Артём подумал, что сейчас закашляется, — но нет, проглотила и посидела с полминуты, закрыв глаза, без движения. Он тоже не шевелился. Потом выдохнула и только после этого будто бы проснулась. Тихо, с трудом, раскрыла глаза — а тут Артём, Тёмка. Галя улыбнулась. Улыбка тоже была чужая и опасная. — Правда, что в ротах молодых мальчиков пользуют? — вкрадчиво спросила Галя. — Не знаю. Не видел, — сказал Артём, глядя на неё — только не в глаза смотрел, а в губы, которые странно потеряли свою форму и всё время неприятно кривились, словно зубы во рту нагрелись и обжигались. — Правда, — сказала Галя уверенным шёпотом. — Используй меня. Я твой… как ты говорил? Шкет! Давай, как будто я здесь лежу на нарах… напуганный. — Не надо, — попросил Артём очень тихо. — Мне не нравится. Ты не видела, как там. Не играй в это. Пожалуйста. Ей было всё равно: губы её продолжали кривляться. — Тогда я тебя использую, — сказала она. Медленно сползла с дивана, со скрежетом отодвинула мешавший на пути к Артёму табурет — хлеб упал, морковь скатилась, кружки запрыгали, звеня боками… И тут Галя очень искренне, совсем не пьяно завизжала — в её голосе был такой жуткий испуг, что Артём сам оцепенел. Она смотрела куда-то за диван. — Галя! Да что там? — крикнул он, вскакивая. — Ты… — не находя воздуха, без голоса выдохнула она в ответ, видимо, едва-едва придя в себя. — Ты жрёшь сырое мясо?.. Ты рехнулся совсем, шакал? Артём наконец увидел, в чём дело — сбоку от дивана лежал кролик, которого он где-то бросил, пока искал кота. Ужас был в том, что кролик был наполовину сожран — у него, кажется, не было одной ноги и части живота, из которого свисали мелкие кроличьи кишки. Артём схватил кролика за уши, кишки раскрутились ещё длиннее. — Тварь, меня вырвет сейчас! — взвизгнула Галя. — Это не я! — заорал Артём. — Это Чекист сожрал! — Какой чекист? — заорала в ответ Галя. — Я тебя застрелю сейчас, контрик! — она действительно полезла в кобуру, которой не было у неё на боку, и, заметив это, она пнула валявшуюся возле ноги кружку. — Это кот! Замолчи, наконец! — гаркнул Артём вне себя, и в ту долю мгновения, когда они оба молчали, раздался грохот. Стучали в дверь. Опрометью Артём бросился к дверям, по дороге вспомнил про Галину — где она? с ней-то как? — прибежал назад, её уже нет, по дверям опять грохотали… — Да ч-ч-чёрт! — выругался Артём и снова метнулся ко входу, открыл. Там стояли двое из надзора — впрочем, как сказать — стояли: держались друг за друга. — Шакал! Где был? — спросил первый и толкнул Артёма в грудь. Пахло от него погано, будто он водку закусывал лягушачьей икрой с болотным илом. — Кроликов проверял на чердаке, — с ходу ответил Артём. — Га! Я же тебе говорил, — сказал второй и тоже пихнул Артёма. Они прошли туда, где горел свет — Артём оставил, когда бегал за кружками, — но на кухне не нашли, чего искали. — Тут, одни, бля, крысы водяные, — громко сказал красноармеец; «тут» он произнёс как «тыт», а слова «водяные» вытянул изо рта, словно оно было длинное и отвратительное, как червь. — Где кролики, ты, хер? — позвали Артёма. — Он же сказал: на чердаке, — вспомнил один красно-армеец. — Электричество включи, шакал, — велели Артёму. — Не видно ни ляда. Артём подумал и включил. — Вот так, бля! — обрадовались свету надзорные и, грохоча, полезли на чердак. Артём стоял внизу. На чердаке раздалось топотанье, мат-перемат, снова топотанье, кто-то, кажется, упал… и потом хохот. — Да хватит одного, — сказал красноармеец, спускаясь и отхаркиваясь. Артём посторонился, чтоб не плюнули на него. Потом сделал ещё шаг назад, чтоб его снова не пихнули. — Тут есть кто ещё? — спросил красноармеец, не глядя на Артёма. — Нет, — сказал он. — А бабы есть? — Нет, — повторил Артём. — На, разделай и пожарь, — сказал красноармеец, сунув Артёму кролика со сломанной шеей. «На всю ночь тут останутся…» — лихорадочно думал Артём. Появился второй красноармеец, последние ступени ему не дались, и он с грохотом их пересчитал. Посидел на полу, потом кряхтя поднялся. Заметил кролика в руках Артёма, молча забрал, крикнув своему товарищу, пропавшему на кухне: — На хрен ты ему дал? Мы с ним тут будем сидеть, что ли? Пошли в женбараке возьмём эту… Ляльку. Она и приготовит. Артём стоял на месте, моля, чтоб всё это завершилось. Надзорные ещё три минуты что-то мычали на кухне и потом не прощаясь ушли, оставив все двери открытыми. Артём медленно, боясь сглазить, двинулся следом, в дверях увидел огромную белую ночь — в её свете всё было как голое; торопливо закрылся. — Галя! — позвал тихо. В сторожевой каморке её не оказалось. И в лаборатории — нет. И в других комнатах — тоже нет. Наконец на кухне он отдёрнул штору и увидел её. Она сидела на подоконнике и гладила кота. Кот мурчал, зажмурившись, но одним глазом всё-таки поглядывая на Артёма. — Он и свинок хотел сожрать, — шепнула она, кивнув на кота. «Красноармейцы прямо рядом с ней стояли», — понял Артём: ему уже было почти смешно. Хорошо хоть шторы плотные — а если б нет? Галя была совершенно протрезвевшая. — Оцарапалась, — сказала она ясным голосом. — Тут гвоздь где-то, — и показала палец с пунцовой каплей. Артём взял Галю за запястье и слизнул кровь, тут же вытер язык о горбушку руки и снова слизнул. — Вода поёт. Как тетерев, — сказала она, прислушиваясь. Это из крана подтекало и потом, с еле слышным журчаньем, струилось где-то под полами. * * * Про главное Артём с утра, когда запускал учёных, забыл.