Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 13 из 102 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Я думал, у нас нет веской жалобы. — Возможно, есть, офицер О’Киф. — Роберт Рамирес посмотрел на тебя так, словно пытался запомнить черты твоего лица. — Только совершенно другая. Марин Двенадцать лет назад я еще училась на последнем курсе колледжа, никуда особенно не спешила, но как-то раз мы с мамой сели за кухонный стол и обстоятельно обо всем побеседовали (подробнее позже). — Я не знаю, кем хочу стать. По иронии я и на тот момент была неизвестно кем. Я с пяти лет знала, что меня удочерили — корректный термин для того, кто понятия не имеет о своем происхождении. — А чем бы ты хотела заниматься? — спросила мама, сделав глоток черного кофе. Я же пила кофе с молоком и сахаром — одно из многочисленных различий между нами, ведущих к немым вопросам: а моя настоящая мать тоже любила кофе с молоком и сахаром? Была ли она голубоглазой, как и я, с высокими скулами, тоже левшой? — Я люблю читать, — сказала я и закатила глаза. — Какая глупость! — А еще ты любишь спорить. — (Я усмехнулась.) — Читать и спорить. Милая, — просияла вдруг мама, — ты обязана стать юристом. Спустя девять лет я оказалась в кабинете гинеколога из-за плохих результатов в цитологическом мазке. Пока я ждала врача, перед глазами промелькнула жизнь, которой у меня не было, дети, рождение которых я откладывала на потом, ведь я с головой ушла в юридическую учебу и карьеру; мужчины, свидания с которыми я отменяла, желая доделать адвокатский отчет; загородный дом, который я не купила, потому что работала целыми днями и не успевала насладиться просторной тиковой верандой и видом на горы. — Давайте посмотрим медицинскую историю вашей семьи, — сказал врач. Я ответила стандартной фразой: — Меня удочерили. Я не знаю медицинскую историю своей семьи. С результатами анализов все обошлось — случилась лабораторная ошибка, — но именно в тот день я решила начать поиски биологических родителей. Знаю, о чем вы подумали: неужели я не счастлива в приемной семье? Ответ: счастлива. Поэтому до тридцати одного года я не занималась поисками. Я всегда была счастлива и благодарна, что выросла в этой семье, другой я не желала. И мне совсем не хотелось огорчать родителей такими новостями. Всю свою жизнь я знала, что мои приемные родители мечтали об удочерении, и понимала, что биологические отец и мать отказались от меня. Мама отделалась банальной фразой, что мои настоящие родители были молоды и не готовы заводить семью. Разумом я все понимала, но в глубине души затаила обиду. Наверное, я хотела выяснить, почему меня бросили. Переговорив с приемными родителями — мама все время плакала, но обещала помочь, — я неторопливо взялась за поиски, на которые не решалась шесть месяцев. Что значит быть приемным ребенком? Это как прочитать книгу, первые главы которой вырваны. Вам нравится сюжет и персонажи, но все равно тянет прочесть первую строку. Вы несете книгу обратно в магазин со словами, что там отсутствует первая глава, а вам отвечают, что продать целый экземпляр не могут. А что, если вы прочтете первую главу и поймете, что книга вам уже не нравится, и вы оставите ужасный отзыв на «Амазоне»? А что, если заденете чувства автора? Не лучше ли довольствоваться тем, что есть, и просто наслаждаться историей? Архивы о приемных детях хранились в закрытом доступе, куда не могла проникнуть даже я, знавшая, за какие ниточки можно тянуть законным путем. Я с титаническими усилиями совершала каждый шаг в своих поисках, неудачи встречались чаще успехов. За первые три месяца я отдала частному детективу более шестисот долларов — за слова, что он ничего не нашел. Я могла сделать то же самое бесплатно. Но вот беда, моя работа то и дело мешала поискам. Как только мы проводили семейство О’Киф из офиса, я повернулась к начальнику. — При чем тут архивы?! — возмутилась я. — Подобный иск идет вразрез с моими принципами. — Не думаешь ли ты, — протянул Боб, — что есть вероятность получить самую большую компенсацию за врачебную халатность и неправомерное рождение в штате Нью-Гэмпшир? — Это неизвестно… Он пожал плечами: — Все зависит от медицинской истории. Иск о врачебной халатности при ведении беременности и, соответственно, неправомерном рождении подразумевает, что мать, зная о серьезном дефекте ребенка во время беременности, имела возможность сделать аборт. Бремя ответственности за последующую инвалидность ребенка ложится на акушера-гинеколога. С точки зрения истца, это случай врачебной халатности. Защита рассматривает такое дело с точки зрения морали: кто имеет право решать, какая именно инвалидность мешает человеку прожить свою жизнь? Многие штаты запретили иски о неправомерном рождении. Штат Нью-Гэмпшир в их число не входил. Было несколько успешных тяжб родителей, чьи дети появились на свет с врожденной спинномозговой грыжей или кистозным фиброзом, а в одном из случаев рассматривали дело мальчика с отставанием в развитии и прикованного к инвалидному креслу из-за генетической мутации: заболевание не выявили заранее и не заметили в утробе матери. В Нью-Гэмпшире родители несли ответственность за заботу о детях-инвалидах всю их жизнь — не только до восемнадцати лет, что являлось веской причиной требовать компенсации. Конечно, история Уиллоу О’Киф, в ее громоздких «ортопедических штанах», была печальной, однако девочка улыбалась и отвечала на вопросы. Когда ее отец вышел из конференц-зала, Боб решил пообщаться с ней. Она показалась ему милым и умным ребенком, который мог четко выражать свои мысли, а значит, процесс мог выйти куда более сложным для вынесения вердикта присяжными. — Если акушер-гинеколог Шарлотты О’Киф не проявила достаточного внимания, — сказал Боб, — тогда врача стоит привлечь к ответу, чтобы подобного не повторилось. Я закатила глаза: — Боб, когда собираешься заработать несколько миллионов, нельзя играть на совести. Вопрос очень щекотливый. А что, если акушер порекомендует избавиться от ребенка с хрупкими костями, что дальше? Может, пренатальный тест на низкий уровень IQ, чтобы можно было сразу искоренить плод, не дав ему развиться и пойти в Гарвард? Боб похлопал меня по спине:
— Знаешь, здорово, что ты так увлечена нашим делом. Когда люди возлагают слишком большие надежды на развитие науки в сфере лечения болезней, я радуюсь, что биоэтика не была востребована, когда свирепствовали полиомиелит, туберкулез и желтая лихорадка. — Боб вдруг остановился и повернулся ко мне. — Ты неонацистка? — Что? — Я спросил на всякий случай. Будь твой клиент неонацистом в деле о криминальном преступлении, смогла бы ты выполнить свою работу, даже считая его убеждения неприемлемыми? — Конечно. Это вопрос для первокурсников юридического факультета, — немедленно отозвалась я. — Но это совсем другое дело. Боб покачал головой: — Понимаешь ли, Марин, вовсе не другое. Он скрылся за дверью в свой кабинет, и я застонала от раздражения. Зайдя к себе, я сбросила туфли, прошествовала к столу и села. Бриони принесла мою корреспонденцию, аккуратно перевязанную резинкой. Я про смотрела конверты, сортируя их на стопки по разным делам, пока не нашла незнакомый адрес. Месяц назад, когда я уволила частного детектива, то отправила письмо в суд округа Хиллсборо, чтобы получить постановление об удочерении. За десять долларов можно было получить копию оригинала. Вооружившись этим документом и знанием того, что я родилась в больнице Святого Джозефа в Нашуа, я планировала пройтись по инстанциям и разведать имя моей биологической матери. Я надеялась, что какой-нибудь стажер по незнанию забыл стереть мое настоящее имя из документа. Вместо этого я договорилась со служащей по имени Мейси Донован, которая, должно быть, работала в окружном суде с тех самых пор, как вымерли динозавры. Именно она отправила мне конверт, который я сейчас держала в руках. ОКРУЖНОЙ СУД ХИЛЛСБОРО, НЬЮ-ГЭМПШИР ПО ЗАПРОСУ: УДОЧЕРЕНИЕ МЛАДЕНЦА ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ Сегодня, 28 июля 1973 года, после рассмотрения ходатайства и по итогам слушания, а также по расследованию суда для проверки указанного в прошении и других фактов, чтобы предоставить суду полную информацию по целесообразности предложенного удочерения. Суд, принимая во внимание все данные, признает правдивым ходатайство, а также то, что удочерение обеспечит благополучную жизнь младенцу, предложенному для удочерения. Суд постановил, что девочка, предложенная для удочерения, имеет все права ребенка и наследника Артура Уильяма Гейтса и Ивонн Шугармен Гейтс, и будет выполнять обязанности такого ребенка, а также с этого момента принимает имя МАРИН ЭЛАЙЗА БЕТ ГЕЙТС. Я перечитала письмо во второй раз и в третий. Внимательно посмотрела на подпись судьи — Альфред кто-то там. За десять долларов мне предоставили шокирующую информацию, что я 1. Женщина. 2. Меня зовут Марин Элизабет Гейтс. А чего я ожидала? Открытку «Холлмарк» от моей биологической матери и приглашение на воссоединение семьи в этом году? Со вздохом я открыла шкаф для документов и бросила постановление в папку с пометкой «ЛИЧНОЕ». Потом достала новый конверт и написала на ярлыке «О’КИФ». — Неправомерное рождение, — громко проговорила я, пробуя слова на вкус: они горчили, как кофейные зерна. Я сосредоточила все свое внимание на новом деле, намекавшем, что есть дети, которым не следует появляться на свет, и послала молчаливую благодарность своей биологической матери за то, что она решила иначе. Пайпер Формально я была твоей крестной. Должно быть, мне следовало отвечать за твое религиозное образование — какая ирония судьбы, ведь я ни разу не переступила порога церкви (возможно, я просто боялась крыши, которая вспыхнет праведным огнем), а вот твоя мать редко пропускала воскресную мессу. Мне нравилась сказочная версия крестной матери — что однажды, с помощью мышей в крохотной одежде или без нее, я превращу тебя в принцессу. Я редко появлялась в вашем доме с пустыми руками. Шарлотта говорила, что я балую тебя, но я же не бриллиантами тебя увешивала и не давала ключи от «хаммера». Я привозила игры, шоколадные батончики, мультфильмы, из которых выросла Эмма. Даже когда я приезжала прямиком из больницы, то импровизировала: надувала резиновую перчатку и завязывала ее как шарик. Из операционной прихватывала шапочку для волос. «В тот день, когда ты привезешь ей гинекологическое зеркало, — говорила Шарлотта, — двери этого дома закроются перед тобой». — Привет! — кричала я с порога; если честно, не припомню случая, когда стучалась бы. — Даю тебе пять минут, — сказала я, когда Эмма побежала наверх к Амелии. — Не снимай пальто. Я прошла по коридору в гостиную Шарлотты, где ты лежала в своих «ортопедических штанах» и читала. — Пайпер! — просияла ты. Глядя на тебя, я все чаще замечала не дефекты костей или низкий рост, свойственные твоему заболеванию. Я вспоминала, как плакала твоя мать, потому что у нее снова не вышло забеременеть. Или как она забрала у меня стетоскоп, чтобы послушать биение твоего крохотного, как у колибри, сердечка.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!