– Что? – Ты про книгу? Это же арабский язык. – Какая разница. – Эмили вынула из пакета с вещдоками презервативы, два тех самых медных ключа и кожаный кейс. – Этот ключ, как мне кажется, от банковской ячейки. – Она показала на больший ключ с брелоком, на котором был выгравировано число 104. – Он наверняка от абонированного в банке сейфа. Здесь у нас, в Клактоне, банки «Барклайз», «Вестминстер», «Ллойдс» и «Миндланд». – Она сделала отметку в блокноте. – На машине были найдены его отпечатки? – спросила Барбара, наблюдая за тем, как Эмили пишет. – Чьи? – Армстронга. «Ниссан» ведь сейчас на полицейской стоянке, верно? Так это же легко проверить… Эм, а вдруг на машине и вправду его отпечатки? – Барб, но у него же алиби. – А вдруг их найдут на машине? К тому же у него есть мотив. И… – Я же сказала, у него алиби! – Эмили повысила тон. Она бросила пакет с вещдоками на стол и направилась к небольшому холодильнику, стоящему у двери. Открыла его, вынула банку с соком и бросила ее Барбаре. Хейверс никогда не видела Эмили в раздражении, но ведь ее подруга испытывала почти физически ощутимое давление сложившихся обстоятельств, в такой ситуации Барбаре тоже не доводилось ее видеть. Она впервые – и во всей полноте – осознала, что работает сейчас не с инспектором Линли, дружеское расположение которого к своим подчиненным всегда давало им смелость в отстаивании своих точек зрения, причем с такой решительностью, какую требовали обстоятельства. Ее подруга, старший инспектор уголовной полиции, была ягодой иного поля. Барбара поняла, что забывать об этом не следует. – Прости, – сказала она. – Я напрасно настаивала. Эмили тяжело вздохнула. – Послушай, Барб, я хочу, чтобы ты участвовала в этом деле. Мне нужен кто-то, кто действует со мной заодно. Но возня с Армстронгом – это просто потеря времени. Это и вывело меня из себя. А я уже и так на взводе из-за постоянных перепалок с Фергюсоном. – Эмили открыла свою банку с соком и сделала несколько глотков, а затем, стараясь говорить спокойно, добавила: – Армстронг сказал, что на машине могут быть отпечатки его пальцев, потому что он заглядывал внутрь салона. Он увидел, что двери машины открыты, и обеспокоился тем, что находящиеся в ней, возможно, попали в беду. – И ты ему веришь? – спросила Барбара подчеркнуто деликатным тоном. Ее роль в проводимом расследовании была весьма неопределенной, и ей хотелось упрочить ее. – Ведь он же мог и сам разгромить машину. – Возможно, и мог, – неожиданно спокойно согласилась Эмили и снова взяла в руки пакет с вещдоками. – Шеф? – Женский голос донесся откуда-то из глубины здания. – Тут один тип из Лондонского университета по имени Кайер аль Дин Сиддики. Вы слышите меня, шеф? Он прочтет по-арабски то, что вам нужно, если вы перешлете ему текст по факсу. – Белинда Уорнер, – официальным тоном объявила Эмили, – оператор не может напечатать этот поганый текст. Узнайте пока что номер телефона этого человека. Вам понятно? Отправив книгу в желтом переплете на копировальную машину, она достала из пакета вещдоков чековую книжку Хайтама Кураши. Рассматривая ее, Барбара поняла, что кроме дороги, ведущей прямиком к двери дома Иана Армстронга, есть еще одна дорога. После недолгого раздумья она сказала: – Кураши выписал чек две недели назад. Вот корешок с данными. Четыреста фунтов на имя некоего Ф. Кумара. Эмили, сосредоточенно нахмурив брови, посмотрела на корешок. – Это, конечно, не бог весть какая информация, но и пренебрегать ею было бы глупо. Нам надо выяснить, кто он. Или она. – Кстати, чековая книжка была в кожаном кейсе. Там еще был счет из местного ювелирного магазина «Драгоценности и бижутерия Рекона». На счете обозначено имя Сале Малик. – Непонятно, зачем прятать