— Потянете, Глеб Иваныч! Еще как потянете! Водки было — хоть залейся. Пили часто и помногу. Кто-то включил компьютер, и комната наполнилась звуками музыки. Молодежь задергалась в современных ритмах. Старики понимающе усмехались, но присоединяться к поколению next не торопились. Крюкова это веселье уже стало утомлять. Когда он в очередной раз повернулся, чтобы сказать Альбертычу, что уходит, того на месте не оказалось. Вместо него рядом с ним сидела мисс Швабра. Она бросила на него один из самых своих обворожительных, отработанных до перфекции взглядов. — Потанцуем? — предложила экс-уборщица. Крюков с печальной улыбкой отрицательно покрутил головой. — Не получится. Последний раз я танцевал на похоронах Андропова, — сказал он довольно нелюбезно. — С тех пор многое изменилось, особенно в области танцев. Вряд ли вы танцуете вальс, барышня. Барышня обиженно надула губки. Но попыток войти с капитаном контакт не отставила. Проще всего это было сделать традиционным путем — с помощью зеленого змия. — Тогда, может быть, выпьем? — предложила она. Когда вопрос ставится вот так, без выкрутасов и со знанием дела, отказать кому бы то ни было просто невозможно. Крюков налил водки ей и себе, они чокнулись и выпили. Секретарь-уборщица проглотила свою порцию, как младенец манную кашку, и даже не поморщилась. — А как тебя зовут? — спросила она вдруг неожиданно низким голосом, наклонившись к нему так близко, что он почувствовал запах ее пота сквозь парфюм и водочный перегар… — Крюков, — сообщил Крюков интимным шепотом. — Нет, по имени. Меня, например, зовут Лариса, — так же шепотом произнесла она. — А меня нет, — еще интимнее прошептал сыщик и перешел на нормальный голос. — Хочешь еще что-то спросить? Но Лариса была не так проста, какой хотела казаться. — Да. На улице темно и страшно. Ты не проводишь меня? После этой кошмарной истории с Тодорковским я боюсь оставаться одна. «Определенно, барышня знает, чего хочет! — подумал Крюков. — Технология отработана». Но отказывать даме было не в его правилах. — Хоть на край света, — с готовностью пионера отозвался он. — А тебе далеко? — Тут рядом. Это же ваша, как это называется, кооперативная квартира. — Может, конспиративная? — Может, и конспиративная, — согласилась смышленая уборщица. — Меня Глеб туда в первый же день отвел. И ключи дал. — Зачем? — не понял Крюков. А про себя отмстил: «Для нее начальник уже просто Глеб. Быстро, однако, девочка растет». — Как зачем? — удивилась секретарша-уборщица. — Если квартира конспиративная, так что же, там и пол подметать не надо? Ну так идем? Я забыла там пыль протереть. «Интересно, какой дурак будет устраивать конспиративную квартиру рядом с управлением? — спросил он сам себя. — Как говаривала Азиса из сказки, становится все страннее и страннее». Они оделись и вышли на улицу. Идти пришлось недолго. Свернули за угол в переулок, тут и находился нужный подъезд. Крюкову и в голову не приходило, что конспиративную квартиру можно организовать буквально по соседству с рабочим местом. Конспирации, конечно, никакой, зато на дорогу тратиться не надо. Хотя, насчет конспирации… Это смотря от кого конспирироваться. Если от преступников, то конечно. А если от правоохранительных органов, то место рядом с управлением министерства внутренних дел — самое подходящее. Они поднялись на четвертый этаж старого московского дома. В подъезде пахло сыростью и плесенью Лифт, разумеется, не работал. Наконец Лариса подвела Крюкова к невзрачной, ничем не примечательной на вид двери. Только когда она открылась, Крюков оценил ее по достоинству. Настоящая броня. Вместе с сейфовыми замками и отделкой дверка тянула, как минимум, тысяч на пять долларов. Внутри квартира просто подавляла своей роскошью. У Крюкова, как у всякого добросовестного оперативника, тоже имелась пара конспиративных квартир, где не стыдно было бы и Березовского принять. Но не до такой же степени! Тут она на него и напала. Такой молодой, бесстыжей и жадной мартышки сыщику давно не приходилось иметь. Собственно, кто кого имеет, определить было трудно. Они рухнули на коврик прямо в прихожей. Крюков пытался возражать, но Лариса ласково прошептала ему в ухо. — Я тут сегодня пылесосила! И он сдался. Точнее отдался на волю свирепого тайфуна с простым женским именем Лариса. Совокупление закончилось бурным оргазмом. После этого они помогли друг другу стянуть остатки одежды и перебрались в не менее роскошную, чех прихожая, ванную. Оказаться в джакузи и