— Нет. — Но ты сказала… — Уиллоу, ты будешь спорить или хочешь кататься? Твое лицо засветилось. Такой улыбки я не видела с тех пор, как мы отправились во Флориду. Я надела свитер и сапоги, потом принесла свое зимнее пальто из прихожей, чтобы накинуть тебе на плечи. Намотала одеяла тебе на ноги и подняла тебя, посадив к себе на бедро. Без гипса ты была пушинкой, а с ним весила пятьдесят три фунта. Единственное достоинство «ортопедических штанов» — ты прекрасно держалась у меня на бедре, будто их создали как раз для этого. Ты чуть отстранилась от меня, но я смогла обхватить тебя рукой и маневрировать по коридору и спускаясь по крыльцу. Когда Амелия увидела, как медленно, словно черепашки, мы приближаемся, идя среди сугробов и почерневшего льда, она перестала кружиться. — Я иду кататься, — пропела ты, и Амелия тут же перевела взгляд на меня. — Ты слышала. — Ты ведешь ее кататься? Разве не ты хотела, чтобы папа засыпал пруд? Сама назвала это жестокой и изощренной пыткой для Уиллоу. — Я убираю забор. — Какой еще забор? Я обернула одеяло вокруг твоих бедер и аккуратно опустила тебя на лед. — Амелия, мне понадобится твоя помощь. Я хочу, чтобы ты присмотрела за Уиллоу. Не спускай с нее глаз, а я сбегаю за коньками. Я помчалась обратно в дом, остановившись лишь на пороге — убедиться, что Амелия неотрывно смотрит на тебя. Мои коньки были похоронены в корзине в прихожей под слоем обуви — не знаю, когда я в последний раз пользовалась ими. Шнурки переплелись, как возлюбленные. Я перебросила коньки через плечо и подняла компьютерное кресло с колесиками. На улице перевернула его, балансируя на голове. В тот момент я воображала себя африканской женщиной в яркой юбке и с корзиной фруктов или мешком риса на голове, которая шла домой кормить семью. Когда я добралась до нашего крохотного прудика, то опустила стул на лед. Настроила спинку и подлокотники так, чтобы ты могла устроиться в своих «штанах». Потом подняла тебя и усадила в уютное гнездо. Я села и завязала шнурки на ботинках с коньками. — Держись, Вики, — сказала Амелия, и ты вцепилась в кресло. Она встала позади тебя и заскользила по льду. Одеяла на твоих ногах надулись, а я крикнула твоей сестре быть поосторожнее. Но Амелия и так очень старалась. Она склонилась над креслом, придерживая тебя одной рукой, а сама набирала скорость. Потом резко поменяла направление, оказавшись лицом к тебе. Она тянула кресло на себя, скользя по льду спиной. Когда Амелия закружила тебя, ты запрокинула голову и закрыла глаза. Темные кудряшки твоей сестры выбились из-под полосатой шерстяной шапки, а твой смех развевался надо льдом, словно яркий флаг. — Мама! — выкрикнула ты. — Посмотри на нас! Я поднялась, ноги мои дрожали. — Подождите меня, — сказала я, становясь увереннее с каждым шагом. Шон В первый рабочий день после отпуска я подошел к своему шкафчику и увидел рядом с формой из химчистки плакат «Разыскивается». Поверх моего лица кто-то написал красным маркером: «Арестован». — Очень смешно, — буркнул я и сорвал лист бумаги. — Шон О’Киф, — сказал один из парней, притворившись, что передает микрофон другому копу, — вы только что выиграли «Суперкубок». Что будете делать дальше? В воздух взлетели зажатые в кулаки руки. — Я поеду в «Дисней уорлд»! Парни захохотали. — Эй, звонил твой турагент, — сказал один. — На следующий отпуск тебе забронировали билеты в тюрьму Гуантанамо. Капитан заставил всех притихнуть и встал передо мной: — Серьезно, Шон, ты ведь знаешь, что мы просто подначиваем тебя. Как там Уиллоу? — С ней все в порядке. — Если мы чем-то можем помочь… — сказал капитан, но его предложение