Его прервал телефонный звонок. Калеб взял трубку, кивнул Джейн и переключил аппарат на громкую связь. Раздался голос Роберта Стюарта: – …выводы пока рано, но есть первые результаты. Это определенно человеческие останки, принадлежат пожилому мужчине в возрасте от семидесяти до восьмидесяти. Личность пока не установлена, хотя по возрасту Нил Кортни вполне подходит. – Я бы сказал, можно на девяносто процентов быть уверенными, что это он, – сказал Калеб. – Согласен, шеф. Смерть наступила осенью прошлого года, примерно в начале ноября. Может, во второй половине октября, но не раньше. – И?.. Роберт понимал, о чем хочет знать Калеб. – По всей видимости, смерть наступила по естественным причинам. То есть Нил Кортни – если это он – не был убит. Калеб даже испытал некоторое разочарование. – Это точно? – Как я уже сказал, обследование не закончено. Но все указывает на естественные процессы. Смерть на фоне цирроза печени, как говорит эксперт, но пока это скорее предположение. По прошествии такого периода обследование затруднено. Впрочем, уже по количеству пустых бутылок можно сделать соответствующие выводы. Калеб был признателен, что Роберт в этот раз не стал подбирать деликатных выражений и придерживался фактов. По всей вероятности, Нил Кортни просто-напросто допился до смерти. Иными словами, его постигла участь, которую терапевт предрекал ему, Калебу, если б он в ближайшее время не предпринял меры. – Кортни не мог сам себя закопать в саду, – отметил он. – Могу предположить, что он просто упал замертво поздней осенью или не проснулся утром, – сказал Роберт. – А Денис Шоув приехал к нему в надежде разжиться деньгами, но обнаружил его мертвым. Возможно, он и не замышлял ничего такого, просто хотел занять немного денег. Но потом ему пришло в голову, какую выгоду можно извлечь из этой ситуации. Джейн кивнула. – Вот и мне так кажется. Он закапывает тело, чтобы никто его не обнаружил. Этот наш почтальон, к примеру. Нет тела – нет покойника. Затем он все обыскивает, находит немного наличности и, главное, карту и пин-код к ней. По выпискам из банка можно разобраться, сколько получал старый Кортни. Не то чтобы много, но это лучше, чем ничего, а в его положении – только что вышел из тюрьмы и не намерен устраиваться на работу – нужно радоваться каждому пенни. И он намеревается пользоваться этим источником как можно дольше. Рано или поздно кто-то заметил бы, что старого Кортни уже нет в живых, но, учитывая, в какой глуши он живет, это произошло бы не скоро. – Примерно в это же время, – продолжил Калеб, – он знакомится с Терезой Малиан. Почему он называет ей чужое имя? За ним нет никаких грехов, если не считать этой махинации с пенсией. Но об этом никто не знает. Почему он присваивает имя покойника? – За ним все же есть один грех, – возразил Роберт, – убийство, за которое он отсидел восемь лет. Денис Шоув забил насмерть свою подругу. Возможно, он просто хотел удостовериться, что Тереза ничего об этом не узнает. О нем писали в газетах, в Интернете, вероятно, тоже кое-что есть. Ему не хотелось, чтобы новая подружка случайно узнала об участи своей предшественницы. Это ее наверняка смутило бы. – Неужели Тереза Малиан так важна для него, что он пошел на такие меры? Конечно, Стюарт знал, к чему клонит Калеб. – По-вашему, Шоув намеренно присвоил чужое имя? Потому что уже тогда планировал убить Ричарда Линвилла? И Мелиссу Купер? И понимал, что в нашем списке подозреваемых будет одним из первых? – Он знал, что мы будем разыскивать Дениса Шоува. Под именем Нила Кортни он мог чувствовать себя в относительной безопасности, стоило лишь немного изменить внешность. Денис Шоув просто присваивает личность мертвого, о смерти которого никто не знает. Отличное прикрытие. – Относительно, – снова возразил Роберт. – Даже если он взял паспорт Кортни, вряд ли его можно где-то предъявить. Кортни родился в тридцатые – сороковые годы прошлого века. Шоув лет на пятьдесят его моложе. Документы ему не помогут. Кроме того, тюремному психотерапевту известно о его дальнем родственнике. Так что рано или поздно нам удалось бы выстроить цепочку от Дениса Шоува к Нилу Кортни. – Но при этом он знает, что психолог на целый год уехала в Австралию, – напомнила Джейн. – И вполне очевидно, что нам еще не скоро станет известно об этих родственных связях. Как ни крути, смена имени дает ему определенную фору. – К тому же мы узнали о его фиктивной личности совершенно случайно. Шоув не мог этого предусмотреть, – добавил Калеб. – Что-то пошло не так, подруга от него сбежала, и ему понадобилось средство передвижения. Тогда он напал на Пегги Уайлд, чтобы завладеть ее машиной. Только поэтому мы узнали, что он скрывался под именем Кортни и где находился все это время. Выяснили, кто такая Тереза Малиан. В иных обстоятельствах, даже если б мы нашли его мертвого родственника, не узнали бы, что