не потрахаться — все равно, что побывать в театре и не воспользоваться буфетом. Было неудобно, зато романтично. Правда, всем другим вариантам романтического секса Крюков предпочитал бильярд. Массивный, устойчивый, как рояль. И по сукну не скользишь. Через трение к позам, так сказать. Не то, что вышеупомянутый рояль со скользкой, полированной поверхностью! Крюков не удивился, обнаружив после бурной помывки на вешалке в ванной махровый халат, а на столике возле широкой голубой кровати бутылки джина и тоника. Это несколько взбодрило его, как и то, что Лариса, наконец, немного выдохлась и сбавила сексуальные обороты. Так что третий эпизод — в банальной постели — даже доставил ему определенное удовольствие. После этого Лариса начисто отрубилась. Видимо, она относилась к тому редкому типу женщин, у которых после оргазма наступает реакция торможения, выражающаяся в желании спать. Хотя на самом деле это типично мужское поведение. Сыщик от нечего делать походил по квартире, подивился ее убранству. Он долго размышлял над причинами столь массированной сексуальной атаки со стороны интересующей его особы. С чего бы такая прыть? Влюбилась? Ерунда. Клофелином не воспользовалась. СПИДом или триппером тоже заразить не пыталась. Страсть страстью, а про резиновые изделия не забыла. Даже то, что Крюков нашел в ее сумочке включенный и поставленный на запись диктофон, тоже еще ни о чем не говорило. Не надеялась же она, что сыщик в процессе эякуляции начнет непроизвольно выбалтывать интересующую ее информацию, как радистка Кэт во время родов. А главное, что ее могло интересовать, и на кого она работала? Пока не ясно. Крюков внимательно рассмотрел полотна известных художников на стенах, благодаря многочисленности которых конспиративная квартира производила впечатление картинной галереи. Русский авангард начала века, конструктивисты и Малевич. Все в подлинниках… Одна из дверей квартиры привлекла его внимание. Она была снабжена снаружи мощным засовом. В двери обычный неоптический глазок. Крюков заглянул внутрь. Перед ним была камера. Довольно комфортабельная, с металлической койкой, краном и унитазом, правда, без окна. Свет в комнате-камере зажигался снаружи. Размышляя об увиденном, он добрался до туалета. И здесь замер в нерешительности. Всякое бывало в его жизни, но оправляться в золотой унитаз сыщику еще не приходилось. Даже как-то неудобно показалось без привычки. Конечно, унитаз был не золотым, а только позолоченным. Да и проба — не выше 583‑й, что соответствует 14-ти каратам. Он определил на глаз, не на зуб же его пробовать. И все же это поражало воображение. Ай да Щеглов! Вот это амбиции! Есть с золота могут себе позволить лишь немногие, но вот гадить на золото — удел избранных! Крюков вернулся в комнату, лег на постель рядом со сладко посапывающей экс-уборщицей. Она так и осталась лежать на голубой простыне в чем мать родила, и капитан невольно залюбовался этим молодым, ладно скроенным телом, которое даже жалко было накрывать одеялом. Делать нечего, придется, а то простудится… Крюков, стараясь не разбудить ее, устроился рядом и закрыл глаза. «Пожалуй, пора уходить из большого секса» — подумал он с грустью. — Молодежь наступает на пятки». Так он и задремал под впечатлением увиденного. Весь остаток ночи ему снилось, что он в армии, и старшина с лицом Щеглова заставляет его драить золотым песком беломраморный сортир в казарме. Утром Крюков проснулся в той же позе, в которой заснул, но рядом никого не было. И этому обстоятельству он страшно обрадовался. Боялся, что ненасытная секс-машина потребует продолжения соревнований. Но Лариса ушла, оставив на столе записку: «Это было великолепно!!! Будешь уходить, захлопни дверь». «Да, оригинальная нынче уборщица пошла — широкого профиля. И швея и жнея, и на дуде играет, как Бутман», — подумал сыщик. Он не без внутреннего напряжения заставил-таки себя воспользоваться золотым унитазом, принял душ, затем оделся и поплелся в управление. Благо идти было недалеко… В конторе было пустынно, как в праздник. Только гулкое эхо сопровождало сыщика, неторопливо шагавшего по коридору. На всякий случай он заглянул в кабинет полковника Галкина. Тот был на месте и вроде бы даже обрадовался явлению капитана, что само по себе выглядело, как аномалия. Обычно Крюков ассоциировался у него с неприятностями. — А, Крюков? Заходите. Кофе будете? Есть прекрасная эфиопская «арабика». А могу предложить «марагоджип» из Гватемалы. Что предпочитаете? — Сергей