чековую книжку, – покачала головой Эмили. – Ведь никто, кроме самого Кураши, не мог бы воспользоваться ею. – Она перебросила книжку Барбаре. – Разберись с этим чеком. Да и со счетом из ювелирного магазина. Это был великодушный поступок, ведь только что в их отношениях возникла напряженность из-за предполагаемой виновности Иана Армстронга. А сейчас Эмили, чтобы подчеркнуть и усилить свое великодушие, доверительно сообщила Барбаре: – Я должна буду вторично встретиться с мистером Армстронгом. И еще, между нами, девушками: сегодня мы должны сформулировать основную версию. – Хорошо, – ответила Барбара. Ей хотелось поблагодарить подругу за все: за то, что она не отворачивается от ее изуродованного лица; за то, что позволяет ей работать бок о бок с собой; даже за то, что позволяет иметь собственные мысли. Но сказала она совсем другое: – Если ты уверена, так и будет. – Я уверена, – ответила Эмили с легкостью и твердостью, которые Барбара еще не забыла. – Я считаю тебя одной из наших. – Она надела солнечные очки и взяла кольцо с несколькими ключами. – В Скотленд-Ярде немало настоящих профессионалов, которых азиаты скоро зауважают, и даже мой шеф признает их профессионализм. А я хочу обойти таких профессионалов. И своего шефа. А поэтому хочу, чтобы ты делала все возможное для того, чтобы это произошло. Сообщив подчиненным о том, что она направляется к мистеру Армстронгу, чтобы основательно побеседовать с ним, Эмили во все горло, так, чтобы было слышно в дальнем конце здания, добавила: – Если что, звоните на мобильный. Она кивнула Барбаре, и через несколько секунд с лестницы донесся ее торопливый топот. Оставшись одна в офисе, Барбара стала перебирать содержимое пакета с вещдоками. Она обдумывала, на что могут навести все эти предметы, если рассматривать их на фоне принятой Эмили версии о том, что орудием убийства Хайтама Кураши послужила натянутая на ступеньках проволока. Ключ, по всей вероятности, от банковского сейфа; отрывок на арабском языке; чековая книжка с корешком чека, выписанного на какого-то азиата; загадочный счет из ювелирного магазина. Начать с последнего казалось ей наиболее логичным. Если есть какие-то детали, которые после несложной проверки могут быть исключены из перечня улик против предполагаемого убийцы, то лучше всего начать именно с них. Это окрылит проверяющего успехом, вне зависимости от того, сколько пользы принесло следствию его расследование. Оставив вентилятор включенным, Барбара спустилась по лестнице и вышла на улицу, где ее «Мини» раскалялся на все усиливающейся жаре, подобно оболочке из фольги на мясе, запекаемом в духовом шкафу. Рулевое колесо обожгло руки, а опустившись в продавленное сиденье, она почувствовала себя так, словно села на колени разгоряченного пьяницы. Однако двигатель завелся сразу, без обычного кокетства, и она, съехав по склону улицы, повернула направо в направлении Хай-стрит. Ехать было недалеко. Магазин «Драгоценности и бижутерия Рекона» находился на пересечении Хай-стрит и переулка Савилл-Лейн и имел все признаки, по которым его можно было считать одним из трех все еще функционирующих бизнесов из семи, расположенных на этой улице. Магазин еще не был открыт, и Барбара постучала в дверь, надеясь, что кто-нибудь уже может быть в подсобке, дверь в которую находилась позади прилавка. Она подергала за ручку и снова постучалась, на этот раз более требовательно. И ее услышали. Женщина с внушительной прической, сооруженной из волос преобладающе красного оттенка, появилась перед дверью и жестом показала на выставленную в витрине табличку с надписью «ЗАКРЫТО». – Мы еще не совсем подготовились, – пояснила она с доброжелательной улыбкой. А потом, без сомнения поняв, насколько