повисло в воздухе, как дым. Я нахмурился, делая вид, что понял их шутку и мне все равно, что я вовсе не чувствую себя посмешищем. — Разве вам, парни, нечем заняться? Что, думаете, вам тут полицейский участок Лейк-Буэна-Виста? Все захохотали с новой силой и пошли прочь из раздевалки, оставив меня одного. Я ударил кулаком в металлический каркас шкафчика, и тот, вздрогнув, открылся. Оттуда вылетел листок бумаги — снова мое лицо, но на этот раз с ушами Микки-Мауса. Внизу надпись: «Мир так тесен». Вместо того чтобы переодеться, я прошел по коридорам участка в кабинет диспетчера и достал из стопки на полке телефонную книгу. Я просматривал объявления, пока не нашел нужное имя, то, которое видел в бесконечных вечерних рекламах по телевизору: «Роберт Рамирес, адвокат истца. Вы заслуживаете лучшего». «Заслуживаю, — подумал я. — Как и моя семья». Я набрал номер. — Да, — сказал я. — Я хочу записаться на консультацию. Дома я всегда дежурил по ночам. Вы, девочки, быстро засыпали, Шарлотта шла в душ, потом забиралась в постель, и наступал мой черед выключить свет, запереть все двери, в последний раз обойти дом. Из-за «ортопедических штанов» тебя временно разместили на диване в гостиной. Я уже подошел к ночнику, когда вспомнил это. Тогда вернулся к тебе, поправил одеяло и поцеловал в лоб. Поднявшись на второй этаж, заглянул к Амелии и пошел в хозяйскую спальню. Шарлотта стояла в ванной комнате, завернутая в полотенце, и чистила зубы. Ее волосы были все еще мокрыми. Я остановился у нее за спиной и положил руки ей на плечи, потом накрутил на палец локон. — Обожаю твои волосы, — сказал я, наблюдая, как прядь сворачивается в спираль. — У них словно своя память. — Скорее свой разум, — сказала Шарлотта, встряхнув шевелюрой, прежде чем склониться над раковиной и взяться за щетку. Когда она выпрямилась, я поцеловал ее. — Мятный вкус. Шарлотта засмеялась: — Я что-то пропустила? Мы снимаемся для рекламы зубных щеток «Крест»? Наши взгляды встретились в зеркале. Интересно, видит ли Шарлотта то же, что и я, когда смотрю на нее. Или, если уж зашел разговор, замечает ли она, что у меня редеют волосы на макушке. — Что ты хотел? — Откуда ты знаешь, что я чего-то хотел? — Может, потому, что я замужем за тобой семь лет? Я прошел за женой в спальню, наблюдая, как она сбрасывает полотенце и переодевается в свободную футболку для сна. Ты бы не хотела услышать подробности — какой ребенок захочет? — но это еще одна причина, по которой я любил твою мать. Даже спустя семь лет она все еще стеснялась переодеваться при мне, хотя я знал каждый дюйм ее тела наизусть. — Мне нужно, чтобы вы с Уиллоу кое-куда поехали со мной завтра, — сказал я. — В офис к юристу. Шарлотта опустилась на кровать: — Зачем? Я с трудом пытался уместить свои чувства в слова. — Как с нами обошлись. Этот арест. Я не могу оставить все как есть. Шарлотта пристально посмотрела на меня: — А не ты ли хотел просто доехать домой и обо всем забыть? — Да, и знаешь, чего это стоило мне сегодня? Весь отдел потешается надо мной, как над шутом гороховым. Я всегда останусь копом, которого арестовали. Все, что у меня есть на работе, — это репутация. И они это разрушили. — Я сел рядом с Шарлоттой, взвешивая слова. Я каждый день отстаивал правду, но говорить об этом означало проявить уязвимость. — Они забрали мою семью. Я сидел в той камере и думал о тебе, Амелии и Уиллоу, и все это время мне хотелось кому-нибудь врезать. Стать тем человеком, которого они видели во мне. Шарлотта подняла на меня взгляд: — Кто это они? Я сцепил наши ладони в замок. — Надеюсь, юрист сможет нам подсказать, — ответил я.