Израилевич любил потчевать сотрудников кофе собственной заварки. — Предпочитаю Африку, — ответил Крюков и поинтересовался. — А где народ? К удивлению сыщика, полковник, всегда болевший за дело и буквально живший проблемами управления, с безразличным видом махнул рукой. — Кто где… Одни «в городе» или «на объекте», другие «на встрече с агентами». Приходят в себя после вчерашнего. Знаете, я боюсь, что популизм нашего нового начальника добром не кончится. Поверьте старому еврею, от либерализма до фашизма один шаг, даже меньше. Помяните мое слово. Мне-то все равно на пенсию… Да, так вам с сахаром? — спросил он, манипулируя с туркой. В качестве источника энергии он использовал спиртовку. Обычно спирт из нее испарялся раньше времени самым сверхъестественным образом, но сегодня был странный день, не такой, как все… Только полковник Галкин умел так божественно заваривать кофе. Но Крюков не успел в полной мере им насладиться: «Валькирии» Вагнера, забитые им в мобильник собственной рукой, вернули его к земным проблемам. Звонила Эльвина. Она просила сыщика приехать к ней не позже, чем через час. * * * Крюков ехал на встречу, не торопясь. Проливной дождь барабанил по крыше «рябухи», стекал струями по ветровому стеклу, изо всех сил мешая дворникам выполнять свою работу. Погода навевала грустные мысли. Вот так же, как эти дворники, всю свою сознательную жизнь он борется с криминальной грязью, а ее не становится меньше! В последнее время он почему-то стал паршиво себя чувствовать. Не в смысле здоровья, оно пока было сносным, а в смысле морального состояния. Его стали доставать перманентные неурядицы в королевстве Датском, то бишь царстве Московском. Раньше он не задавался вопросами о смысле жизни и цели своего существования, но теперь все чаше стал об этом подумывать. Ведь каждый человек после сороковника становится на свой лад философом. Создает свою классификацию вещей и событий, и расстраивается, когда его никто не понимает, потому что у каждого правда своя, для личного пользования только и пригодная. И в самом деле, зачем он живет? Домов не строит, сыновей-дочерей не растит. деревьев не сажает. Служит, одним словом. Но кому? Государству? Это даже смешно. Последним человеком, который у нас искренне служил государству, был Хрущев. Да и то, потому что был этаким Иванушкой-дурачком на троне. Не видел разницы между народом и рабоче-крестьянским госаппаратом. Все последующие деятели выше узкопонятых интересов своей партии и ведомств не поднимались. А сейчас правительство превратилось в стаю примитивных лоббистов. Поделили бизнесменов на отары, и пасут и стригут каждый свою. К ним присоединились те, кто отстаивает узкие интересы отдельных партий, а то и просто стремится набить собственный карман. Обществу он тоже не служит. Нельзя служить тому, чего нет! Нет у нас гражданского общества, не было и, скорее всего, не будет. Когда-то дружные колонны демонстрантов, которые текли по Красной площади в русле, обозначенном милицейскими цепочками, выкрикивали речевки под управлением дикторов радио и телевидения, а ими в свою очередь управляли невидимые чиновники-кукловоды. Но, по крайней мере, существовало равенство в нищете или иллюзия такого равенства. А сейчас публика и подавно расслоилась. Одни в царской ложе устроились, другие в партере, третьи с галерки жалуются, что им плохо видно, а четвертым вообще билетов не досталось. Насчет закона лучше вообще помолчать. Законы в России никогда не выполнялись, если это не было в интересах власть имущих. А может быть, плюнуть на совесть и начать заколачивать деньги, пользуясь служебным пистолетом, милицейским удостоверением и собственной головой? Так, кстати, сегодня многие поступают. Зачем ему эта непрерывная гонка с препятствиями и перестрелками, в ходе которых он много раз мог отправиться в морг или прямиком на кладбище? А в перспективе маячит только нищенская пенсия: у нас ведь люди — как инструменты, их используют и выбрасывают на помойку. Или он просто превратился в человекоподобный аналог собаки-ищейки, которой лишь бы след взять? А дальше — рефлексы и привычки работают. Ну что ему, в самом-то деле, понадобилось в деле Тодорковского? Никого из убитых он не знал, да и знать не хотел. Мстить за Волкова тоже не собирался. Друзьями они не были, просто некоторое время работали вместе. Даже за деньгами Тодорковского он не охотился, потому что в покое их все равно не оставят. А соискателей и без него — хоть отбавляй.