а когда провожал гостей — выпил ещё, прямо на причале. Он прискакал к спортсекции, посмотрел, как достраиваются площадка и здание, спрыгнув с коня, о чём-то поговорил с Борисом Лукьяновичем. — О, Артём, — заприметил Эйхманис. — Хорошо дрался. Я хотел, чтоб ты победил. Артём почувствовал запах алкоголя — только не застоявшийся и старый, а свежий, ядрёный, как со дна зимней капустной бочки. — Дело в том, что Артём вышел как замена, — начал пояснять Борис Лукьянович. — У нас есть теперь другой противник в тяжёлом весе… — Английский шпион который, Роберт? — спросил Эйхманис. — Да, Роберт. — А в среднем весе никого? — быстро спросил Эйхманис, глядя на футболистов. — Пока нет. Но Артём мне нужен при спортсекции, — поспешил добавить Борис Лукьянович, не понимая, куда клонит начлагеря. — Да ладно, сами справитесь, раз так, — сказал Эйхманис. Артём похолодел: решалась его судьба, и, кажется, не в его пользу. Борис Лукьянович молча смотрел на Эйхманиса. — Со мной поедет, — отрывисто сказал Эйхманис. — Сегодня в командировку. Мне нужны смышлёные, но не каэры. Товар не очень частый! — он засмеялся и тут же чуть скривился: похоже, выпил он вчера много, и похмелье иногда настигало. — Так что нам делать? — спросил Борис Лукьянович. — Вам? — переспросил Эйхманис со своими характерными начальственными модуляциями, от которых сразу становилось чуть не по себе. — Ничего, занимайтесь. Артём, идите в свою роту, соберите вещи и ждите на улице. Мне ещё нужно пару человек забрать. Говорят, какие-то чертёжники были в двенадцатой роте? Кабир-шах? — Да, есть такой, — ответил Артём, лихорадочно пытаясь решить, что случилось: хорошее или дурное? Гикнув, Эйхманис умчался в сторону кремля. — Даже не знаю, что и думать, — сказал Борис Лукьянович. Артём молча подал ему руку, попрощался и пошёл. Осипа в келье не было. Разделил имевшиеся деньги на две части: одну с собой взял, другую свернул в трубочку и засунул в материнскую подушку, туда, где нитки разошлись… Подумал, брать или не брать сухпай. Остановился на том, что взял картошки и моркови, и соли в коробке, и чая. Скрутил из куска ткани котомку, разложил всё, завернул и приспособил эту котомку на плечо, связав её концы в узелок. Сменную одежду брать не стал, только пиджак повязал рукавами на поясе и кепку натянул на случай дождя. Будет удача — накормят и спать положат под крышу. А не будет удачи… значит, не повезло. «А кант — он всё равно ко мне вернулся», — догадывался Артём, всё ещё боясь спугнуть своё везение. Спел тихонько: «Не по плису, не по бархату хожу, а хожу, хожу… по острому…» На улице сразу определил, куда идти: у водоосвятительной башни стояли Кабир-шах и его брат Курез-шах, Митя Щелкачов и ещё один незнакомый молодой лагерник. Чуть поодаль перетаптывался Ксива. Артём, не обращая на него внимания, кивнул Мите, подошёл к башне и сел на травку. Эйхманиса ждать долго не пришлось — снова, похоже, выпивший грамм сто, он появился на этот раз пеший, зато в сопровождении Галины и двух красноармейцев, и осмотрел собравшихся. Все немедленно подтянулись, Артём тоже, естественно, поднялся, заметив, что Ксива исчез, как и не было. — Здра, гражданин нача… — попытался заорать Щелкачов, но Эйхманис отрезал рукой: не надо. — Подвода у ворот, грузимся, — скомандовал один из красноармейцев. — Я его ищу уже несколько дней, — кивнув на Артёма, сказала Галина негромко, но он услышал. — Что-то срочное? — спросил Эйхманис. Галя сделала бровями: почему мы обсуждаем это при заключённых. — Да куда он денется, — отмахнулся Эйхманис. — Потом закончишь свою работу. А то я свою гоп-команду амнистировал. Не с кем мне… Начлагеря явно торопился отвязаться от своей подруги, догадался Артём.