Она равнодушно посмотрела на меня: — Я просто снимаю его с меблировкой. Хозяйка дома живет в Форт-Лодердейле. На кухонном столе лежали стопка папок и блокнот юриста. Повсюду на полу валялись смятые листы бумаги. Что бы она ни писала, гладко не выходило. — Лейтенант О’Киф, послушайте, знаю, что у нас с вами сразу не задалось, и знаю, что дача показаний была для вас… испытанием. Но мы попытаемся еще раз, а в суде все изменится. Я действительно считаю, что жюри присяжных решит назначить вам… — Мне не нужны ваши проклятые деньги! Она может забрать себе все. — Кажется, я вижу проблему, — ответила на это Марин. — Но дело не в вас или вашей жене. Дело в Уиллоу. Если вы и правда хотите дать ей ту жизнь, которую она заслуживает, вам необходимо выиграть подобный иск. Если вы отступите сейчас, защита получит еще один крючок, на который повесить шляпу… Она слишком поздно поняла, что именно этого я и хотел. — Моя дочь, — сквозь зубы проговорил я, — читает на уровне шестого класса. Она увидит эту статью, как и дюжины других людей. Она услышит, как ее мать говорит всему миру, что она не была желанна. Скажите мне, мисс Гейтс, что лучше: если я буду сидеть в том зале суда, подрывая ваш шанс выиграть в деле, или отступлю, чтобы Уиллоу могла обратиться к тому, кто любит ее, несмотря на то, какой она родилась? — Вы уверены, что поступаете правильно ради своей дочери? — А вы уверены? Я не уйду отсюда, пока вы не дадите мне документ на подпись. — Нельзя ждать, что я составлю документ в воскресное утро, когда я даже не в офисе… — Двадцать минут. Встретимся там. Я открыл дверь, чтобы выйти на улицу, когда меня остановил голос Марин: — А ваша жена? Что она думает о вашем поступке? Я медленно повернулся: — Она обо мне в принципе не думает. Тем вечером я не видел Шарлотту, как и наутро. Я решил, что этого времени достаточно, чтобы Марин сказала жене о моем уходе из дела. Однако даже такой принципиальный человек, как я, обладает инстинктом самосохранения. Я не мог поехать домой и поговорить с твоей матерью, пока не выпил бы несколько бокалов для мужества, а будучи копом, я ждал, когда алкоголь выветрится из организма, чтобы сесть за руль. Может, тогда мне повезет и я застану ее спящей. — Томми, — сказал я, махнув бармену. Я пододвинул к нему пустой пивной стакан. Я пришел в «О’Бойз» после смены с другими патрульными офицерами, но все они разъехались по домам, возвращаясь к женам и детям, чтобы успеть на обед. Было слишком рано для выпивки перед обедом и слишком поздно для ночной вечеринки. Кроме Томми и меня, здесь остался лишь старик, который начал пить еще в три часа дня, а прекратил, когда за ним заехала дочь. На двери зазвенел колокольчик, и внутрь вошла женщина. Она сняла приталенное пальто с леопардовым принтом, обнажая соблазнительное розовое платье. Обычно именно такие наряды провоцировали дела об изнасиловании. — На улице холодно, — сказала она, забираясь на стул рядом со мной. Я решительно смотрел на пустой пивной стакан. «Попробуй сперва одеться», — подумал я. Томми освежил мне бокал и повернулся к женщине: — Что вам принести? — Разбавленный мартини, — сказала та, потом повернулась ко мне с улыбкой. — Вы пили когда-нибудь такой? Я сделал глоток пива: — Не люблю оливки. — Мне нравится высасывать из их серединок перец, — призналась она и распустила волосы, светлые и волнистые, которые каскадом спустились по спине. — Пиво на вкус как кошачий туалет. Я засмеялся: — И когда вы в последний раз пробовали кошачий туалет? Она изогнула брови: — Разве у вас не было такого, что вы посмотрели на что-то и точно поняли, какой у него вкус? Она точно сказала «что-то»? Не «кого-то»? Я никогда не изменял Шарлотте. Даже не думал изменять. Видит Бог, я встречаюсь по работе с огромным количеством молодых девушек, которыми при желании мог бы воспользоваться. Если честно, мне всегда нужна была только Шарлотта — даже спустя восемь лет. Но женщина, на которой я женился, — та, которая обещала купить мне ванильное мороженое в своей свадебной клятве, хотя это было плохой заменой шоколаду, — сильно отличалась от той, которую я в последнее время видел в нашем доме. Эта женщина была отстраненной единоличницей, столь зацикленной на получении желаемого, что не замечала того, что имела. — Меня зовут Шон, — сказал я, повернувшись к женщине. — Таффи Ллойд, — произнесла она и сделала глоток мартини. — Почти как конфетка. Я про Таффи, а не про Ллойд. — Я понял. Она прищурилась: — Я вас знаю? — Уверен, я бы запомнил вас… — Нет, я поняла. Я не забываю лиц… — Она щелкнула пальцами. — Вы были в газете. Это ведь у вас больна дочка? Как у нее дела? Я поднял стакан пива, гадая, не слышен ли отчаянный стук моего сердца. Значит, узнала меня по статье? Если эта женщина узнала, сколько еще людей сделают то же? — У нее все в порядке, — коротко ответил я, допивая пиво в один глоток. — На самом деле мне пора к ней, домой. К черту машину! Я пойду пешком. Я поднялся со стула, но женщина вдруг заговорила: — Слышала, вы больше не подаете иск. Я медленно повернулся: — Этого в газете не было. Внезапно она перестала выглядеть легкомысленной. Пронзительные синие глаза пристально смотрели на меня. — Почему вы хотите выйти? Может быть, она репортер? Это ловушка? Я насторожился, но слишком поздно. — Я лишь пытаюсь сделать так, как будет лучше для Уиллоу, — пробормотал я, натягивая пиджак и запутываясь в рукавах. Таффи Ллойд положила визитку на столешницу передо мной: — Для Уиллоу будет лучше, чтобы дело не пошло в суд. Она кивнула и закинула на плечо леопардовое пальто, после чего вышла за дверь, оставив мартини почти нетронутым. Я поднял визитку и провел пальцем по выпуклым черным буквам. Тоффи Ллойд, следователь «Букер, Худ и Коутс» Я вел машину. Ехал по маршрутам, которые обычно патрулировал на внедорожнике, по большим восьмеркам, которые все приближались к центру Бэнктона. Я следил за падающими звездами и ехал туда, куда они могли бы падать. Ехал до тех пор, пока мог смотреть вперед, пока время не перевалило за полночь. Тихонько пробрался в дом и в темноте нащупал дорогу до кладовой, где лежали простыни и подушка. Внезапно на меня навалилась такая усталость, что я не мог больше стоять на ногах. Я опустился на диван и зарылся лицом в ладони. Мне до сих пор было непонятно, как все так быстро и так далеко зашло. Вот я убегаю из офиса адвоката, а Шарлотта назначает новую встречу. Я не мог запретить ей, но если честно, то и не подумал бы, что она отважится на иск. Шарлотта не из тех, кто рискует. Здесь я и оплошал: Шарлотта думала не о себе. Она думала о тебе. — Папочка? Я поднял голову и увидел, что ты стоишь надо мной; твои голые ноги казались призрачными.