неосмотрительно было бы отмахнуться от потенциального покупателя в нынешнем деловом климате Балфорда, добавила: – У вас что-то неотложное, дорогая? Может быть, вам нужен подарок ко дню рождения или к другому важному событию? – и подошла к двери с намерением ее открыть. Барбара показала ей свое удостоверение. Глаза женщины расширились. – Скотленд-Ярд? – произнесла она, как бы про себя, и, непонятно почему, обернувшись назад, посмотрела на дверь, откуда только что вышла. – Я не за подарком, – обратилась к ней Барбара. – Мне надо спросить вас кое о чем, миссис… – Уинфилд, – подсказала женщина. – Конни Уинфилд. Конни Реконская. Чуть более чем через секунду Барбара поняла, что, называя себя, эта женщина не имеет в виду место своего рождения, как, например, Катрина Арагонская. Она имеет в виду название своего магазина. – Так это ваш бизнес? – Конечно. Конни Уинфилд изящным движением закрыла за Барбарой дверь и, встав за прилавок, начала готовить витрину. Она сняла и аккуратно сложила фланелевую салфетку малиново-коричневого цвета, прикрывавшую серьги, ожерелья, браслеты и прочие украшения. В витрине не было стандартных ювелирных изделий, которые можно увидеть практически в любом подобном магазине. Все выставленное в витрине было не только оригинальным в смысле дизайна, но и изготовленным в единственном экземпляре. Исходным материалом украшений служили монеты, бусины, перья и кожа. Если использовались драгоценные металлы – по традиции это были золото и серебро, – то их сочетания были необычными, так же как и сам дизайн украшений. Барбара подумала о кольце, найденном в кожаном кейсе в номере Кураши. Традиционный дизайн с единственным рубином – нет, это кольцо было наверняка куплено не здесь. Она достала счет, найденный в том самом кейсе Кураши, и, протянув его женщине, сказала: – Миссис Уинфилд, этот счет… – Конни, – поспешно произнесла женщина. Она, склонившись над второй витриной, снимала салфетку, лежащую поверх украшений. – Все зовут меня Конни. И всегда так звали. Я живу здесь всю жизнь и никогда не видела причины для того, чтобы стать миссис Уинфилд для людей, которые видели меня ковыляющей по улице в испачканных ползунках. – Хорошо, – согласилась Барбара. – Конни. – Даже мои художники называют меня Конни. Чтоб вам было понятно, это те, кто делает для меня украшения. Художники от Брайтона[48] до Инвернесса[49]. Я не покупаю их работы, а беру на реализацию, вот поэтому я могу держаться на плаву в период спада, когда большинство магазинов – а магазины по продаже ювелирных изделий и украшений – это не гастрономы, не аптеки и не хозяйственные лавки, – были вынуждены закрыться в течение последних пяти лет. Моя голова хорошо соображает в бизнесе и всегда соображала. Когда десять лет назад я открывала «Рекон», то сказала себе: «Дорогая Конни, не вздумай вкладывать весь капитал в товар». Это все равно что отправиться в плаванье по штормовому морю на корабле с глохнущими двигателями. Надеюсь, вы меня понимаете. Она принялась вытаскивать из-под прилавка приспособления для демонстрации ювелирных украшений. Эти приспособления – искусно сделанные и до блеска отполированные карликовые деревья – и сами могли сойти за произведения искусства. На них навешивались сережки, бусы, мониста из звонких монет, которые Конни сперва клала на прилавок, а потом ловко размещала на ветках, придавая своим изделиям самый привлекательный вид. Она работала так самозабвенно и заразительно, что Барбара невольно подивилось той внимательности, с которой Конни относилась к товарам – ведь было обычное утро обычного дня, – и даже появление в магазине полиции не вызвало у его хозяйки никакой нервозности. Барбара положила счет на прилавок возле одного из деревьев