Я не умела обходиться с детьми, а с моим нынешним темпом жизни, возможно, никогда бы и не научилась, но было что-то особенное в твоей теплой ладошке, мягкой, как кроличья лапка, и, может, такой же удачливой. Я позволила отвести себя к дивану в гостиной и окинула взглядом комнату — фабричный ковер с восточным узором, пыльный экран телевизора, потрепанные картонные коробки с играми, составленные высоко на каминной полке. Судя по всему, «Монополия» была в ходу, лежа на журнальном столике перед диваном. — Вы можете сыграть за меня, — сказала Амелия, сложив руки на груди. — Я все равно скорее коммунист, чем капиталист. Она скрылась на лестнице, оставив меня пялиться на настольную игру. — Вы знаете, на какую улицу попадают чаще всего? — спросила ты. — Хм… — Я села. — Разве они не одинаковые? — Не когда считаешь карточки выхода из тюрьмы и ей подобные. Это Иллинойс. Я опустила взгляд. Ты построила три отеля на Иллинойс-авеню. А Амелия оставила меня с шестьюдесятью долларами. — Откуда ты знаешь? — Я читаю. И мне нравится знать то, что другие не знают. Должно быть, ты знала гораздо больше всех нас. Было немного неловко сидеть рядом с шестилетним ребенком, чей словарный запас мог посоперничать с моим. — Тогда расскажи что-то, чего я не знаю. — Доктор Сьюз изобрел слово «зануда». Я громко засмеялась: — Правда? Ты кивнула: — В книге «Будь у меня зоопарк». Которая, конечно, не такая интересная, как «Зеленые яйца и ветчина». Это больше для малышей. Мне нравится Харпер Ли. — Харпер Ли? — переспросила я. — Да. Вы не читали «Убить пересмешника»? — Конечно. Но мне не верится, что ты читала! Это был мой первый разговор с маленькой девочкой, ставшей центральной фигурой этого иска, и я поняла нечто удивительное: ты мне понравилась. Очень понравилась. Искренняя, забавная, умная, и, хотя твои кости постоянно ломались, ты нравилась тем, что отвергала свою болезнь как нечто несущественное. Равным образом мне не нравилось, что твоя мать подчеркивала это. — Очередь Амелии. А значит, вам бросать кубик, — сказала ты. Я опустила взгляд на игровое поле: — Знаешь что? Я терпеть не могу «Монополию». Это было правдой. Я вспомнила, как в детстве мой кузен присваивал деньги, будучи банкиром, а игра длилась четыре ночи кряду. — Хотите сыграть во что-то другое? Повернувшись к камину и горе игрушек, я увидела кукольный домик. Он представлял собой ваш дом в миниатюре, с черными ставнями и ярко-красной дверью, здесь даже были цветочные клумбы и длинные вязаные язычки ковровых дорожек. — Ничего себе, — сказала я, аккуратно потрогав гравий. — Потрясающе! — Папа сделал. Я подняла дом на платформе и поставила поверх поля «Монополии». — Раньше у меня был кукольный домик. Он был моей любимой игрушкой. Я вспомнила красные бархатные стульчики в миниатюрной гостиной, старинное фортепиано, которое играло музыку, когда я поворачивала заводной механизм. Ванна с разлапистыми ножками и полосатые, как леденцы, обои. Он выглядел скорее викторианским, чем современным, где я выросла. И все же когда я расставляла кровати, диваны и кухонную мебель, то делала вид, что это альтернативная вселенная, дом, в котором я могла бы жить, если бы меня не отдали. — Посмотрите сюда, — сказала ты и показала мне крохотный фарфоровый унитаз, крышка которого приподнималась. Интересно, а мужчины в кукольном доме тоже забывали опустить стульчак? В холодильнике были крохотные деревянные стейки и бутылки с молоком, крошечная коробка яиц, которые выстроились в ряд, словно жемчужины. Я приподняла край плетеной корзины и нашла две спицы для вязания и клубок. — Вот где живут сестры, — сказала ты и положила матрасы на двухэтажную медную кроватку в одной из спален наверху. — А вот здесь спит их мама. — Рядом, на большую кровать, ты положила две подушки и пестрое одеяло размером с мою ладонь. Потом достала еще одно одеяло и устроила кровать на розовом атласном диване в гостиной. — А это для папочки. «Бог ты мой, — подумала я. — Как же они тебя травмировали!» Вдруг входная дверь открылась и внутрь зашла Шарлотта. Холод притаился в складках ее пальто. Она несла покупки в перерабатываемых зеленых пакетах. — Ах, так, значит, это ваша машина, — сказала она, опуская пакеты с продуктами на пол. — Амелия! — крикнула она в сторону лестницы. — Я дома! — Ага, — донесся безрадостный голос Амелии. Может, они разрушали не только твою жизнь. Шарлотта наклонилась и поцеловала тебя в лоб: — Как дела, милая? Играешь с кукольным домом? Ты уже давно его не доставала… — Нам нужно поговорить, — сказала я, поднимаясь на ноги. — Хорошо. Шарлотта наклонилась, чтобы взять пакеты с покупками. Я сделала то же самое и последовала за ней на кухню. Она стала раскладывать продукты: апельсиновый сок, молоко, брокколи. Макароны и сыр, средство для посудомоечной машины, пакеты «зиплок». Изобилие, радость, жизнь: бренды, которые являлись рецептом выживания. — Гай Букер добавил свидетеля защиты, — сообщила я. — Вашего мужа. Шарлотта держала в руках банку с маринованными огурцами, которая в следующую секунду разлетелась по полу. — Что вы сказали? — Шон дает показания против вас, — ровным голосом проговорила я. — Он ведь не может, да? — Ну, он как-то попросил исключить его из участников иска… — Что он сделал? В воздухе повис запах уксуса, на кафеле растеклась лужица рассола. — Шарлотта, — ошарашенно проговорила я, — он сказал, что сперва поговорил с вами. — Он уже несколько недель со мной не разговаривает. Как он мог? Как мог поступить так со всеми нами? Тогда на кухню зашла ты: — Что-то разбилось? Шарлотта опустилась на четвереньки и принялась собирать осколки. — Уиллоу, выйди с кухни. Я взяла рулон бумажных полотенец, когда Шарлотта вскрикнула: стекло впилось ей в палец. Пошла кровь. Твои глаза расширились, и я поспешила отвести тебя в гостиную. — Принеси маме бинт, — попросила я. Когда я вернулась на кухню, Шарлотта прижимала окровавленный палец к кофте. — Марин, — сказала она, пристально глядя на меня. — Что же мне теперь делать? Наверное, для тебя было в новинку ехать в больницу не из-за своих травм. Вскоре стало ясно, что порез у твоей матери довольно глубокий и бинтом тут не обойдешься. Я отвезла ее в травмпункт, вы с Амелией сидели сзади, твои ноги лежали на коробках с юридическими документами. Я подождала, пока на кончик безымянного пальца Шарлотты наложили два шва, а ты сидела рядом с ней и крепко держала за здоровую руку. Я предложила заехать в аптеку, чтобы забрать прописанный врачом тайленол и кодеин, но Шарлотта сказала, что у вас дома остались горы обезболивающего после твоего прошлого перелома. — Со мной все хорошо, — сказала она. — Правда. Я почти поверила Шарлотте, но вспомнила, как она стискивала твою руку, когда ей накладывали швы, и то, что она собиралась сказать о тебе жюри присяжных через несколько недель. Я вернулась в офис, хотя день уже пошел наперекосяк. Взяла из верхнего ящика стола рекомендации Мейси для составления письма своей биологической матери и в последний раз перечитала их.