Денис Шоув присвоил его имя. Калеб еще не успел высказаться, но уже задумался, не перегибает ли он. Не ищет ли доводы, которые подкрепили бы его гипотезу относительно Дениса Шоува. Но, как бы он ни изворачивался, Шоув собственными действиями подтверждал его предположение, даже если не убивал старого Кортни. Однако Калеб понимал, что его так злит: очередное убийство, которое наверняка можно было бы повесить на Шоува, придало бы ему, Калебу, уверенности. Оправдало бы те издержки, усилия и упорство, с какими он разыскивал его. Временами у него возникали опасения, что глаза его зашорены и он просто не видит других вариантов. Калеб всегда стремился быть открытым для любых, самых странных гипотез. Для него это было непреложным правилом. Он славился своей способностью удерживать в руках множество нитей и распутывать узлы независимо друг от друга. Он мог вести расследование одновременно по десятку направлений и адекватно оценивать каждое направление на любом этапе расследования. В этот раз все было иначе. Калеб чувствовал, что мертвой хваткой вцепился в Дениса Шоува, хотя сам неустанно предостерегал подчиненных от подобной одержимости. Он просто не видел ничего и никого, кроме Шоува. Не видел иных вариантов, иных возможностей, других мыслимых альтернатив. Ничего. И он спрашивал себя: «Почему так происходит? Потому что в этот раз что-то иное действительно не имеет обоснований? Потому что все настолько очевидно, что рассматривать другие варианты просто бессмысленно? Или проблема во мне? Что, если обновленный Калеб работает не так гладко, как прежний?» Обновленный Калеб – вынужденный порвать со своим лучшим другом и помощником. С алкоголем. Который рано или поздно разрушил бы его. Который, однако, придавал ему сил, позволял выстраивать самые смелые гипотезы, предвосхищать развитие событий. Который безотказно пробуждал его шестое чувство и интуицию. Зачастую Калеб и сам не мог объяснить, чем руководствуется в своих догадках. При этом инстинкт почти никогда его не подводил. Теперь же внутренний голос молчал. Или же Калеб не знал, как пробудить его к жизни. Ему всегда казалось странным, как устойчивы порой стереотипы. Но при ближайшем рассмотрении было ясно, что иные явления далеко не так однозначны, как это казалось на первый взгляд. При слове алкоголизм людям представлялась картина морального упадка. Им виделся алкоголик, который едва управляется с повседневной жизнью, которому все труднее скрывать свое падение, который медленно, но неотвратимо скатывается к профессиональной, личной и социальной пропасти. Калеб знал, что это верно лишь отчасти. У него случались и срывы, и расстройства – и, вероятно, они участились бы, продолжай он в том же духе. Но чаще всего благодаря алкоголю он добивался небывалой продуктивности, чувствовал уверенность и силу, во всем добивался успеха. Алкоголь приглушал его сомнения и сметал все препятствия на его пути. Обернется ли это, в конечном счете, в неуправляемое самоволие, и последуют ли за этим профессиональные промахи, Калеб не знал. Он не исключал подобного, но пока этот момент не наступил. С тех пор как завязал с алкоголем, Калеб чувствовал себя неполноценным, в нем появилась неуверенность. Он чувствовал, что тратит много энергии на то, чтобы скрыть эту неуверенность, чтобы никто из подчиненных этого не заметил. Как ни странно, на это уходило больше сил, чем раньше, когда ему приходилось скрывать от мира свои каждодневные возлияния. Ошибочно полагать, что человек становится свободным, когда вырвется из лап этого демона. Человек просто меняет оковы. И в случае Калеба новые были намного хуже прежних. Он вдруг осознал, что в кабинете воцарилось молчание. Все, что можно было сказать, было сказано, и Роберт с Джейн ждали его последнего слова. – Ладно, – сказал Калеб, – наверное, на сегодня мы сделали всё, что могли. Стюарт, вы теперь поедете обратно в Скарборо? – Да. Но я остаюсь на связи с судмедэкспертом. Он будет держать меня в курсе насчет дальнейшего обследования. Мы уже обо всем договорились. На этом они завершили разговор. Калеб сунул сломанный карандаш обратно в стакан и поднялся. – Я заеду куда-нибудь перекусить, – объявил он. – Хотите составить компанию, Джейн? Констебль, также поднявшись, с сожалением покачала головой. – Мне надо домой. Хорошо бы хоть иногда возвращаться пораньше. – Понимаю. Тогда до завтра. Они вышли из его кабинета. Джейн отправилась к себе, чтобы выключить компьютер и забрать сумку. Вот уже несколько минут она чувствовала тяжесть на душе. Впрочем, тяжестью назвать это было сложно – скорее замешательством… Джейн искала среди бардака на столе ключи от машины, как вдруг поняла. Они не позвонили. Крейны. Накануне вечером они должны были вернуться в Кингстон, и сегодня им следовало позвонить. На всякий случай Джейн проверила голосовую почту, но никаких сообщений не