с ветвями, усыпанными сережками. – Миссис… Конни, – сразу же исправилась она, – это чек вашего магазина, верно? Конни взяла чек с прилавка. – Да, раз сверху написано «Рекон», значит, наш, – подтвердила хозяйка магазина. – А вы не можете сказать мне, на какую покупку был оформлен этот чек? И что значит фраза: «Жизнь начинается сейчас»?. – Минуточку. – Конни отошла в угол магазина, где стоял напольный качающийся вентилятор. Она включила его, и Барбара с облегчением отметила, что, в отличие от вентилятора в офисе Эмили, этот работал так, как и должно работать устройство подобного типа. Конни настроила вентилятор на работу в среднем режиме. Хозяйка положила чек на сейф, где лежала черная тетрадь. На ее обложке золотом было вытеснено «РЕКОН. ЮВЕЛИРНЫЕ ИЗДЕЛИЯ». Конни открыла тетрадь. – АК – это инициалы художника, – объяснила она Барбаре. – Таким образом мы обозначаем каждое изделие. Это изделие изготовлено Алоисиусом Кеннеди из Нортумберленда. У него я беру немного изделий на продажу, поскольку они несколько превосходят ценовой уровень, которому мы стремимся следовать здесь, в Балфоре. Но это… – Лизнув указательный палец, она перелистнула несколько страниц. Длинным, накрашенным в цвет волос ногтем она провела сверху вниз по строчкам страницы. – Ага, 162 – это номер по ведомости. Да… вот он. Это застегивающийся браслет на запястье. О, это отличное изделие. У меня нет точно таких, но… – Она повернулась к витринам. – Если хотите, я могу показать вам похожий браслет. – А что значит «Жизнь начинается сейчас»? – спросила Барбара. – Что она может означать? – Здравый смысл, я думаю, – ответила Конни и засмеялась несколько натянутым смехом над собственной незлой шуткой, обнажая белые и маленькие, как у ребенка зубы. – Мы можем, если хотите, спросить Рейчел. Это ее почерк. – Она приоткрыла дверь в подсобку и позвала: – Рейч, милочка, к нам в магазин пожаловала инспектор Скотленд-Ярда и у нее есть вопросы по твоему чеку. Принеси мне что-нибудь из вещей Кеннеди. – Улыбнувшись Барбаре, она пояснила: – Рейчел. Это моя дочь. – Слог Ре в слове «Рекон»? – Какая вы догадливая, – с изумлением подтвердила Конни. Из-за двери, ведущей в подсобку, послышался звук шагов по деревянному полу, и почти сразу в проеме двери появилась молодая женщина. Ее лицо оставалось в тени, отбрасываемой шторами; в руках она держала коробку. – Я разбирала поступления из Девона. В этот раз – изделия из ракушек. Она согласовала это с тобой? – сказала дочь, обращаясь к матери. – Да что ты? Разве ты не растолковала этой женщине, что мы продаем?.. Рейчел, эта дама из Скотленд-Ярда. Рейчел сделала чуть заметный шаг вперед, но для Барбары этого было вполне достаточно, чтобы увидеть, насколько мать и дочь не похожи друг на друга. Несмотря на свои неестественно огненные волосы, Конни выглядела симпатичной женщиной; у нее были правильные черты лица, гладкая без изъянов кожа, длинные ресницы, небольшой, изящно очерченный рот. В отличие от матери, дочь выглядела так, будто кто-то наспех слепил ее из отходов, оставшихся после создания пяти или шести человеческих индивидуумов отталкивающего вида. Ее глаза были расставлены неестественно широко; к тому же веко одного из них почти закрывало глазное яблоко, как это бывает у паралитиков. Вместо подбородка был маленький вздыбленный бугорок под нижней губой, почти сливающийся с шеей. На том месте, где полагалось быть носу, не было практически ничего. Вместо носа был некий эфемерный образ, создаваемый отражением света от искусно нанесенного макияжа; хотя он и имел форму носа, переносица была едва заметна, отчего весь нос казался вдавленным и выглядел так, будто кто-то надавил большим пальцем на только что вылепленное из глины лицо.