было. Она колебалась. Попробовать еще раз дозвониться до Стеллы? Или на стационарный телефон в Кингстоне? Или их соседке? Возможно, Стелла просто забыла позвонить. Они вернулись после длительного отпуска. Должно быть, у них скопилось множество дел… И все же странно, почему звонок сотруднице йоркширской полиции не стал для них приоритетным. Как правило, люди с тревогой воспринимали все, что имеет отношение к полиции, – и старались как можно скорее прояснить ситуацию. В конце концов Джейн еще раз набрала мобильный Стеллы. Затем – домашний номер в Кингстоне. Автоответчик в обоих случаях. Это ее встревожило. На текущий момент семейство Крейнов было единственным связующим звеном с Денисом Шоувом. В которого так вцепился Калеб. Есть ли смысл в том, чтобы поддерживать его? Или это лишь оттянет неизбежное – осознание, что они двигались по ложному следу? И что потом? Джейн почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Слабое покалывание в висках. Наконец-то она отыскала ключи и вышла из кабинета. Вторник, 10 июня 1 Стелла спала так крепко, что просыпалась неохотно и с трудом. Тем более что ей снился чудесный сон. Она была дома в Кингстоне, и оказалось, что за ночь в саду расцвели сотни красивейших экзотических цветов. Растения источали такой аромат и создавали такое разнообразие оттенков, что голова шла кругом. Стелла не могла объяснить этого чуда. У нее вообще не было таланта к садоводству, и петунии, которые она летом выставляла в горшках на террасе, неизвестно как доживали до осени. Потом из разбрызгивателей с разных сторон хлынула вода высокими, серебристыми дугами, орошая все это великолепие. Стелла подумала, как здорово было бы забежать туда и напиться. Ее мучила жажда, а вода казалась такой чистой и освежающей… Только вот шланги, проложенные по саду, так странно хрипели, словно где-то работал из последних сил старый, ржавый насос. Стелла огляделась, ей хотелось выяснить причину этого. Однако она почувствовала, как что-то изменилось. Проснулась. Ни цветов, ни переливающихся на солнце водяных струй. Осталась лишь мучительная жажда, которую Стелла пыталась утолить во сне. И этот странный хрип. Стелла неуклюже приподнялась. Она лежала на полу, на старом ковре, укрывшись вторым одеялом, найденным среди хлама в углу. Вероятно, на одеяле когда-то спала собака – оно было сплошь покрыто шерстью. Но в нынешнем положении выбирать не приходилось. Без одеяла было слишком холодно, а другого ничего не нашлось. Рядом приютился Сэмми, он еще спал. Пяти дней в заточении оказалось более чем достаточно: мальчик заметно похудел и стал бледен. Засаленные волосы торчали в разные стороны. Стелла заметила, что у него пересохли и потрескались губы. Ему не хватало жидкости. Как и всем им. Стелла решила, что выделит ему воды из своей доли. Она провела языком по собственным губам. Сухие и потрескавшиеся. Сквозь разбитое окно падал солнечный свет. День снова обещал быть ясным и теплым. А они по-прежнему сидели в этом проклятом каменном узилище. Очевидно, Денис и Терри так никому и не позвонили. Если Денис вообще собирался кому-то звонить. Стеллой овладело уныние. Хотелось лишь погрузиться в сон и хотя бы на полчаса вернуться в цветущий сад, под струи воды. Но вот она снова услышала этот странный хрип и повернула голову. Звук исходил от Джонаса. Он лежал на диване, вероятно, еще спал – и хрипел. Казалось, что-то мешало ему дышать. Стелла видела в тусклом свете, до чего он бледен. Даже сквозь густую щетину было видно, что кожа на лице буквально просвечивает. Накануне казалось, что Джонас почувствовал себя лучше. Но теперь ему стало еще хуже, чем прежде. Стелла осторожно поднялась, чтобы не разбудить Сэмми, и приблизилась к мужу. Уже возле дивана можно было ощутить жар, исходящий от его тела. Она тронула его лоб – и тут же отдернула руку. Джонас горел. Снова. Кроме того, от него исходил неприятный запах. Это был не просто запах пота и немытого тела – в нынешних условиях они все так пахли; запах был какой-то… гнилостный. Рана в животе не заживала. Ему могли помочь лишь антибиотики в лошадиных дозах. Джонасу нужен был врач. Причем срочно. Стелла прошла в угол, где были сложены их скудные припасы. Налила воды в чашку и с трудом сдержалась, чтобы самой не сделать глоток. Ей так хотелось пить, что рот был словно набит опилками. Но Стелла запретила себе думать об этом. Приходилось растягивать интервалы между приемами пищи, во время которых допускалось немного попить – во всяком случае, для себя. Приоритет был за Джонасом. Для него в прямом смысле речь шла о жизни и смерти. Она опустилась на колени рядом с ним, промокнула ему губы водой и полила немного на горячий лоб. Ей хотелось бы каждый час прикладывать ему холодные компрессы, чтобы сбить лихорадку, но тогда уже к концу дня у них не осталось бы воды. И не похоже было, что спасение уже близко.